Яшар Кемаль - Разбойник
Черная весть об убийстве Ахмеда-эфе пришла в Айасурат лишь на следующий день. Хатче, жена Ахмеда, горько рыдала, рвала на себе волосы, причитая:
— Предупреждала я тебя, мой эфе: «Не доверяй османцам!» Да не послушался ты меня!
Покойника принесли в Айасурат, предали тело земле. Но долго еще убивалась Хатче, оплакивая своего мужа.
Мехмед рос. И каждый божий день слышал о подлом, вероломном убийстве отца. В его ушах не умолкал голос матери: «Предупреждала я тебя, мой эфе: „Не води дружбу с османцами!“ Не послушался ты, вот и попал к ним в ловушку! Сгубили они тебя, бесхитростного!»
Мехмед окончил начальную школу. Год-другой поучился в одемишском медресе, затем ушел оттуда, стал вольным человеком.
2Самым близким другом Ахмеда-эфе был Хаджи-эшкийа, человек уже пожилой, — маленький, смуглый, сухощавый, со впалыми щеками. Эфе всегда укрывался у него в трудные времена. После предательского убийства Ахмеда-эфе Хаджи взял Мехмеда под свое покровительство, заменив ему родного отца. Только они двое — Хатче и Хаджи-эшкийа — и продолжали долгие годы скорбеть по эфе, славили его йигитство и благородство. Изо дня в день Хаджи пел одну нескончаемую песнь — об Ахмеде и постигшей его страшной беде.
Однажды — уже после того, как Мехмед ушел из медресе, — Хаджи обнял его и сказал:
— Сынок! Ты ведь не какая-нибудь шушера-мушера: твой отец — Чакырджалы Ахмед-эфе. И если тебе перепало от него хоть немного отваги и мужества, ты вырастешь настоящим львом. Большому озеру зной не страшен. У йигита всегда пуля в ружье. И на твоей улице будет праздник. — Подвел к нему лихого коня, протянул «маузер». Мехмед поцеловал ему руку.
— Спасибо тебе, дядя. Спасибо. Ты ведь укрывал моего отца. А теперь… Будь отец жив, и он поступил бы так же, верно, дядя?
— Верно, сынок. Из львенка — так уж самой природой установлено — вырастает лев.
Мехмед сел на коня, ружье на колени положил, а сам все любуется: конь белого цвета, красоты необыкновенной, да и ружье хорошо, ничего не скажешь, загляденье просто.
Поскакал по одемишской равнине — в сторону гор. Увидел одинокую сосну, остановился. Пять пуль выпустил — и хоть бы одна в ствол угодила.
Погладил ложе ружья, призадумался: «Отец в медную монетку попадал, а я в здоровенное дерево не могу. Как же мне научиться стрелять?»
Глаз, прицел, мушка. Мехмед поднял «маузер», направил его на воробья, но стрелять не стал, только дослал патрон в патронник и помчался домой.
Дверь отворила сама мать, она радостно улыбалась. Мехмед бросился ей на шею, затем подвел ее к коню.
— Да сопутствует тебе удача! — благословила его мать. — Хороший конь?
— Чудесный, — ответил Мехмед. — Мчится как ветер.
Хатче взяла в руки ружье, покрутила.
— Прекрасная вещь. Ты уже пробовал стрелять?
— Пробовал. В дерево. Да только промахнулся. Но ружье — чудо. И очень удобное.
Хатче снова улыбнулась, но тут же глаза ее отуманила грусть.
— Твой отец сбивал на лету птицу. Ружье у него было замечательное, системы «мартин». Все отделанное перламутром. Жаль, что досталось оно этому поганцу Хасану, который растоптал самое святое, что есть у людей.
Мехмед привязал коня и с опущенной головой вошел в дом. Знал, что уж если мать заведет речь об отце, выговорится не скоро.
— Горный орел — вот кем был твой отец! Жандармы, бывало, только услышат о нем — с дороги сворачивают. Османцы перед ним, как листья, дрожали… Ах, Мехмед, ах, сынок!.. Ездил он на арабском скакуне. Седло черненым серебром отделано, так и сверкает, еще издали видно. Заметит какой-нибудь крестьянин блестящую точку на равнине, тотчас ко мне бежит: «Хатче, твой эфе едет». Вся одемишская равнина будто солнцем озаряется. А когда твой отец с гор спускался, для всей деревни был праздник. Только и слышалось: «Наш эфе приехал. Наш эфе приехал!» Бедным девушкам он давал приданое, юношам — деньги на калым, больным — лекарства, голодным — хлеб. Такой у тебя отец был, Мехмед. Предостерегала я его: «Не верь этим османцам!» А он верил. Потому что сердце у него было чистое. Вот его в конце концов и сгубили эти предатели… — Тут она не выдержала, расплакалась. Плачет, а сама повторяет: — Предатели эти османцы, подлые предатели!
На другой день, к вечеру, к их дому подскакали пятеро контрабандистов с грузом табака. Вызвали Мехмеда.
— Мы от Хаджи-эшкийа, — сказал один из контрабандистов. — Поедешь с нами в Айдын.
Парнишка птицей вскочил на коня.
— Счастливого пути! — крикнула ему вслед Хатче. — Да пошлет тебе Аллах удачу! Да ослепит врагов твоих! Вот таким же был и твой отец.
Один из контрабандистов — Безумец Осман — предложил ехать через горы.
— А по-моему, лучше прямо по шоссе, — возразил Мехмед.
— Да все дороги перекрыты таможенниками. И птице не пролететь.
— Ничего подобного, — стоял на своем паренек, — все таможенники сейчас в горах. Там же, где и контрабандисты. А на шоссе если и осталось, то всего несколько человек. Справиться с ними — дело не трудное.
— Осман-ага, а ведь он, хоть и молод, дело говорит, — поддержал Мехмеда контрабандист, которого, как потом выяснилось, звали Хаджи Мустафа. — В горах сейчас опасно. За каждым камнем — засада.
Однако Безумец Осман сурово отрезал:
— Как я сказал, так тому и быть.
Все шестеро молча направились в горы.
По пути Хаджи Мустафа сказал Мехмеду:
— Осман-ага от своего слова не отступится. Такой уж у него характер. Но ты не огорчайся. Я знаю, что ты прав… Я ведь дружил с твоим отцом, можно сказать, породнился с ним. Замечательный был человек!.. Эх, где вы, былые деньки!.. После его смерти у меня как будто крылья поломались.
Было уже за полночь. Они спускались в горную долину, когда вдруг грянул ружейный залп. Один из контрабандистов рухнул, убитый наповал.
Хаджи Мустафа ехал рядом с Мехмедом.
— Прячься! — крикнул он, спрыгивая с лошади. И когда оба они укрылись за обломком скалы, тихо добавил: — Плохи наши дела. Напоролись на жандармов.
Завязалась перестрелка. Мехмед радовался, что участвует в настоящем бою. Стрелял, стрелял, потом спрашивает:
— Что же с нами будет, дядюшка Хаджи?
Но ответ на свой вопрос он знал и сам. Утром, как только рассветет, их схватят и тут же на месте расстреляют.
— Ты ведь малый ловкий, проворный, — проговорил Хаджи Мустафа.
— Ну?
— Ползи к Осману. Скажи ему, что мы прикроем их своим огнем, а они пусть уходят.
— Хорошо.
— Покажи, что ты достойный сын Ахмеда-эфе.
Бесшумно, словно змея, Мехмед добрался до Османа и передал ему предложение Хаджи.
Так и поступили. Под прикрытием усиленного огня Осман и его товарищи вскочили на лошадей и ускакали. Жандармы, сидевшие в засаде, были, видимо, сбиты с толку. Одни контрабандисты ускакали, другие остались. А где же их груз? Бросили его или успели прихватить с собой? В полном замешательстве жандармы палили по оставшимся. Этак через полчаса Хаджи сказал парнишке:
— Надо уходить вверх, в горы. Оттуда стреляют редко.
Мехмед был весь в поту. В этом своем первом бою он испытывал и радость, и страх. Но вскоре страх исчез. Они полезли вверх по склону. Один ползет, другой прикрывает его огнем. Штаны на коленях порвались, ноги все ободраны, но делать нечего, приходится ползти. Наконец, вырвавшись из окружения, встали и кинулись бежать.
К рассвету они добрались до становья юрюков. Здесь их накормили, прижгли раны на коленях. В ночной схватке они расстреляли все свои патроны. Пришлось купить у юрюков боеприпасы и провизию.
— Куда мы теперь подадимся, дядя? — спросил Мехмед.
— В горы, — ответил Хаджи.
— Значит, станем разбойниками?
— Вроде того, — ухмыльнулся Хаджи.
Мехмед внимательно поглядел на него. Будто впервые увидел. Лет Хаджи — около сорока. Роста он среднего, сложения крепкого. Лицо у него все в оспинах. Густые, хмуро сдвинутые черные брови, пышные длинные усы, чуть тронутая сединой, колючая, как репей, борода.
— А что скажет мать?
— Что она может сказать? Она ведь вдова Чакырджалы Ахмеда-эфе. Обрадуется, узнав, что ее сын стал разбойником.
— Но мы же еще никого не ограбили — какие же мы разбойники!
Хаджи снова усмехнулся:
— Послушай, Мехмед! Если мы сейчас спустимся в деревню, то нас могут заподозрить в каком-нибудь преступлении. Того и гляди заметут. Надо запутать следы. Побродим несколько дней по горам, а уж потом — домой.
Эти несколько дней они могли преспокойно провести в юрюкском становье. Но Хаджи, видимо, что-то задумал.
— Вот бы порадовался отец, если бы увидел тебя сейчас. Вот бы порадовался.
К вечеру они подошли к вершине и остановились на привал. Место здесь было чудесное. Пахло хвоей, мятой и цветами. Напившись воды из родника, они умылись и растянулись на земле.
