Александер Андориль - Режиссер
Нитти смеется в подушку.
Когда крокодил вместо того, чтобы взять чемодан, хватает его за ногу и тащит к воде, Розенблуму кажется, что это досадное недоразумение.
Вдруг половицы начинают скрипеть, шаги приближаются. Железный шарик катится по полу. Ингмар прячется за бельевым шкафом, в комнату тяжелой поступью входит отец, он садится на кровать и прислушивается, хотя вокруг тишина. Он молча кладет свою большую голову на колени Нитти.
Маятник тужится и сухо щелкает, но в деревянном тельце раздается лишь слабый резонанс.
Ингмар набирает цифру за цифрой, ожидая, пока диск вернется на место, слушает долгие гудки в трубке.
На том конце провода поднимают трубку. Тишина.
Отец откашливается и отвечает — как всегда.
Наверное, он сидит за письменным столом с фотографиями в рамках, в пиджаке, застегнутом на все пуговицы. Отец даже не подумал ослабить узел тонкого галстука, хотя в комнате никого больше нет.
— Я подождал до семи, чтобы вы успели отдохнуть полчасика после обеда, — говорит Ингмар.
— Вот оно что, большое спасибо. — Отец смущенно смеется.
Ингмар перестает грызть ноготь большого пальца и спрашивает, не заняты ли родители — может быть, у них гости или они смотрят передачу «Распростертые объятья» с Леннартом Хиландом.
— Я ведь не забыл поблагодарить тебя за телевизор? — говорит отец.
«Неужели он и вправду решил, будто я думаю, что он недостаточно поблагодарил меня», — написал Ингмар на полях романа, но не закончил предложение вопросительным знаком, а продолжил читать о внезапной тишине, что повисла вслед за его невысказанным ответом, о том, как края тяжелого воротника, похожего на цифру одиннадцать, отражались в окне столовой.
Отец откашливается. С шумом откидывается на спинку стула. Светским тоном сообщает, что утром из Анкары звонил Даг.
— Да? Как он там?
— Не знаю, — отвечает отец. — Похоже, твой брат доволен местом посольского секретаря, а вот ты…
— Я всего лишь хотел спросить про его ногу, — перебивает Ингмар, тотчас об этом пожалев.
— Я могу позвать мать, с Дагом разговаривала она.
— Не надо, — быстро возражает Ингмар. — Я бы еще с удовольствием побеседовал с вами.
В темном поле виднеется свет автомобильных фар, мягко льющийся через аллею.
Ингмар теребит обложку пластинки, краешек внутреннего конверта из пластика и спрашивает отца, решили ли они, где проведут лето.
— Наверное, снова будете снимать — как это называется — Сиденвальскую виллу?
— Да, — отвечает отец, думая совсем о другом.
— Ведь вам там понравилось?
— Наверное, да, — бормочет тот.
Ингмар лихорадочно чешет голову.
— Я так и думал.
— Раз нельзя выходить на взморье, то мне без разницы.
— Да, но мне тут кое-что предложили — как бы это сказать — летний домик на Торё, вы могли бы там пожить.
— Нет, — отвечает отец с улыбкой в голосе.
— Это прекрасно бы вам подошло.
— Спасибо, но…
Ингмар слышит, как отец встает, вытягивает телефонный шнур, приоткрывает дверь в кабинет.
Ингмар грызет ноготь, потом разглядывает его и снова принимается грызть.
— Наверное, скоро придет черед новому фильму, — говорит отец, пытаясь поддержать разговор, пока взгляд его скользит по изогнутой ширме, вдоль книжных корешков и по створчатым дверцам.
— Да, он будет идти в октябре в «Красной мельнице»[4].
— Мама обрадуется.
— Сейчас я пишу сценарий для другого фильма. Возможно, вам это покажется интересным. Это фильм о пасторе.
— Смею надеяться, не обо мне.
— Это было бы слишком.
— Мать что-то говорила про оперу.
— Я буду страшно рад, если вы придете на премьеру. Приходите, пожалуйста, — просит Ингмар.
— Тебе лучше поговорить об этом с матерью.
— Стравинский практически…
Ингмар слышит чей-то голос на заднем плане. Отец говорит, что это Малыш, и передает телефон матери.
— Что-то случилось? — спрашивает она.
— Скверные новости, — отвечает Ингмар. — Хотел спросить, не хотите ли вы пойти на премьеру «Похождений повесы».
— В «Оперу»?
— В принципе ничего особенного, но… Может быть, отец хотел бы прийти?
— А мать тебя не волнует?
— Нет, ну серьезно, как ты думаешь, ему это интересно?
— Думаю, да, но ты ведь его знаешь, — отвечает мать.
— Пусть поступает как хочет, — вздыхает Ингмар, поднимаясь со стула. — Я не собираюсь его заставлять…
— Ингмар, постой, — спокойно перебивает она. — Мне не хотелось бы тебя огорчать.
— Поздно.
— Не говори так.
— Как так? Как я не должен говорить?
— Не стоит…
— Какого черта ты его защищаешь, ведь…
— Замолчи, — резко отвечает она. — Я не желаю слышать про…
— Да плевать я на все хотел! — кричит Ингмар, швыряет трубку и выдергивает шнур из розетки. Телефон с грохотом и звоном падает на пол. Он пинает его ногой, хотя уже не чувствует гнева, и выходит из комнаты.
Трясущейся рукой Ингмар ведет иглу по темной водяной глади, по вращающейся поверхности, затем стоит и слушает, как бьется о стенки гобой, прежде чем вырваться на свободу.
Молоко в кружке, стоящей на столе в столовой, покрылось пенкой. Он смотрит на желтый блокнот, но понимает, что даже не может сесть. Скорее с ревностью, чем с неприязнью, он возвращается к воспоминанию о том, как большая отцовская голова лежит у сестры на коленях. Он не ожидал, что отец способен на такой взывающий к нежности жест. Он лежал, закрыв глаза, и совершенно спокойно рассказывал о том времени, когда был пастором в Форсбаке.
Пластинку заело, и лапка граммофона отскакивает назад: в комнату входит кукла Розенблум с бледным лицом. Он подходит и кладет голову на колени Нитти. Ему кажется, он сомкнул веки и уснул, он не понимает, что до сих пор таращится в пространство черными глазами.
Игла граммофона снова соскакивает с дорожки: Даг отрывает кукле руку и показывает Нитти ее дрожащее тельце.
Ингмар подходит к граммофону и переставляет иглу на следующую дорожку: мне страшно хотелось, чтобы у Дага была маленькая сестренка, рассказывает отец, и в конце концов мать сшила небольшую куклу, которую положила на мою кровать в день нашей свадьбы.
— Куклу?
— Да, но потом она забеременела, — говорит отец, и усталая улыбка растекается по его лицу.
— Забеременела мной? — не подумав, спрашивает Нитти.
Ингмар снова открывает дверь в кладовку и роется в пакетах. С глухим стуком падает на пол пачка овсянки, Ингмар пятится назад, вытирая капельки пота над верхней губой. Он не понимает, куда делся шоколад, — может, Кэби проголодалась и взяла его с собой, в аэропорт?
Он рассматривает сизые овсяные хлопья и понимает, что съел последнюю плитку шоколада в четыре часа утра. Он еще сидел и слушал «Похождения повесы» в интерпретации Ляйнсдорфа, а голова раскалывалась от боли. Значит, на эту ночь у меня ничего не осталось, говорит он себе. На случай, если я не смогу спать и писать. На случай, если я попытаюсь удержаться от звонка в гостиницу Бремена.
Он застегивает куртку по дороге к машине, садится на холодное сиденье, поворачивает ключ, трогается с места и едет к выезду с парковки между серо-зелеными кустами рододендрона. Асфальт шуршит под покрышками. Он поворачивает, меняет передачу и потихоньку увеличивает скорость. Свет фар наполняет дорогу между черными садами.
Он барабанит пальцами по рулю, закусив губу, и вдруг видит монету в конце светового туннеля.
На сером песчаном дне, где воды по колено.
А может быть, в запотевшей стеклянной банке.
Она слабо мерцает, за мгновение до того, как идея всплывает на поверхность.
Это молодая женщина в национальном костюме Тюрингии. Она спит, лежа на лугу, а небо проливает на нее трепетный желто-серый свет.
Она просыпается и встает.
Она не знает о том человеке, что дышит, словно собака. Тупые когти громыхают по паркету.
Женщина встает, потягивается и поворачивается. И вдруг останавливается, она испуганно спешит прочь, тем временем две косули проносятся через дорогу и исчезают.
Ингмар чувствует, как пульс в висках стучит все сильнее, и снижает скорость. На крутом повороте машину заносит. Он удрученно чешет затылок, проводит рукой по голове. Пытается собраться с мыслями, думая про новый фильм, уговаривает себя забыть о мистификациях прошлого; он не хочет, чтобы пастор увидел своего Бога сходящим с обоев на стене.
Меня пленяет целомудрие камерной драмы, думает он, повторяя эти слова для себя.
События будут происходить в реальном времени: воскресенье, колокол созывает прихожан в церковь, пастор больше не может сказать им, что верит в Бога.
