Людмила Петрушевская - Мужская зона
Эйнштейн. Это та история с Моцартом?
Бетховен. Там много клеветы. У Моцарта всегда было плохо со стулом.
Эйнштейн. Принесу скрипку, сыграем?
Бетховен. У меня есть скрипичный концерт, ля-ля-ля. (Поет.)
Эйнштейн. Скрипку Гитлер у меня спрятал, олух.
Бетховен. А меня он любит. Гитлер любил Бетховена.
Эйнштейн. И Ленин тебя любит, соната Аппассионата.
Ленин отрицательно трясет головой, потом спохватывается и снова кривится.
Бетховен. Меня многие любят.
Эйнштейн. Пока этот (в сторону Надсмотрщика) спит, я скажу: меня тут никто не может оценить, а зарабатываю я скрипкой, начну играть, они сразу суют мне кубок с амброзией и просят: здесь больше не играй. А в остальном — ну кто здесь знает, кто я и что такое е равно мц квадрат!
Бетховен. А че это?
Эйнштейн. Долго объяснять.
Ленин (внезапно). Да, здесь, в этих условиях, никто не обращает внимания. Кок в эмиграции. Идешь — никто не узнает, даже в твою сторону не глядят. А дома, в России, приходилось натягивать парик, брить все лицо, так на меня кидались. Из-за этого мы и совершили переворот, чтобы все узнавали, кидались, но при этом не ссылали опять в Шушенское. Там тоже всем все равно, Ленин, Ульянов, фиг-люянов… Ходят крестьяне, они не въезжают, кто я.
Надсмотрщик (просыпаясь). Луна! Едрит твою в ноздрю.
Ленин. Я Луна. (Бессмысленно кривится.)
Входит Гитлер.
Бетховен (Гитлеру). А ты вообще что сюда затесался, блин! Мы еще не кончили.
Надсмотрщик. С пятой цифры! Луна плывет по небесам!
Ленин, кривясь, загребает саженками.
Бетховен. Ромео, ты как мороженый окунь, глаза с поволокой, а сам фригидный такой.
Гитлер (Эйнштейну). Надо, Алик, надо.
Бетховен. Ну его. Няня! Нам вдвоем лучше. Открой окно да ляг ко мне.
Эйнштейн (с постели). Такая себе невеста, подштанники несвежие.
Гитлер. Ты думаешь только о том, Джульетта, с кем бы переспать, а о деле забыла. Я могу, конечно, я всегда мою доцу люблю, но замуж я тебя не возьму, ребенка на себя не запишу. Тут мужчина нужен.
Бетховен. С ним не спится, няня, здесь так душно. Какой-то неказистый мужчина, а я ведь четырнадцатилетняя и в белом.
Эйнштейн (вставая с постели). Мне пора, луна вроде заходит.
Ленин делает попытку зайти, т. е. опускается, крутя туловищем как в твисте.
Надсмотрщик (просыпаясь). Еще не зашла!
Ленин подымается, улыбается, рот на сторону, делает пассы руками.
Бетховен. Держите руки при себе, нахал!
Надсмотрщик. Ну не ожидал я от вас такой халтуры. Как будем вечность проводить? Бездарно будем проводить?
Эйнштейн. Потому что играют одни мужчины.
Надсмотрщик. Да ну… в женской зоне Ромео тоже играет какая-нибудь… Голда Меир.
Гитлер. Бабы бездарный состав. И жиды. И инвалиды.
Эйнштейн хочет уехать в Америку.
Бетховен (Эйнштейну). Я сам Алик. (Гитлеру.) Я инвалид второй группы со слуховым аппаратом, ща, блин, кровянкой умоешься!
Надсмотрщик. Гитлер сейчас пойдет на общак, если так будет играть.
Эйнштейн. Что такое общак, не пойму юмора. Надсмотрщик. Он у нас вообще кипит в котле, берем его играть как первоклассного актера. Гитлер. Не верю!
Джульетта, доца, чем тебе не муж Сей отпрыск рода знатного Ромео? Признайся, согласись, что будет лучше уж. Бетховен. Я боюсь ужей.
Л е н и н. Уж полночь близится, а все луна проходит
Свой вечный путь, как смена караула у мавзолея Ленина меня.
Надсмотрщик. Луна заходит. Утро.
Ленин уходит, как часовой, печатая шаг под звон курантов.
Бетховен. Ромео, никогда мне не было так хорошо, ни с родителями, ни с братом, ни с папой.
Эйнштейн (смущен). Чего там! Моя мамочка тоже мной довольна, недавно родила мне сестренку с двумя рожками и хвостом. Папа ее хорошенько заспиртовал, на Новый год будет настойка.
Надсмотрщик. Ленин, так луна не заходит!
Ленин, семеня, изображает танец маленьких лебедей.
Гитлер. Сейчас сыграем свадьбу, у Джульетты родится дочь с рогами!
Надсмотрщик. Так, Ленин, Гитлер обратно на общак, остальные свободны!
Бетховен. Кипяток только рака красит!
Финал
