Анни Эрно - Внешняя жизнь
Преступление в галерее «Оффис» во Флоренции. Пятеро погибших и поврежденные полотна, среди которых картина Жиотто. Единодушный крик: невосполнимые, бесценные утраты. Это не по поводу погибших мужчин, женщин и маленького ребенка, а по поводу картин.
Искусство, следовательно, важнее, чем жизнь; репродукция Мадонны 15 века, важнее, чем тело и дыхание ребенка. Это потому, что эта Мадонна преодолела столетия, потому, что миллионы посетителей музея смогут еще порадоваться, увидев ее, тогда как убитый ребенок доставлял радость лишь очень небольшому числу людей и потому, что все равно он бы умер рано или поздно? Но искусство не стоит выше человечества. В Мадонне Жиотто отобразились тела женщин, которые тот встречал и к которым прикасался. Между смертью ребенка и разрушением своего шедевра, что бы он выбрал? Я не ручаюсь за правильный ответ. Возможно, свою картину.
17 июня.Ошан, девять вечера. Очередь в кассе. Какой-то тип с красным носом высказывает постоянно свое недовольство людям, которые расплачиваются чеком или же кредитной карточкой: «Не могут даже иметь нормальные деньги!» Затем он оживляется: «Если бы они вставали как я, в четыре часа утра!» На движущуюся дорожку он поставил полуторалитровую бутылку вина. Эта сцена не удивляет никого в торговом комплексе «Труа Фонтэн», который все больше и больше облагораживается. Люди смотрят куда-то в сторону, так же, как и в метро опускают взгляд перед теми, кто просит милостыню.
Все время у меня ощущение чего-то неестественного, когда я пользуюсь в первый раз каким — либо научным словом. Сегодня, это слово — item.
29 июня.В восемь утра лучи солнца уже освещают окна пригородного метро. Мы проезжаем мимо песочных и каменных насыпей около Уаз. Старинное здание отеля — ресторана. На месте старых трущоб Нантерра, снесенных вот уже как десять лет, расположено цыганское поселение.
Было жарко и мужчины, безо всякого стеснения, поедали глазами женщин, как если бы необузданная утренняя эрекция была вызвана этим солнцем, и как если бы вагон поезда был огромной кроватью.
6 июля.В торговом центре «Труа Фонтэн», на месте бутика «GO — SPORT», который переехал в Дарти, появился магазин видеопродукции. На месте мясной лавки «Ле беф лимузен» реставрировались: азиатский рыбный магазин (в котором очень сильный запах рыбы), итальянская лавка, отдел сыров (которые пахнут хорошо и ядрено), табачно-журнальный киоск. На двух этажах «Super-M» расположились «Ля Редут», «Макдональдс», «Этам», и т. д. «Самаритэн» превратился в «Ошан», «Бригогем» стал «Гранд Оптикаль», своего рода мини-завод, изготовляющий очки прямо в присутствии заказчика, тут же, за прилавком. Исчезли Кориз, Саломе, Коокай, Роднэ. По прежнему все еще держались на плаву старые «Эрам», «Бато», Андрэ; магазин шерстяных и носочных изделий «Фильдар», отдел швейных машинок «Зингер» — верный друг.
Ощущение того, что время летит, заложено не в нас самих. Оно исходит извне: дети растут, соседи уезжают, люди стареют и умирают. Закрываются булочные, и на их месте образовываются автошколы или же мастерские по ремонту телевизоров. Оно исходит также от отдела сыров, перемещенного на другой конец супермаркета и который называется не Франпри, как прежде, а Лидер Прайс.
12 июля.В Сартувиле в вагон поднялись молодые музыканты. Они играют «Мой возлюбленный из Сэн — Жана», арии написанные еще до появления линий метро и новых застроек. Я даю им десять франков так же, как я даю их невзрачным лицам и неопределенным силуэтам, просящих милостыню. Один и тот же жест, которым я плачу за удовольствие или сострадание.
Песни превращают нашу жизнь в роман. Они делают прекрасным и заманчивым то, что мы когда-то пережили. Именно из-за этой красоты и романтики и возникает чувство боли при их прослушивании.
В фильме Раймонда Дэпардона про приют для престарелых на островке Сан-Клемантин в Венеции показывают мужчину, лежащего на столе. Он держит поднесенный к уху транзисторный приемник и слушает на полную громкость песню. Это старая неаполитанская песня, в которой рассказывается о ярмарочных уличных карнавалах и об утраченной любви. Он плачет.
3 августа.Молодая мама с дочкой в медленно движущейся очереди к кассе в Ошане.
Она комментирует вслух все поступки ребенка: «Стой спокойно, ты вытираешь своим платьем всю грязь с пола», кричит на нее: «Не отходи от меня!», описывает ближайшее будущее: «Мы нагреем воды, чтобы, когда вернемся, вымыть посуду. Ты же знаешь, что утром не было горячей воды и твоя мама вынуждена была принять холодный душ», и т. д… Малышка почти ее не слушает, лишь повторяя неуверенно «холодный душ», как если бы она знала, что ее мама говорит на публику.
Сразу за ними — женщина с двумя подростками, сдержанный смех, умеренные жесты. Невозможно расслышать, что они говорят. Их покупки сгруппированы на тележки по порядку: красивые тетради, школьные принадлежности от Шевиньон, базовые продукты: молоко, йогурты, шоколадная паста, макароны — все куплено, вероятно, в специализированных отделах, но нет ни мяса, ни овощей.
Обывательская семья, которой не нужно «обращать на себя внимание», и которая, оставаясь незаметной для окружающих, приобретает тем самым всю свою мощь.
12 августа.Мы спускаемся по эскалатору на платформу, где останавливаются поезда на Обэр. Заполненный эскалатор медленно скользит. Я успеваю заметить внизу, около стены обнимающуюся и целующуюся парочку. Обоим лет под сорок.
Шум приближающегося поезда. Мужчина и женщина перестают ласкаться и бегут к вагону. Они находились как раз в том месте, где я была однажды вечером в прошлом году с Ф. Так же, как и женщина, я стояла спиной к стене.
Пустынный эскалатор продолжает свое беспрерывное бесшумное движение.
13 августа.Сотрудница центра копировальных услуг «Авенир Секретариа» делает фотокопии для какого-то Африканца.
Чуть в стороне, девушка и две женщины среднего возраста о чем-то шушукаются с удивительно одинаковой улыбкой, которая, кажется, никогда не сойдет с лиц. Теперь их черед. Им нужно свадебное меню. Девушка протягивает заготовленный образец, который сотрудница центра быстро пробегает глазами и говорит безразличным тоном: «ОК, на одной и той же строчке или ниже?». Она показывает им различные виды и форматы бумаг. Они долго выбирают. Женщины, которые, по-видимому, будут матерью и крестной оставляют право выбора за младшей, будущей невесте, и затем настойчиво у нее интересуются: «Ну как, тебе нравится?» Все три женщины представляют собой единое целое, состоящее из любви и ненависти, спаянное в ожидании и приготовлении к великому празднику, так, как это было сто лет назад.
16 августа.В районе новостроек, около станции пригородного метро, чернокожая женщина в плиссированной светло-коричневой юбке, белой рубашке и круглой шляпке — вся атрибутика квакеров. Прислонившись к бетонному ограждению, нависающему над путями, стоит девушка в джинсах и в вязаном свитере, несмотря на жару. У нее рассеянный вид. Три маленьких девочки, из которых одна несет собранный букет из листьев, идут рядом с их матерью. Мужчина, лет пятидесяти, в белой рубашке с короткими рукавами и рюкзаком за спиной шагает бодрым спортивным шагом.
Группа мужчин и женщин в одинаковых костюмах, черных брюках и белых рубашках (какая-нибудь секта или просто продавцы магазина?) направляются ко входу в метро.
Сегодня, в течение нескольких минут я старалась «разглядеть» всех людей, которых я встречала, всех незнакомцев. Мне кажется, что при внимательном наблюдении их существование становится мне вдруг очень близким, как если бы я прикасалась к ним. Если бы я продолжила этот эксперимент, мое видение мира и самой себя радикально бы изменилось. Возможно, я не была бы больше сама — собой.
17 августа.Девять утра. Только что открывшийся Ошан почти безлюден. Бесконечные горы помидоров, персиков, винограда; в соседних отделах, насколько хватает глаз, — йогурты, сыры, колбасные изделия. Необычное ощущение красоты. Я словно у ворот Эдема в первый день создания мира. Хочется съесть все или почти все.
В глубине — узкие проходы между кассами. Когда в них втискиваешься, товары, наброшенные в беспорядке в тележке, кажутся миниатюрными, не такими красочными как на полках супермаркета, не отличающиеся от тех, которые покупают на ходу в бакалейной арабской лавочке на углу.
25 августа.Надпись «Париж», которую я увидела написанной на голубом фоне в тот момент, когда я выезжала на автодорогу А15, переполнила меня внезапно счастьем и удивлением. В первый раз я прочитала это название на дорожном щите в шестнадцатилетнем возрасте, не будучи до этого в Париже, но страждущая его посетить. Редкое мгновение, когда ощущение пережитого возвращается в настоящее и накладывается на него. Так же, как и занимаясь любовью, когда все бывшие мужчины, и тот, который в данный момент находится рядом, есть не что иное, как один человек.
