Виктор Рид - Леопард
Небу спешил, колчан колотил по бедру, а глаза беспощадно выискивали каждый отпечаток подошвы, каждый след, оставленный кожаными штанами на коре дерева. Он вспоминал.
Когда оспа жестоко расправилась с его племенем, он ушел из джунглей, мускулистый темнокожий юноша семнадцати лет. Он выбрался на шоссе и сразу угодил в грузовик Малвени, белого надсмотрщика на ферме бваны Гибсона; Малвени искал рабочие руки — пять шиллингов награды за каждого работника.
— Ищи молодых, этих мы вышколим без труда, — говорил Гибсон. — Из взрослых кикуйю ничего путного не получается. Заработав на выпивку, они тут же бросают все. А знаешь ты, как они ненавидят нас? Кое-кто из стариков с удовольствием перерезал бы нам глотки. Ты знаешь, что эти черномазые называют нас захватчиками?
Захватчиками! Бвана Гибсон задохнулся от ярости, вспомнив боль, пот и голод, судорогой сводившие внутренности, когда запаздывали дожди или когда ночи были так холодны, что кофейные бобы погибали. Он вспомнил сон, снившийся из ночи в ночь: будто он женщина, а банк в Найроби — мужчина и будто бы этот банк, от которого он так зависит, хочет изнасиловать его.
Небу рыл канавы для ирригации и ходил за плугом до тех пор, пока бвана Гибсон не съездил на родину и не привез себе жену. Непутевая холостяцкая жизнь кончилась. И рослого Небу забрали с поля и перевели в дом драить полы и двигать мебель. Женщина уверенно сидела в седле, ее походка была величественной. Она была очень молодой женщиной, вдвое моложе бваны.
Оторвавшись от прошлого, африканец вслушивался в то, что рассказывало ему настоящее. Сердце-вождь в груди работало четко и размеренно. Дыханье было спокойно, как свободный от работы день. Он не замечал, голоден он или нет.
Путь круто шел в гору, и вдоль него теперь поднимались высокие можжевельники и эвкалипты, властители вершин. Волокнистые грибы замелькали в редеющем подлеске. Горный олень промчался так быстро, что стрелять в него было бы бесполезно. Небу мечтал об автоматической винтовке. Он надеялся, что белый снабдил ее оптическим прицелом. Негры называли автоматические винтовки женщинами, потому что они говорят быстро и зло, как женщины кикуйю. Небу вспомнил белого полисмена в тюрьме Киамбу, который, развлекаясь, оскоплял пойманных кикуйю. Одной прекрасной ночью Коко пошел на Киамбу и, захватив этого белого прямо в постели, доставил его на территорию Вакамба женщинам, чьи мужья были оскоплены. Женщины искусно сохраняли полисмену жизнь в течение недели, но это стало плохо отражаться на охоте. Все животные разбежались с тех мест, откуда могли быть слышны крики полисмена.
Почерневшие камни у подножия пальм говорили о том, что розовощекий провел здесь ночь у костра. Глаза Небу побежали дальше и снова обнаружили след. Белый дурак шел медленно, как будто у него была в запасе целая неделя, чтобы перевалить через гору. Женщина с ребенком шла бы быстрее. Напевая с закрытым ртом, Небу продолжал бег, думая, что лучше бы у винтовки ремень был матерчатый, а не кожаный, который растирает плечо при больших переходах. Так говорил Коко, у которого было две винтовки. Коко сказал, что ему, как вождю, нужны две.
Время дождей ожидалось со дня на день. Он ощущал влажность в послеполуденном ветре и думал, что ему надо покончить с белым до прихода дождей. След был свежим. Тем не менее благоразумно поторопиться, ибо в Африке грозы иногда разражаются внезапно. Мсабу Гибсон не знала этого. Она прожила в Африке менее года, когда это случилось.
В тот день бвана Гибсон с рассветом отправился в Найроби, где он заседал в законодательном совете, а его жена поехала кататься верхом. Небу, слуга, навел порядок в гостиной, где стены были из тесаных камней, а пол из красного дерева. Он вычистил крокодиловую кожу, висевшую над камином. Он прошелся упрямой и шумной шваброй по узким половицам столовой. Покончив со столовой, он направился в самую большую комнату, спальню.
Было трудно работать: надвигались дожди и воздух был влажен и тяжел. Поддавшись жаре и духоте, Небу снял свою красную обезьянью куртку. Потом полетела в сторону дурацкая красная феска и, наконец, белые штаны, которые свалились, когда он лениво отогнал муху. Горячий и липкий пот пронзал каждую пору. Он поднял массивные жалюзи, и в этот момент ему показалось, что горячая, разморенная земля вздохнула огромным глубоким вздохом. Он неподвижно стоял у окна, когда освежающий ветер, пронесшийся сквозь деревья, склонил колосья пшеницы, пробежал по полянам и загнал занавески в глубь комнаты.
Огромные прохладные нежные руки тотчас же обхватили каждую клеточку его горячего обнаженного тела. Он вздрогнул при их прикосновении, а потом его плоть, знакомая со стихиями не хуже, чем дикое дерево из леса, приняла этот ветер взрывом глубокого тихого веселья. Голова величественно откинулась назад. Небу радостно засмеялся. Он слышал вдали нарастающий рев дождя, барабанившего по звонкому покрову необъятной притихшей земли. И вот потоп обрушился на деревья, и дом загрохотал под его ударами.
Небу отбросил швабру и распростер руки, зычный смех его несся в темную мокрую пустыню, которой стала его страна. И вдруг наступило празднество, которое не смог бы выдумать самый лучший танцор из сомалийцев, масаи или кикуйю. Дождь стучал во все барабаны, ветер дул во все трубы, и, хотя Небу был единственным танцором на этом празднестве, он олицетворял собой все племена от границ Эфиопии и Уганды до великой горы Килиманджаро и за ее пределами.
Он был полон сил и проявлял чудеса ловкости, танцуя под барабаны дождя. Ветер, обвевавший его наготу, был прекрасной девушкой, которую старейшины племени избрали для него на том полузабытом празднике зрелости, когда он впервые доказал, что он взрослый мужчина. За окном земля радостно стонала в объятиях дождя, который заполнял впадины и припадал к возвышенностям. Деревья были полны им до самых корней.
Небу танцевал, стройный, узкобедрый, с сильными икрами и широкими плечами, блестевшими, как старое вино, при неясном свете. В его плавных движениях возникла угрожающая вкрадчивость тигра; казалось, он предъявляет права на эту комнату: он проводил рукой по простыням, касался кончиками пальцев безделушек на туалетном столике, кружевных вещичек, висевших на спинке стула, — и вдруг мечты оставили его. Он обернулся, и глаза его встретились с глазами женщины.
Она скакала под дождем, намокшее платье плотно облегало тело; он видел длинные сильные ноги, ямочки ключиц и гордые, как Вавилон, груди. В ее руке была съежившаяся от воды фетровая шляпа. Бронзовые волосы, отяжелевшие от капелек воды, упали на плечи. Негр, подавшийся назад, как кошка перед прыжком, был воплощением юной мужественности. Кончиком языка мсабу слизнула с губ дождевую воду.
Путь становился все круче, как бывает при переходе склона в плато. Небу поднимался, как горец, широко размахивая ногами и ставя стопу перпендикулярно склону. Это не требовало большого напряжения и сохраняло силы. На плато он побежал снова. Он вынул из сумки плод гуавы, разломил его и сжал половинки в ладонях, чтобы можно было высосать его на ходу.
К завтрашнему дню он должен догнать белого. Белый в джунглях был настоящим ребенком. Он пользовался компасом, чтобы найти дорогу домой, в то время как самая глупая овца, как бы далеко она ни зашла, всегда знает дорогу к своему загону. Хороший способ наказать белого — это завести его в джунгли и бросить там без компаса. Он погибнет наверняка. Точно так же как черный, которого они заманивают в города, где он, шляясь по зловонным улицам, окончательно сбивается с пути и теряет дорогу в джунгли. Но этот белый принадлежит ему, завтра он будет выглядеть совсем красиво. Это предопределено.
Жизни всех сыновей Великого предопределены, так же как жизнь Ниери. Ураган Ниери был больше горы, он громогласно ревел на своем пути, но его мощь была только шуткой, ибо кончился он ничем. Он вонзал зубы в каменья, огромные, как двадцать домов, он сметал с лица земли целые деревни. Но, отбушевав, разве не кончился он в море? Так было предопределено. То же самое и с людьми.
У женщин мудрость земли, которая вскармливает ничтожную колючку и прекрасную пинию, льва и ягненка и при этом никогда не проигрывает. Лев ест ягненка, который ест траву, которая в конце концов поглощает льва. И даже когда еженощно женщин ранят мужчины, они наполняют свои раны жизнью, будущей порослью. Эта страна, его Африка, была женщиной: посмотри, как скоро в омытых дождем расселинах вырастает трава.
Даже теперь он отчетливо помнил, как, отгоняя страхи, говорила с ним мсабу богатым языком своего тела. Он помнил неуверенные движения ее рук, даривших, даривших. Они цвели прекрасными цветами, а дождь колотился в окно. А тем временем в Момбасе на узких мощеных улицах, проложенных в старину арабскими завоевателями, негры-полисмены приступали к спасению детей английских солдат из полузатопленных школьных зданий.
