Ксения Спынь - Играй, Адель, не знай печали
— Но и ты не стучала, — заметил Зенкин. — Ты не сделала ничего такого, от чего было бы хуже кому-то другому.
— Да, — она кивнула. — Просто стояла в стороне и смотрела. Как будто меня это не касается. Думаешь, это не предательство?
Зенкин некоторое время глядел на неё, потом усмехнулся и встал.
— Знаешь что, Адель? — он отвернулся к стенке. — Мы с тобой — конченые люди.
Она подумала немного.
— Да. Конченые.
— Хотя, даже нет, не так, — теперь он повернулся к ней с давешней широкой улыбкой. — По крайней мере, я больше не чувствую себя человеком. Уже давно. Я могу улыбаться, шутить, могу даже читать стихи и изображать, будто меня что-то впечатлило. Но всё это — только оболочка. Шелуха. Там — там, внутри — там пусто. Там ничего нет.
Не глядя на него, она задумчиво произнесла:
— Мне иногда тоже так кажется. И вроде бы всё сносно, но где-то глубоко внутри — холод и пустота. Очень глубоко внутри.
Зенкин, зачем-то щурясь, смотрел на неё.
— А как всё хорошо начиналось! — вдруг воскликнул он и тут же замолчал.
Эхо отзвучало и затихло в комнате.
— У нас всё могло быть замечательно, — продолжил он уже тише. — Если бы не он… Сколько у нас было бы. Всего. Да что уже говорить — мы убитое поколение. Вот теперь его нет, но для нас это уже ничего не изменит — мы так и останемся. Он проехался по нам. Катком проехался. По нам по всем.
Склонив голову набок, она прервала его:
— Но он мёртв. А мы живы. Это наша победа. Другой вопрос — нужна ли она ещё нам. Если да — значит, мы выиграли. Если нет — значит, он.
Зенкин смотрел на неё с сомнением. Казалось, он пытается обдумать что-то.
— А ты? — наконец спросил он. — Тебе она нужна, м?
— Я ещё не поняла, — неуверенно протянула она. — Но, я думаю… Мне кажется, кто-то должен был сделать и это — просто выжить. Пережить его. Остаться. Чтоб сказать вновь прибывшим, что ничего не закончено. Я думаю… это хорошо, что мы здесь.
Зенкин помолчал, потом тихо рассмеялся:
— Иногда ты бываешь чертовски умной, Адель. Впрочем, может, ты и права. Ну, что ничего не закончено. Что ж, попробую выкарабкиваться потихоньку. Правда, мне всегда было сложно в одиночку… Но ладно. Как-нибудь.
Он шагнул в двери.
— Почему в одиночку, — подала голос Адель.
Зенкин удивлённо обернулся. Она, смутившись, пожала плечами:
— Я, конечно, не фройляйн Рита… Но, в конце концов, мы с тобой в одной лодке.
На улицах Ринордийска завывала метель.
PS. Бонусом — «колыбельная для Риты», посмертное обращение от кого-то из её близких знакомых.
Почему вы сегодня так грустны, моя фройляйн?
Почему так тревожно поёт на душе?
Не блистает ваш взор, вы глядите спокойно
На почти опустевший фужер.
Что вам снилось сегодня, этим утром хрустальным,
После всей карусели столичных огней?
Не грядущие ль дни, не конец ли печальный
Вы увидели в грёзе своей?
Теребя в пальцах ленту, отвернулись лениво.
Ещё платье струится, ещё шаль на плечах…
Может, тающий снег и без знаков могила
Отразились вам вдруг в зеркалах?
Мы ещё погуляем вдоль по улицам где-то,
Обращаясь друг к другу то на вы, то на ты.
Наше время — песок, наше краткое лето
У последней зависло черты.
Что вы видите в вашем предсмертном полёте?
Что вас вызовет выйти ещё раз на бис?
Может то, что далёко, на немом горизонте
Светлой сказкой встаёт Ринордийск?
Вы, наверно, устали? Так поспите спокойно —
Вы свободны навеки от пут и оков…
Что вам снится, моя несравненная фройляйн,
Что вам снится под пледом снегов?
октябрь-ноябрь 2014
