Вуди Аллен - Босс
Что-то ее мучило. Я потянулся к ней губами. И тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.
— Тебя.
Голос в трубке принадлежал сержанту Риду из отдела убийств.
— Ты все еще ищешь Бога?
— Есть немного.
— Всесильное существо? Всеединого, Творца Вселенной? Первопричину всех вещей?
— Точно.
— Некто, отвечающий этому описанию, только что прибыл в морг. Так что тебе лучше мотать туда по быстрому.
Это был точно Он, и судя по тому, как Он выглядел, над ним поработали профессионалы.
— Когда Его привезли, Он был уже мертв.
— Где Его нашли?
— В складе на Диланси-стрит.
— Улики?
— Это работа экзистенциалиста. Тут у нас никаких сомнений.
— Откуда ты знаешь?
— Все сделано тяп-ляп. Никакой системы. Чистый порыв.
— Преступление на почве страсти?
— В самую точку. И это означает, кстати, что главный подозреваемый у нас ты, Кайзер.
— Почему я?
— Всем в Управлении известно как ты относишься к святошам.
— Это не делает меня убийцей.
— Убийцей — нет, подозреваемым — да.
Выйдя на улицу, я набрал полные легкие воздуху и попытался прочистить мозги. Я взял такси, поехал в Ньюарк и, не доехав одного квартала до итальянского ресторана Джордино, прошел остаток пути пешком. Его Святейшество сидел за столиком в глубине зала. Самый что ни на есть Папа, пробы негде ставить. С двумя молодчиками, которых я видел в полудюжине полицейских листовок.
— Присаживайся, — сказал он, поднимая глаза от пиццы. И протянул мне руку с перстнем. Я улыбнулся ему во все зубы, но перстня не поцеловал. Это его встревожило, уже хорошо. Очко в мою пользу.
— Пиццу будешь?
— Спасибо, Святейшество. Ты ешь, не обращай на меня внимания.
— Ничего не хочешь? Салату?
— Я недавно заправился.
— Дело твое, хотя майонез у них тут — пальчики оближешь. Не то что в Ватикане, там приличной жратвы днем с огнем не сыскать.
— Давай к делу, Понтиф. Я ищу Бога.
— Считай, что обратился по адресу.
— Выходит, Он существует?
Это показалось им забавным, все загоготали. Громила, сидевший рядом со мной, сказал:
— Видали умника? Бога ему подавай.
Я малость подвинул свой стул, устраиваясь поудобнее, и прищемил ему ногу.
— Виноват, — но он все равно запыхтел от злости.
— Разумеется, существует, Люповиц, однако связаться с Ним можно только через меня. Ни с кем другим Он разговаривать не станет.
— И за что тебе такая честь, приятель?
— За то что я весь в красном.
— Ты об этом костюмчике?
— А ты не хохми. Это дело не шуточное. Вот я встаю поутру, одеваюсь в красное, и все разом усекают, кто тут у нас главный. Вся штука в одежде. Потому что, как ни верти, а если бы я разгуливал в слаксах и спортивной куртке, никто бы меня за религиозную фигуру не держал.
— Значит, и тут обман. Никакого Бога нет.
— Понятия не имею. Да и какая мне разница? Деньги-то я все равно огребаю хорошие.
— И ты никогда не задумывался о том, что в один прекрасный день прачечная не успеет вернуть тебе твой красный прикид, и ты обратишься в одного из нас?
— А я пользуюсь специальным однодневным обслуживанием. Приходится отстегивать пару лишних центов, но я так считаю — безопасность того стоит.
— Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?
— А как же. Научный департамент Брин-Морского колледжа.
— Научный, говоришь? Спасибо.
— За что?
— За ответ, Понтиф, — я поймал такси и помчался к мосту Джорджа Вашингтона, заскочив по дороге в мой офис и кое-что проверив на скорую руку. Подъезжая к квартире Клэр, я складывал вместе кусочки мозаики и они в первый раз вставали у меня по местам. Клэр встретила меня в прозрачном пеньюаре, и вид у нее был определенно встревоженный.
— Бог мертв. Тут были копы. Искали тебя. Они считают, что это сделал экзистенциалист.
— Нет, бэби. Это сделала ты.
— Что? Не надо так шутить, Кайзер.
— Это твоя работа.
— О чем ты говоришь?
— О тебе, бэби. Не о Хезе Баткисс, не о Клэр Розенцвейг — о докторе Эллен Шеферд.
— Как ты узнал мое имя?
— Профессор физики Брин-Морского колледжа. Самый молодой, из всех кто когда-либо возглавлял там кафедру. В середине зимы ты познакомилась на танцульках с джазовым музыкантом, который по уши увяз в философии. Парень был женат, но тебя это не остановило. Пару ночей в койке, и ты решила, что это любовь. Однако любви у вас не получилось, потому что кое-кто встрял между вами. Бог. Видишь ли, лапушка, он верил или хотел верить в Бога, но тебе с твоим опрятным научным мозгом требовалось точное знание.
— Нет, Кайзер, клянусь тебе, это не так.
— И ты сделала вид, будто изучаешь философию, потому что это позволяло тебе устранить кое-какие препятствия. От Сократа ты избавилась без особых хлопот, но ему на смену явился Декарт, так что тебе пришлось использовать Спинозу, чтобы пришить Декарта, а когда у тебя не заладилось с Кантом, ты устранила и Канта.
— Ты не понимаешь о чем говоришь.
— Лейбница ты превратила в котлету, но этого тебе было мало — ты понимала, если хоть один человек поверит Паскалю, тебе каюк, так что пришлось убрать и Паскаля и тут ты совершила ошибку, потому что доверилась Мартину Буберу. Он оказался слабаком, бэби. Он верил в Бога, и поэтому тебе пришлось ликвидировать Бога собственными руками.
— Ты сошел с ума, Кайзер!
— Ничуть, бэби. Ты притворилась пантеисткой, потому что это давало тебе шанс подобраться к Нему поближе — если Он существует, как оно и было на самом деле. Вы с Ним пошли на прием к Шелби, и когда Джейсона что-то отвлекло, ты Его замочила.
— Черт подери, кто такие Шелби и Джейсон?
— Какая разница? Все равно жизнь теперь утратила всякий смысл.
— Кайзер, — сказала она, внезапно затрепетав, — ты ведь не выдашь меня?
— Выдам, бэби. Когда убивают Высшее Существо, кто-то должен за это ответить.
— Ах, Кайзер, мы могли бы уехать вместе. Только ты и я. Давай забудем о философии. Осядем в каком-нибудь тихом месте, и может быть, со временем займемся семантикой.
— Прости, лапушка, но это не пляшет.
Лицо ее было уже мокрым от слез, когда она стянула с плеч бридочки пеньюара и я оказался лицом к лицу с нагой Венерой, все тело которой, казалось, твердило: Возьми меня — я твоя. Венерой, чья правая рука ерошила мне волосы, между тем как левая взводила курок «сорок пятого», который она держала за моей спиной. Однако нажать на спусковой крючок ей не довелось, потому что я всадил в нее пулю из моего «тридцать восьмого», и она, уронив пистолет, уставилась на меня неверящим взглядом.
— Как ты мог, Кайзер?
Жизнь быстро покидала ее, но я все-таки успел сказать ей все, что хотел.
— Манифестация вселенной, как сложной идеи в себе, противопоставляемой бытию внутри или вовне истинного Бытия как такового, по существу своему является концептуальным ничто или Ничто в его отношении к любой отвлеченной форме существования, бытующей или бытовавшей в вечности, но не управляемой законами физикалистики, или движения, или идеями, трактующими о вневещественности либо отсутствии объективного Бытия субъективного несходства.
Концепция, конечно, не из самых простых, но, думаю, Эллен усвоила ее, прежде чем испустила дух.
