Анастасия Чеховская - Почитай мне сказку на ночь
— А что летом? — спросила Лелька.
— Летом экзамены, — сказала мама и зарылась в свои книжки.
Лелька знала, что у мамы есть студенты, что мама — ми-кро-би-о-лог. И поэтому переписывает много книг и повторяет по вечерам длинные непонятные слова — лимбус, тубус… Лелька спросила, что это за слова, но мама сказала, что это латынь и попросила ее не отвлекать. Лелька послушалась и ушла играть в латынь.
— Нинус, будешь супус? — спросила она куклу Нину. Но та так испуганно вытаращила глаза, что Лелька передумала играть в латынь и стала рисовать домики.
У нее было много нянечек. Последнюю звали Ольга Ивановна Коновалова. Она говорила, что у нее пе-даго-гическое образование и счищала с юбки кошачьи волосы. Еще она заставляла учить буквы и говорила уксусным голосом:
— Ларочка, держите спину прямо. Ларочка, посмотрите, это фотография моего кота. Ларочка, вы должны есть гороховую кашу, в ней десять незаменимых аминокислот.
Раньше Лелька думала, что Ларочка — это такая засахаренная девочка, которая всех слушается, знает все буквы и хвалит толстого кота с недобрыми глазами. Она изображала перед зеркалом эту девочку с растопыренными пальчиками, которая поводит носом вправо-влево и сюсюкает:
— Ах, я такая примерная, ах, скорее дайте мне кастрюлю гороховой каши, я ее всю съем вместе с кастрюльными ручками…
До Ольги Коноваловны у нее была нянечка, которую звали Земляника. Она была маминой студенткой и разрешала красить губы бесцветной помадой. Помада была вкусная, ягодная и Лелька всегда просила намазать ею кукол. До Земляники была сморщенная старушка в платке и тулупчике, которую звали Горюшко, она говорила «Ох-ох, дитятко» и «Грехи мои тяжкие». А кто был до бабушки, она и не помнила, потому что это было давно.
…Лелька прыгала на одной ноге, пока мама разговаривала с бабушкой Зиной у подъезда.
— Дело-то не хитрое, — тянула та. — Да и пенсия маленькая. Приводите.
— А пошто в ясли не отдашь? — спрашивала бабушка Таисья.
— Пошто? — поддакивала бабушка Ангелина. И смотрела на Лельку строго. Как будто она сама не хотела идти в ясли.
— Не садиковый ребенок, часто болеет, — мама поправляла тонкими нервными пальцами очки и поворачивалась к бабушке Зине. — Вы присмотрите?
— А чего не приглядеть, пригляжу, — кивала та. — Да ведь, стрекоза?
Лелька кивала. Ей нравилось, что ее зовут стрекозой. Лучше стрекозой, чем Ларочкой.
На следующий день шел дождь, и мама привела ее домой к бабушке Зине. В квартире — тоже с одной комнатой — было тепло, тикали на кухне часы с кукушкой. В корзине под столом лежала кошка и вылизала трех котят. Одного черненького, одного пятнистого и одного рыжего в полоску. Лелька даже взвизгнула, когда их увидела. Но бабушка Зина строго сказала:
— Ты их не трогай, они покушали и спят.
Лелька села на корточки рядом с корзиной и, подперев кулачками щеки, стала смотреть, как мама-кошка одним глазом спит, а другим следит за бабушкой Зиной. Та поставила чайник и шуршала пакетом с карамельками.
— Только вы меня не кормите гороховой кашей, — попросила Лелька.
— Ах ты какая! — рассмеялась бабка. — А чем тебя кормить? Ты чего ешь?
— Йогурт ем, — стала перечислять Лелька. — Кашу персиковую, суп с буквами…
— Как это с буквами? — брови бабушки Зины поползли по лбу.
— Ну это такие маленькие вермишельки в пакетике, — Лелька уселась на стул и стала разворачивать фантик. — Можно есть суп и учить буквы. Ольга Коноваловна всегда говорила, что это про-дук-тивно.
Бабушка Зина только крякнула и стала размешивать сахар в чашке.
— А блины ты ешь? — спросила она.
— Блины я ем из микроволновки, — загрустила Лелька. — С творогом и сгущенкой. Но микроволновку у нас украл папа.
— Давай я тебе лучше своих блинов напеку, — предложила бабушка Зина. — Умеешь блины печь?
— Нет, — сказала Лелька. — Печь не умею, мне к плите подходить нельзя, потому что в ней газ.
И они стали печь блины. Лелька узнала, что блин сначала морщится и шипит на сковородке, а потом сползает с нее гладким коричневым солнышком с хрустящими краями. И что эти блины правильные, а в микроволновке все блины порченые, и в них сплошная химия.
Кукла Нина, кукла Маргарита и лысый медведь Василий Степанович сидели на подоконнике и скучали, потому что с ними никто не играл. Вечером Лелька пообещала им напечь блины, но на следующий день тоже был дождь, и бабушка Зина показывала ей, как надо вязать шарфики. Еще полдня они мотали пряжу в разноцветные маленькие клубки и решали, какого цвета будут у Лельки варежки. На третий день было солнце, и они пошли во двор на лавочку к бабушке Таисье и бабушке Ангелине. Кроме Лели детей в этом доме не было, потому что их дом назывался старый фонд, и жили здесь только старые люди и мама с Лелькой. Зато во дворе была песочница и древние качели, которые пели-скрипели, когда их раскачивал ветер. Были кусты сирени, темно-зеленые ивы и большой пенек, по которому ползали шустрые муравьи. А муравьиная принцесса сидела важная на солнышке и разворачивала крылья, которые с одной стороны были немножко розовые, а другой — совсем серебряные.
…Потом было лето, и приехали дети. Они уже ходили в школу и говорили, что им скоро купят компьютеры. Лелька со всеми передружилась и хвасталась, что бабушка Зина свяжет Василию Степановичу настоящий свитер, а Нине и Маргарите по новому платью. У бабушки Таисьи и бабушки Ангелины было на двоих два внука, да и те оказались близнецами. Данил и Никита совсем, как их бабушки, шепелявили:
— Пушиштый котенок, новый шамошвал.
Еще они были рыжие, как кленовые листья, и на год ее старше. Братья научили ее стрелять из самодельного лука и подарили воронье перо.
Потом была осень, и мама стала кандидатом наук. Домой стали приходить студенты и другие кандидаты. Один из них с такими же, как у мамы круглыми нервными очками, оставался до позднего вечера. Пил сладкий чай, ругал дурака Пазушкина и хвалил умницу Стасюлевича. Мама кивала и говорила, что Ситников не бездарен, но его теории не подкреплены практически. Тогда Лелька отпрашивалась на второй этаж к бабушке Зине. Иногда мама сама звонила вниз и просила оставить дочь до утра.
Бабушка Зина, держась за поясницу, довольно кивала в трубку. Лелька, слушая одним ухом, пила молоко, смотрела в темное окно. Ждала, когда бабушка расплетет ее косы и станет рассказывать сказки про Марью-Маревну — спящую Царевну и одноглазое лихо. А ночью возле лелькиной подушки ложилась кошка Глаша, у которой раздали всех котят. Смотрела лунными глазами и тихо мурлыкала.
К зиме Лелька выучила весь алфавит, и уже сама себе читала сказки. Мамин кандидат учил ее английскому языку, рассказывал про древних греков и показывал, как решать генетические задачки про кошек и котов. Лысый медведь и две его жены тихо пылились на антресолях. Папа больше не приходил. С Ксюши он улетел на другую планету по имени Тамара.
В мае мама сделала научное открытие и на два месяца уехала в командировку. Потом опять было лето. И Лелька заново подружилась со всеми детьми. В конце августа Данил и Никита уехали, оставив ей на память цветную книжку со стихами. Братья сказали, что девочка в книжке — вылитая Лелька: с такими же черными длинными косами и веселыми глазами. Лелька гордилась, что про нее есть книжка и рассказывала стихи наизусть бабушке Зине, бабушке Таисье и бабушке Ангелине. Бабушка Зина охала и всплескивала руками, а вторая и третья бабушки добродушно шипели, как две спущенные шины.
В сентябре, когда она, чинная и наряженная, пошла в специализированную школу для особо одаренных детей, учительница попросила представиться и рассказать свое самое любимое стихотворение. Лелька сначала замялась, а потом посмотрела в глаза других — тоже очень умных, как сказала мама, детей — и вспомнила стишок про черноволосую девочку.
— Кошкина Лариса, — произнесла она с выражением. — Стихотворение, которое я выучила этим летом.
Почитай мне сказку на ночь
Про кузнечика на травке,
Загадай свои загадки
Про коровок и лошадок.
Расскажи свои приметы
Дней счастливых и не очень.
Что мы будем делать летом,
Что мне будет сниться ночью…
Расскажи, откуда ветер,
Почему трава такая,
И зачем на свете дети,
Расскажи мне: я не знаю.
Месяц в небо прячет рожки,
И мигают сонно звезды.
Посиди со мной немножко.
Почитай, пока не поздно…
