Джек Финней - За спиной – пропасть
И вот он стоял на карнизе под легким прохладным ветерком на высоте одиннадцати этажей, вглядываясь в освещенное окно своей квартиры, которая теперь выглядела совсем по-иному.
Разжав пальцы сначала правой, потом левой руки, он уцепился за углубление в ряду кирпичей справа от себя. Потом было так трудно сделать первый шаг в сторону – заставить себя двигаться, в нем родился страх, но Том сделал шаг, не давая себе времени раздумывать. И теперь, когда он стоял, плотно прижавшись грудью, животом и левой щекой к неровным холодным кирпичам, его освещенная квартира внезапно исчезла, и оказалось, что на улице было куда темнее, чем он думал.
Не задерживаясь, он продолжал продвигаться вперед – правая нога, левая нога, правая, левая, – ни на секунду не отрывая подошв от неровного камня, перебирая пальцами и хватаясь ими за кирпичные выступы. Он продвигался на носках, немного приподняв пятки: карниз оказался не таким широким, как он предполагал. Он шел вперед, видя, как приближается стена соседней квартиры.
И вот он дошел до нее, и теперь он решил, как ему достать бумагу, – он поднял правую ногу и поставил ее осторожно на карниз, проходивший вдоль стены под прямым углом к карнизу, где он стоял, прижавшись лбом к холодной поверхности кирпича.
Очень медленно, согнув колени, он почти дотянулся до бумаги, лежавшей между ногами. Он еще более согнул колени, отчего мускулы бедер напряглись. Теперь, сидя почти на корточках, он правой рукой потянулся к бумаге.
Ему не удалось сразу коснуться ее. Но он сумел опустить правое плечо, ухватился пальцами за уголок бумаги и вытащил ее из угла. И в то же мгновение он увидел где-то далеко под ногами Лексингтон-авеню.
Он увидел вывеску театра Леви, кварталы за 50-й улицей, целые мили светофоров. На всех них теперь горел зеленый свет, виднелись огни машин и уличных фонарей, бесчисленные неоновые рекламы и движущиеся черные точки людей. И мгновенно его с неодолимой силой охватил леденящий душу ужас. Оцепенев, Том как бы увидел себя со стороны – он стоял, согнувшись, по сути дела, пополам, на этом узком карнизе, причем почти половина его тела повисла над улицей, находившейся далеко внизу. Том задрожал, испуг пронзил его мозг и мускулы, и он почувствовал, как кровь отливает от кожи.
Он уже не дрожал. Нет, он содрогался всем телом и ничего не мог с этим поделать. Он так крепко зажмурился, что ему стало больно. Его зубы обнажились в застывшей гримасе, и сила утекала, как вода, из колен и икр.
Вполне вероятно, сознавал Том, он потеряет сознание, будет сползать по стене, царапая лицо о кирпичи, а затем бессильно рухнет в ничто. И, стремясь спасти свою жизнь, он все мысли сосредоточил на том, как бы не потерять сознание. Он несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух, борясь за то, чтобы ни одно из его чувств не отказало в этот решающий момент.
И когда он понял, что не потеряет сознание, он попытался отогнать страх.
Но идти назад было невозможно. Он просто не мог сделать этого. Он не мог заставить себя сделать хотя бы один шаг.
Шли секунды. Щеки обдувало холодным ветром. До него доносился слабый шум уличного движения. Вот оно прекратилось, и наступила почти абсолютная тишина. Но даже на такой высоте он услышал приглушенный шум вновь двинувшихся машин. Он закричал «На помощь!» так громко, что стало больно в горле. Но сильный ветер уносил его крики в сторону.
И ему припомнилось, что здесь, в Нью-Йорке, он, бывало, тоже слышал ночью крики и не обращал на них внимания. Том Бенеке знал, что надо попытаться идти, ничего иного больше ему не оставалось делать.
Глаза его были крепко зажмурены, а в мозгу, как кадры кинофильма, пробегали сцены одна страшнее другой, и он не мог их остановить.
Том видел, как он внезапно споткнулся, идя по карнизу, и как он замахал руками, когда верхняя половина его тела изогнулась назад, оторвавшись от здания. Он видел, как с ужасающей скоростью несется вниз его тело, переворачиваясь в воздухе, с коленями, плотно прижатыми к груди и крепко зажмуренными глазами.
Сознавая, что любая из этих мыслей может буквально через несколько секунд стать реальностью, он постепенно сосредоточился на мысли о том, что он собирается сейчас сделать. Скованный страхом, Том перенес левую ногу на дюйм-два ближе к своему, теперь невозможно далекому окну. Затем он передвинул на такое же расстояние дрожащие пальцы левой руки. Какое-то время он не мог заставить себя приподнять правую ногу и перенести ее с одного карниза на другой. Когда правая рука начала скользить по краю кирпичей, Том с удивлением почувствовал, что своими судорожно сжатыми пальцами он прижимает к кирпичам желтую бумагу, и издал резкий, хриплый вопль, который мог означать смех и отчаяние. Тогда он вытащил бумагу из-под пальцев и зажал ее зубами.
Делая медленно один шаг, Том старался держать глаза закрытыми. Он не знал, сколько десятков скользящих шажков уже сделал, но сознавал, что непрочная цепь, которая пока удерживала его разум и тело, вскоре лопнет. Внезапно в мозгу возникла картина его квартиры – теплой, уютной, невероятно просторной. И он увидел себя ходящим по этой квартире, лежащим на полу, широко раскинув руки, упивающимся просто невероятным чувством безопасности. Но сознание, что эта предельная безопасность является столь далекой, потрясло Тома. Барьер рухнул, и страх перед ужасной высотой, на которой он стоял, пронзил его нервы и мускулы.
Он начал вслепую перебирать ногами, не сознавая, что делает, передвигаясь неуклюже, но с быстротой, порожденной отчаянием, цепляясь пальцами за кирпичи и почти примирившись с мыслью, что еще немного, и он закачается и полетит вниз. И вот левая рука встретила не кирпич, а пустоту, совершенно неожиданную брешь в стене, и Том споткнулся.
Правая нога стукнулась о левую лодыжку, он покачнулся и начал валиться вбок.
Он ударился рукой о стекло и дерево, и кончиками пальцев Том изо всей силы вцепился в край окна, где не было замазки.
У него подкосились колени, правой рукой он уцепился за край окна, и тогда раскрытое окно, которое Том потянул книзу всей тяжестью своего тела, резко опустилось, и он мог держаться только за подоконник.
Том Бенеке вглядывался в глубь своей комнаты, видя коричнево-красную тахту во всю стену, картины на стене и серый ковер, дверь в коридор, свои бумаги, пишущую машинку и стол меньше чем в двух футах от него. Его внимание привлекло что-то отделявшееся от стола. Это был тонкий завиток дыма: его сигарета, на которой уже был длинный столбик пепла, все еще продолжала гореть в пепельнице, там, где он ее оставил всего несколько минут тому назад. В оконном стекле перед ним смутно отражалась желтая бумага, зажатая передними зубами. Оторвав руку от подоконника, Том вытащил бумагу изо рта, выплюнув влажный уголок.
Он с недоумением посмотрел на бумагу, озаренную светом из окна, и сунул ее в боковой карман пиджака.
Он не мог открыть окно. Когда Том потянул его, оно не совсем закрылось, но его нижний край был ниже подоконника, так что просунуть пальцы под него было нельзя.
Тщательно сохраняя равновесие, снова уцепившись кончиками пальцев за узкую планку переплета, Том отвел назад правую руку и ударил по стеклу нижней частью ладони.
Рука отскочила от окна, и он покачнулся всем телом. Да, Том знал, что более сильный удар он нанести не в состоянии.
Но, чувствуя себя более уверенно, он засмеялся. Поскольку его отделяет от комнаты всего лишь стекло, невероятно, чтобы нельзя было преодолеть это препятствие. Сощурив глаза, Том некоторое время думал, что же еще нужно предпринять. Но ему ничего не пришло в голову. И все же он чувствовал себя спокойно: дрожь прекратилась. Где-то в затаенном уголке сознания у него пробегала мысль, что, когда он снова окажется дома, даст волю всем своим чувствам и действительно будет валяться и кататься по полу, хватаясь руками за кисти ковра. И он будет бегать по комнате, и он будет бегать по комнате так, чтобы по его телу разлилось бы чувство облегчения, которое вытеснило бы страх из души и тела. Ему невероятно хотелось, чтобы это так и было, но он понимал, что сейчас об этом лучше не думать.
Достав монету в полдоллара, Том стукнул ею по окну, совсем не надеясь, что удастся разбить стекло, и отнюдь не был разочарован, когда так оно и получилось.
Поразмыслив еще, он развязал узел на шнурке, снял ботинок и, взявшись за подъем, стукнул кожаным каблуком по стеклу. Стекло задрожало. До того, чтобы разбить его, было еще очень далеко. Нога замерзла, и Том опять надел ботинок. Он снова крикнул с целью проверить, что это даст, и крикнул еще раз, но ответа не было.
И вдруг ему стало ясно, что простоять здесь придется до тех пор, пока Клер не придет домой, и мысль эта на какое-то мгновение показалась ему смешной. Он ясно представил себе, как Клер открывает входную дверь, вынимает ключ из замка, закрыв дверь за собой, и видит его скрюченную фигуру по ту сторону окна. Она с изумленным и испуганным лицом бросается к окну, и он ей крикнет: «Неважно, как я попал сюда. Открывай окно!» Он вспомнил, что она не сумеет его открыть, это ей не удавалось никогда раньше – она всегда обращалась за помощью к нему. Придется ей позвать смотрителя здания или соседа, и он представил себе, как, выкарабкиваясь, он им весело ответит: «Просто захотелось подышать свежим воздухом, и вот видишь…»
