Александр Покровский - Бортовой журнал 5
Вот и все.
И никто не застрахован. Химия вездесуща.
Дворник и дорожный рабочий получают ее чуть больше, конечно, чем, скажем, член Законодательного собрания Санкт-Петербурга или житель бывшего Смольного института, но, готов успокоить, эта разница невелика.
Мы все в этом бульоне плаваем – даже если не выходим из дома.
Даже если в основном сидим в машине. Мы все в ней, в этой пыли, живем. Просто некоторые ближе к раздаче.
* * *О флаге.
Тут один повесил у себя на полуразвалившейся даче Государственный флаг. Так его чуть не съели. Приехали, взобрались и сняли так, руками трясущимися, с глазами навыкате, что чуть не пополам порвали.
А почему?
А потому что без команды повесил. Вот была бы команда: всем вешать, то ходили бы – и пожарные, и милиция, и налоговая инспекция, и санэпидемстанция – и проверяли бы: хорошо ли висит.
* * *Я опять ни с того ни с сего прочитал народу лекцию о том, кто считается русским человеком.
Я долго, сбивчиво, невпопад, но вдохновенно говорил, что только мысль, только мышление человеческое свидетельствует о том, кто перед нами – русский человек или не русский.
Я говорил, что это все придумал не я, что это сказали и до меня, и тысячу раз уже сказали.
Я говорил о том, что если уж человек числит себя славянофилом, то он хотя бы должен владеть собственным, родным языком и культурой, интересоваться историей и литературой.
Я говорил о том, что русский язык еще очень молод, что вплоть до начала девятнадцатого века в русском языке господствовали церковно-славянские элементы, но с появлением на сцене Жуковского, Карамзина, Крылова, Пушкина обстановка начала быстро меняться. Язык получил свое дальнейшее развитие.
Из него ушла тяжеловесность.
И первыми эту работу начали Ломоносов и Державин.
Я говорил, что во времена Петра Великого в русском языке стали появляться иностранные слова, и против этого всю жизнь боролся Владимир Иванович Даль, составитель «Толкового словаря живого великорусского языка», который, кроме того, составил словарь русских пословиц и поговорок, куда вошли 30 тысяч пословиц и поговорок.
Он же передал Афанасьеву свыше тысячи записанных им русских народных сказок.
Я говорил, что о русскости нельзя судить по крови, что, например, в оренбургском казачьем войске в начале девятнадцатого века были казаки из Уфы, Самары, Челябинска, но, кроме того, в нем служили татары, башкиры, мордва, черемисы, калмыки, казахи и прочие, общим числом до двадцати народностей; и все они говорили на многочисленных русских говорах и числились казаками.
А в войне 1914 года на германском фронте ужас наводили атаки калмыцкой конницы, которую немцы тоже считали казачьей.
Я говорил о том, что Пушкин имел в родственниках выходца из самого сердца Африки (чернее просто не бывает), и это не мешало и ему, и этому выходцу ощущать себя только русским человеком.
А у Жуковского, например, мама была турчанкой, обращенной в православие.
А отец Владимира Ивановича Даля был выписан Екатериной Второй из Дании и занял должность библиотекаря. И звали его – Иоганн Христиан (в православии Иван Матвеевич), и знал он пять языков.
И мать Владимира Ивановича тоже была из семьи «выходцев», и языков знала ничуть не меньше, но в семье их всегда говорили только по-русски, и отец Даля всегда говорил: «Мы – русские люди!»
А когда самого Даля, в прошлом офицера Черноморского флота, тоже владевшего немалым количеством иноземных наречий, уже после того как он стал писателем и его сочинения появились в журналах «Славянин», «Москвитянин», «Отечественные записки» и в «Московском телеграфе» и когда Общество любителей российской словесности помогло издать ему его словарь, спросили, кем же он себя ощущает – русским или не русским, Даль ответил: «Ни прозвание, ни вероисповедание, ни сама кровь не делает человека принадлежностью той или иной народности. Дух, душа человека – вот где надо искать принадлежности его тому или иному народу. Чем же нужно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением его – мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски».
Так что все, кто думает по-русски, по-русски и ведет себя. Они ощущают себя русскими людьми, пусть даже по крови они принадлежат к татарам, башкирам, бурятам, казахам, мордве, карелам, уграм, курдам, калмыкам и так далее.
Вот и все.
И все это я выпалил в запале, почти скороговоркой, потому что не могу уже – достали.
* * *О транспортных развязках.
Предлагаю для начальников сделать специальные прозрачные транспортные развязки.
Этакие рукава из благородного пластика. И повестить их над дорогами. Тогда можно будет увидеть скрытые части проезжающего начальства.
* * *Надо запретить нашим людям ездить на отдых в Турцию.
Почему?
Потому что немедленно замечаешь разницу между нашими и турецкими аэропортами, дорогами и светофорами.
Аэропорт в Анталии – это огромный современный механизм, в сравнении с которым наше Пулково-2 выглядит будильником, забытым на чердаке дачи в деревне Романовка.
Турецкие дороги только добавляют мрачности. Наш Невский проспект уже давно пошел волнами, а тут – ну село селом, а асфальт не плавится даже при нагревании до шестидесяти градусов, волнами не идет и не трескается, хоть и землетрясения тут случаются просто как по расписанию.
Ничего с этими дорогами не происходит – вот ведь какая беда.
И теперь о светофорах. У нас в Петербурге при подъезде к светофору нужно угадывать, какой там горит свет – и что у них там за лампочки стоят, я не знаю. И потом, если солнечный свет, не дай бог, на него, на тот несчастный наш светофор, падает, то кажется, что светятся сразу все три огня, а у них, у турок, хоть тебе день, хоть ночь, хоть солнце в глаз – светятся так, что ошибиться может только незрячий.
И о появлении светофоров предупреждают – за двести метров и за сто.
И еще я заметил – полиции нигде нет. Нет такого количества полицейских на дорогах. Ехали два часа – ни одного. Просто поразительно. Никто не сидит с радаром в кустах, никто не караулит водителей у недавно, внезапно выставленного на повороте «кирпича». Огромное количество развязок, поворотов, указателей.
И пробок никаких – ну не сволочи, а?
А тут еще на соседнем кресле тетка коротает время за разговором с другой теткой. Та, другая, из Киева.
Разговор называется «А как у вас?».
Через тридцать минут становится ясно, что «у них», в Киеве, все просто отлично. Пенсия у полковника четыреста баксов, такая же и у шахтеров, милиции, а у генерала гораздо больше. У остальных – «как у нас». Что цены на продукты питания (продукты перечислены с особым тщанием) – «как у нас», а вот один киловатт электроэнергии стоит на наши деньги один рубль ноль четыре копейки (у нас рубль шестьдесят три).
– Это кто ж кого электричеством снабжает?!!
Не знаю я, кто кого снабжает электричеством, не знаю!!!
А заодно я не знаю, почему метро в Киеве стоит два с половиной рубля на наши деньги, а проезд на маршрутке – семь. Черт знает что такое!
Потом соседка восклицает:
– Так мы же газ добываем и нефть и полмира снабжаем! Почему же они живут лучше?
Вот тут я и сказал ей, что Россия – это не Объединенные Арабские Эмираты. Газ и нефть у нас, может быть, и добывают, но народ здесь совершенно ни при чем.
Это можно даже большими буквами выделить: НАРОД ЗДЕСЬ НИ ПРИ ЧЕМ!
И точка. Это в Эмиратах он при чем. Народ эмиратский. А у нас – извините!
Да! За всеми этими речами чуть не забыл сказать про турецкое образование.
К примеру, экономическое образование в Турции стоит 800 долларов в год. Учишься четыре года, потом – еще два, получаешь дополнительное образование (цена не меняется), после чего – на работу.
К ним даже из Франции народ едет экономике обучаться.
Может, и наших руководителей всех послать к туркам?
Как считаете?
Ну, чтоб у них все на место встало – с нефтью, с газом, с дорогами, с аэропортами, со светофорами, с асфальтом и вообще с экономикой?
А вот полеты в Турцию для обычных граждан я бы запретил.
Чтоб не было расстройства.
* * *О настоящей радости.
Настоящая радость – это когда единственный раз все до конца не распиздили и по всей стране снабдили все отделения «Скорой помощи» новыми машинами.
* * *Вы помните, как наполняется влагой капля дождя перед тем, как сорваться с карниза проржавевшей металлической кровли? В какой-то момент самый кончик у нее начинает дрожать, метаться – кажется, в нем все подвергается торопливому сомнению – отрываться сейчас или через мгновение, сейчас или когда?
Невольно ловишь себя на том, что начинаешь переживать за эту капельку – хочется, чтоб у нее все было хорошо.
Это пришло мне на ум, когда я сидел за пустым листом бумаги и все ждал, когда же явятся ко мне какие-либо мысли относительно наших финансовых проблем – налогообложения, прибыли, убыли, рентабельности производства. Но увы!
