Хулио Кортасар - Вне времени
Он отважился спросить у Доро, как бы мимоходом, кто ухаживал за ним, когда он болел, потому что у Доро была желудочная инфекция и он пять дней провел в постели. Спросил так, будто само собой разумелось, что за ним ухаживала его мать, но он знал, что такого быть не может, что это могла делать только Сара, давать лекарства, ну и все прочее. Доро ответил, что все делала сестра, перевел разговор на другое и заговорил о кино. Но Анибаль хотел знать больше, когда он был маленький, кто возился с ним, тоже Сара, конечно, Сара, ведь мама уже восемь лет как в инвалидном кресле и Сара заботится о них обоих. Но тогда, значит, она и купала тебя, когда ты был маленький? Конечно, чего ты спрашиваешь о такой ерунде? Да так, просто чтобы знать, должно быть, это странно, когда у тебя есть старшая сестра, которая тебя купает. Да нет тут ничего странного, че. А когда ты был маленький и болел, она за тобой ухаживала и делала все-все? Ясное дело. А тебе не было стыдно, что твоя сестра видит тебя и все делает? Да нет, с чего стыдно-то, я ведь был совсем маленький. А сейчас? Ну и сейчас то же самое, почему мне должно быть стыдно, если я болею.
Вот именно почему. В час, когда, закрыв глаза, он представлял себе, как Сара входит к нему в комнату, подходит к его постели, ему так хотелось, чтобы она спросила, как он себя чувствует, чтобы она положила руку ему на лоб, а потом откинула простыню, чтобы посмотреть, как заживает царапина на икре, поменяла бы ему повязку и назвала бы глупышом за то, что он порезался осколком стекла. Он чувствовал, как она поднимает ему рубашку и оглядывает его, обнаженного, ощупывает ему живот, проверяя, нет ли воспаления, и снова закрывает его простыней, чтобы он уснул. Обняв подушку, он чувствовал себя таким одиноким, а когда снова открывал глаза и видел пустую комнату, где уже не было Сары, на него накатывала печаль и нежность, потому что никто, ни один человек на свете, не знал о его любви, даже сама Сара, и никто не мог понять его страданий, его желания умереть ради Сары, спасти ее от тигра или от пожара и умереть за нее и чтобы она благодарила его и целовала, рыдая. А когда его руки скользили вниз и он начинал ласкать себя, как это делал Доро и все остальные мальчишки, Сара исчезала из его грез, а появлялась либо дочка хозяина магазина, либо его двоюродная сестра Йоланда, это не могла быть Сара, которая приходила по ночам, чтобы ухаживать за ним, как она ухаживала за Доро, с ней приходила только нежность, которую он чувствовал, когда она наклонялась к нему и гладила его, и это была любовь, хотя Анибаль уже знал, какой может быть любовь, и не раз представлял себе любовь с Йоландой и все то, что он когда-нибудь будет делать с Йоландой или с дочкой хозяина магазина.
День, когда случилась история с канавой, пришелся на конец лета, они наигрались на пустыре и, отделившись от компании мальчишек, отправились по дороге, известной только им, которую они называли «дорогой Сандокана»[1], но углубились в колючие заросли, туда, где однажды наткнулись на повешенную собаку и с испугу убежали. Царапая руки, они прокладывали себе путь, пока не дошли до самой чащи, где лицо задевали ветви плакучих ив, и так дошли до края глубокого рва с мутной водой, где они много раз надеялись наловить красноперок, но откуда ни разу так ни одной и не выудили. Они любили сидеть на краю рва и, покуривая сигареты, которые Доро делал из кукурузных стеблей, обсуждать романы Сальгари или планировать будущие путешествия и разное другое. Но в тот день им не повезло, ботинок Анибаля зацепился за корень, он стал падать вперед, ухватился за Доро, и они оба покатились по откосу рва и провалились в грязь по пояс, опасности вроде никакой, но, с другой стороны, мало ли что, они отчаянно хватались за ветви плакучих ив и в конце концов, карабкаясь по склону и отчаянно ругаясь, выбрались из рва, вывалявшись в грязи по уши, грязь была везде, даже под рубашками и штанами и пахла гнилью и дохлой крысой.
Они вернулись, почти не разговаривая, и сразу пошли в глубь сада у дома Доро, в надежде, что в патио никого нет и они смогут отмыться, пока их никто не видел. Сара развешивала белье возле курятника и видела, как они вошли, Доро, словно бы с опаской, Анибаль позади, полумертвый от стыда и действительно мечтавший умереть на месте или оказаться в тот момент за тысячу лиг от Сары, а она смотрела на них, сжав губы, в полном молчании, которое пригвождало их к месту, смешных и растерянных, в этом залитом солнцем патио.
— Только этого не хватало, — проговорила Сара, направляясь к Доро, но тут Анибаль стал бормотать какие-то слова, во всем признаваться, мол, это его вина, это у него застрял ботинок и все такое, Доро ни в чем не виноват, и все это случилось потому, что там скользко.
— Сейчас же мыться, оба, — сказала Сара, будто ничего этого не слышала. — Ботинки оставьте на крыльце, а одежду выстираете в корыте возле курятника.
В ванной они оглядели друг друга, и Доро первый засмеялся, но смех был какой-то неубедительный, они разделись и включили душ, и, когда полилась вода, они уже смогли смеяться от души, драться из-за мыла, оглядывать друг друга с головы до ног и щекотать. Потоки грязи стекали в водослив, и мало-помалу они отмывались, мыло стало пениться, они так расшалились, что даже не обратили внимания, когда дверь открылась и на пороге появилась Сара, которая стояла и смотрела на них, потом она подошла к Доро, взяла у него мыло и намылила ему спину, которая все еще была в грязи. Анибаль не знал, что делать, он стоял в ванне, сложив ладони внизу живота, потом повернулся спиной, чтобы Сара его не видела, но так было еще хуже: три четверти на виду и вода течет по лицу, он повернулся другим боком, потом опять спиной, но тут Сара дала ему мыло и сказала: «вымой за ушами, у тебя везде грязь».
Этой ночью он видел Сару не так, как раньше, он сжимал веки как можно крепче, но видел только, как они с Доро мылись в ванне, а Сара подошла к ним и осмотрела сверху донизу, а потом вышла из ванной и унесла кучу грязной одежды, которую сама великодушно выстирала в корыте, а им крикнула, чтобы они завернулись в банные полотенца и сидели бы так, пока не высохнут, потом молча дала им кофе с молоком, ни ругала, ни утешала, поставила гладильную доску под кустом глицинии[2] и стала сушить их рубашки и штаны. И еще он видел, как ничего не мог ей сказать, когда все кончилось, когда она позвала их одеваться, даже просто сказать: спасибо, Сара, ты такая добрая, правда, спасибо, Сара. Он даже этого не мог сказать, и Доро тоже, они молча оделись, а потом занялись марками и моделями самолетиков, а Сара так больше и не появилась, как обычно, обихаживала мать перед сном, готовила ужин, иногда, сквозь звон тарелок и кастрюль, им было слышно, как она напевала танго, незримая, как сейчас, когда он сжимает веки, но ничего не получается, и она не приходит, не приходит, чтобы услышать, как он ее любит и как ему действительно хочется умереть при воспоминании, что она видела его в душе.
Должно быть, это было в последние каникулы перед поступлением в национальный колледж, без Доро, потому что Доро поступал в обычную школу, но оба пообещали друг другу видеться каждый день, даже когда будут учиться в разных школах, какая разница, если по вечерам они все равно будут играть, как всегда, они не знали того, что в один февральский или мартовский день они поиграют в патио дома Доро в последний раз, потому что семья Анибаля переезжала в Буэнос-Айрес, и теперь они могли видеться только в конце недели, в горьком озлоблении на эту перемену, которую они не хотели принимать, потому что взрослые, занятые своими важными делами, разлучили их, не посоветовавшись с ними и не заботясь об их чувствах.
Произошло еще одно внезапное событие, как раз когда они сменили короткие штаны на брюки, Доро сказал ему, что Сара выходит замуж в начале марта, сказал как о чем-то не заслуживающем внимания, и Анибаль не произнес в ответ ни слова, прошло еще несколько дней, прежде чем он отважился спросить у Доро, будет ли Сара жить с ними и дальше после замужества, ты что, идиот, как она может жить здесь, у этого типа денег знаешь сколько, он собирается увезти ее в Буэнос-Айрес, и еще один дом у него в Тандиле, а я останусь с мамой и тетей Фаустиной, которая будет за ней ухаживать.
В последнюю субботу каникул он наконец увидел жениха Сары, толстый, очкастый, он приехал на собственном автомобиле, был одет в синий костюм и вылез из машины с коробкой пирожных и букетом белых лилий. Анибаля позвали домой, потому что пора было укладывать вещи, в понедельник переезжать, а у него еще ничего не собрано. Ему хотелось пойти к Доро, он и сам не знал зачем, просто побыть у них в доме, но мать велела ему укладывать книги, глобус, коллекции насекомых. Ему сказали, что теперь у него будет просторная комната окнами на улицу, и еще сказали, что он сможет ходить в колледж пешком. Все это было ново для него, начиналась другая жизнь, которая медленно кружилась вокруг него, а между тем Сара, наверное, сидела в гостиной с толстяком в синем костюме, пила чай с пирожными, которые он принес, такая далекая от патио, далекая от Доро и от него, и она уже никогда не позовет их пить кофе с молоком в тени глициний.
