Игорь Ефимов - Обвиняемый
Детектив с неожиданной ловкостью крутанулся на своем кресле, подъехал к железной башне в углу, выдвинул один из ящиков, туго набитый разноцветными папками.
– Ого! – сказала Кристина. – Столько нераскрытых дел? И все эти грабители и убийцы до сих пор на свободе? Мне теперь жутковато будет выходить на улицу.
– Вполне вас понимаю, – улыбнулся детектив Брейдбард. – И все же положение мирного гражданина в нашей округе не столь уж безнадежно. Очень часто бывает так: мы долго идем по следу, собираем по ниточке свидетельства, улики, сведения о тех или иных подозреваемых и наконец обнаруживаем преступника – где? Уже в тюремной камере! Оказывается, за эти годы он успел попасться на каком-то другом нарушении закона. Знаю, есть всякие теории, доказывающие, что вот такие-то и такие-то меры помогают исправить человека, привить ему законопослушность. Очень научные теории, не нам – простым полицейским – их опровергать. Но пока мы не встретим в жизни хоть один случай исправления, поверить в их науку нашим упрямым мозгам нелегко. Хотя бы один…
Детектив извлек нужную папку, положил ее на стол, выровнял торчавшие края документов.
– Позвольте мне для начала рассказать вам об одном деле, на первый взгляд не имеющем оношения к гибели Аманды фон Лаген. Мне довелось заниматься им три года назад. Но не потому, что оно тихо подмерзало в моих ящиках. Нет, поначалу и дела никакого не было. Не было ни жертвы, ни обвиняемого, ни улик. Просто тридцать лет назад в нашем городке умер четырехлетний мальчик Дэвид Фогельсон. В свидетельстве о смерти больница указала причину: вирусное воспаление легких. Никто не выразил никаких сомнений. Мальчика похоронили, родители поплакали, поставили мраморную дощечку, и жизнь потекла дальше. Но вдруг неожиданно года четыре назад в наше отделение поступило письмо, извещающее, что вовсе не болезнь была причиной смерти Дэвида. Что мачеха его, миссис Фогельсон, регулярно и жестоко избивала пасынка и наконец забила до смерти. И что она умела избивать так, что следов почти не оставалось. А если что и было, все представлялось как случайная домашняя травма – ожог, порез, вывих сустава.
Кристина поежилась, просунула руку под локоть матери, спряталась за ее плечом. Детектив полистал папку, извлек из нее старую фотографию.
– Вот Дэвид – маленький слева. А рядом с ним его старший брат Роберт. Именно от него мы получили всю информацию об избиениях ребенка. Проблема, однако, в том, что в настоящее время этот Роберт уже не невинный восьмилетний ангелочек с фотоснимка, а здоровый детина, отбывающий свой срок – и немалый! – за изнасилование. Можно верить такому свидетелю? Не выдумал ли он все от тюремной скуки? Не задумал ли просто досадить мачехе? И если начинать расследование – то с какого конца? Фогельсоны давно уехали в другой штат. Мы даже не можем допросить их, пока у нас нет ни улик, ни обвинения. И наш шеф велел письмо спрятать в архив и забыть о нем.
Детектив Брейдбард положил изображение юных Фогельсонов рядом с фотографией своей семьи, вгляделся в сияющие лица детей, попытался проникнуть в загадку их будущего. Вздохнул.
– Но мне это дело не давало покоя. Стал я по вечерам, в неслужебное время, ходить в местную больницу, листать старые регистрационные книги. И действительно, в соответствующие годы мелькает имя Дэвида Фогельсона – трех, потом четырех лет – весьма часто. Всего насчитал чуть не восемьдесят визитов. Видимо, привозил его отец, который верил своей супруге, что все эти травмы – чистая случайность. Такой вот невезучий ребенок. Потом я взял отпуск за свой счет, поехал в городок, где жили теперь Фогельсоны, получил у полиции разрешение заглянуть в книги местной больницы и обнаружил ту же картину. У миссис Фогельсон за это время родилось четверо своих детей, и все они побывали в детские годы в приемном покое?Скорой помощи? в общей сложности раз сто, если не больше. Вернувшись обратно, я подал докладную записку, и судья разрешил эксгумацию тела маленького Дэвида. Как вы догадываетесь, наш прозектор обнаружил на ребрах следы многочисленных переломов. Брат Роберт сообщал, что мачеха клала Дэвида на пол и прыгала на него в туфлях с каблуками.
Кристина вскрикнула и зажала рот ладошкой. Оля погладила ее по волосам, протянула извлеченные из сумки бумажные салфетки. Черно-белые клетки остались дома, коричневый жакет внушал уверенность в том, что детей будут защищать до последнего.
– Простите ради бога, – сказал детектив. – Деталей, подробностей больше не будет. В общем, обвинение было предъявлено, состоялся суд. Примечательно, что все четверо детей миссис Фогельсон рьяно защищали подсудимую, пели дифирамбы своей замечательной маменьке. Но та послушалась своего адвоката и пошла на сделку с обвинением: согласилась признать свою вину и получить пять лет нестрогой тюрьмы. Маловато, конечно. Но я утешал себя тем, что своих детей у нее уже не будет и черная злоба, не имея жертв и выхода, задушит ее изнутри.
Детектив достал из маленького холодильника банку диетического питья, щелкнул кольцом, пододвинул Кристине. Та с благодарностью поднесла холодный край к губам, сделала несколько всхлипывающих глотков.
– Но, спрашивается, почему Роберт Фогельсон так долго молчал, почему не рассказал раньше о злодеяниях мачехи? Оказывается, он молчал бы и дальше, если бы ему не нанесла визит доктор Сташевич-Райфилд. Она – признанное светило судебной психиатрии, давно занимается психологией убийц и насильников. И Роберт согласился встретиться с ней и подвергнуться гипнозу, чтобы она могла получше заглянуть в мрачный колодец его души. Под гипнозом доктор Сташевич начала расспрашивать его о впечатлениях раннего детства, и тут ее пациент – или объект исследования – впал в настоящую истерику. Он плакал, бился, закрывал лицо руками и все кричал:?Момми, не бей Дэвида! Момми, Дэвиду больно!? С трудом опытному психиатру удалось успокоить его и шаг за шагом вытянуть из него картины его страшного детства. Это от нее мы получили первое письмо. Она объяснила нам, что детский мозг обладает такой защитной способностью – отключать болезненные воспоминания. Они остаются как бы в кладовке памяти, запертые на замок. Но гипнотизеру иногда удается подобрать ключ и отпереть эту кладовку.
– Опасное дело, – сказала Оля. – Ведь эти выпущенные воспоминания – их обратно в кладовку не загонишь? И человеку придется жить с тем, что он так старательно пытался забыть.
– Не обязательно. Часто человек не помнит, что он говорил под гипнозом. Психиатр заглянул в его кладовку, как шпион, извлек нужную информацию и удалился, не оставив следов. Но, конечно, некоторый риск остается. Поэтому я вполне, вполне пойму вас, если вы откажетесь от эксперимента.
– Эксперимента?
– Ну да. Именно для этого я и пригласил вас. Не согласилась бы Кристина – конечно, с разрешения матери – встретиться с доктором Сташевич и побеседовать с ней под гипнозом? Шансы невелики, но все остальное в этом замороженном расследовании мы уже исчерпали. Вдруг в вашей очаровательной головке спрятаны давние детские воспоминания о каком-то человеке, которого школьница Кристина видела рядом с покойной Амандой фон Лаген? Вдруг всплывут какие-то слова или обстоятельства, проливающие новый свет на это старое дело, дающие нам новую зацепку для расследования?
– Кристина, не соглашайся! – воскликнула мама Оля – верный часовой. – Пожалуйста. Это слишком опасно. Я решительно против. Ничего нового про Аманду ты не вспомнишь. Но вдруг у тебя, в этих мозговых кладовках, спрятаны какие-то болезненные воспоминания про себя, про нас с отцом, про бабушку Лейду. Что тогда? Знаю я психиатров. Попадешь им раз в руки – и они уговорят тебя, что ты нуждаешься в долгом, долгом лечении. Если, конечно, твоя страховка это покрывает.
– Действительно, ваша просьба… – Кристина снова прихлебнула из банки. – Я очень любила Аманду, буду помнить ее всю жизнь. Но все, что я знала, что могла припомнить, я рассказала следователю уже тогда. Уверяю, никаких запертых кладовок в моей черепушке не осталось.
– Понимаю, вполне вас понимаю. Наверное, я слишком близко принял к сердцу судьбу маленькой Аманды. Непрофессионально. Может быть, дело в том, что моей дочери в этом году тоже исполнилось двенадцать. Как представлю себе, что тот убийца и насильник до сих пор на свободе… Может быть, живет за углом, мирно ездит каждый день на работу. Но выжидает, приглядывается, ловит момент…
– Да-да, мы от души желаем вам поймать его, – сказала Оля. – Желаем вам, желаем себе. Но ведь и у меня – дочь. Она только выглядит взрослой, а на самом деле… Я не могу подвергать ее такому риску при таких малых шансах на успех.
– Конечно. Я сам отец, могу вас понять. Спасибо, что пришли, потратили целый час. Вот, на всякий случай, возьмите мою карточку. Возьмите две. Если вдруг что-то вспомнится, пусть даже пустяк, мелочь, – звоните, не стесняйтесь.
