Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт
— Ни за что, — не замедлив, отвечала она.
— Ну и умница!
Пора было задействовать и бесполезно болтающиеся задние конечности. Подумал и сразу почувствовал всё возрастающую режущую боль в правой ноге, особенно в колене, боль, как будто проснувшуюся от анабиоза страха. Этого ещё не хватало! Придётся терпеть и начать со здоровой левой.
— Держись, Маша, крепче!
— Держусь!
Слегка покачавшись на животе для разгона, я рывком выбросил левую ногу на скалу, но она, не удержавшись на слишком крутой и скользкой поверхности, медленно, нехотя, вернулась в первоначальное положение, а мне стоило больших усилий удержаться животом на прежней позиции. И Марья удержалась. Хорошо, что я не видел её лица, а то, наверное, отпустил бы колючую связку.
Ничего не оставалось, как попытаться закрепиться на скале правой больной ногой. Или прекратить безнадёжные издевательства над собой и напарницей. Снова покачавшись и взвыв от пронизывающей боли в колене, я смог закинуть правую ногу на скалу и застыть раскорякой в холодной испарине, тонко и безутешно воя и плача и от боли, и от удачи, оттого, что сумел сделать то, чего боялся не сделать.
Слышу, Марья тоже захлюпала, подвывая мне.
— Не дрейфь, старуха! — успокаиваю её и себя, прежде всего. Полдела, точно, сделано.
Полежал немного, успокаивая боль, скорее — привыкая к ней. Оклемался с пару минут, решаюсь на завершение операции. Уже не хочу отпускать ёлку. После такой-то вытерпленной боли? Дудки! Спасусь! Через любое терпение.
На повестке два варианта, и оба — аховые, с неясным финалом, на «фифти-фифти». Первый мне больше улыбается, поскольку менее болезненный, требует минимальных затрат моей изрядно истощившейся энергии, не предполагает почти никаких волевых усилий, т. е. — иждивенческий, поскольку нацело зависит от силёнок и упорства Марии, которой предстоит вытащить на скалу остатки никудышного и никому не нужного полутрупа. Второй, неизмеримо труднейший для меня: я всё делаю сам, если сумею преодолеть боль, не сдаться, и если не подведут утомлённые до предела руки. И если помощница усидит. Как ни старался, но так и не смог оценить её внешних силовых данных, поскольку постоянно видел в камуфлирующем и уродующем противоэнцефалитном балахоне с изредка открытыми по локоть полными руками. Девчонка! Мал-мала пораздумав, я решил не «финтить» и выбрал, естественно, второй вариант. Если и рухну всё же, то по собственной инициативе, может, зачтётся на том свете.
— Машенька, миленькая, ещё потерпишь?
— Пока не вылезешь, с места не сойду.
— Спасибо тебе.
Я чуть-чуть собрался с духом, глубоко и медленно вдохнул, резко выдохнул, стараясь забыть про своё колено, и замедленно, аккуратно и сосредоточенно передвинул сначала левую, а потом и правую руки выше по стволу, ближе к спасению. Всего на десяток сантиметров, а как полегчало, как порадовало, как воодушевило это движение на месте.
— Эй! — снова кричу, подбадривая себя и давая ей знать, что ещё не сорвался, трепыхаюсь на конце дерева. — Сейчас стану дёргать и раскачивать ёлку, кричать, выть, материться во весь голос, но ты сиди и не обращай внимания — это такая новейшая технология скалолазания. Сиди и не давай ёлке вырваться. Не хочешь слышать, пой какую-нибудь революционную песню.
— Ладно, — глухо согласился тот конец дерева.
Ну, всё, хватит волынить и бодяжить почём зря. Решительно оперся на раненое колено, ощутив мгновенный удар боли, встряхнувший всего до макушки, но не отступил, рывком, сколько мог, подвинул ватное тело вперёд и одновременно ухватился левой рукой повыше за ствол, подтягиваясь и помогая рывку, и замер, тяжело дыша. Я и не знал, что бывает такая боль, и представить себе не мог, а то бы отказался от лёгкой в уме затеи. Но выть и кричать не стал, только тихо, беспрерывно и замедленно стонал сквозь намертво стиснутые скрежещущие зубы, вживаясь в ритм пульсирующей боли. Казалось, что кто-то усердно режет колено тупым зазубренным ножом, доставая до кости, до нежной хрупкой чашечки. Режет медленно и старательно. Дождавшись терпимой болевой паузы, я повторил рывок, перехватившись на этот раз правой рукой и ощутив, что левое бедро вместе с задницей вылезли, наконец, из пропасти на бруствер. Можно было поверить в спасение, и эта затеплившаяся вера помогала несколько смягчить боль, разрывавшую колено, и очень хотелось заплакать, зарюмить горючими слезами. Дальше куда проще: повторяй движения, терпи и лезь вверх по ёлке. Я и полз, извиваясь надрезанным червем, боясь оторваться от ёлки. Уже обе ноги были на скале, и тут колено будто взорвалось, а нестерпимая боль рванула вверх по ноге и молнией ударила в голову, ослепив и вырубив сознание.
Очнулся разом, словно кто-то щёлкнул внутренним выключателем. Очнулся и не мог понять, где я и что со мной. На ад, где для меня зарезервировано тёплое местечко, не похоже — слишком светло и радостно. Прозрачное голубое небо, космическое, было всюду. Сообразил, что лежу на спине. Неужели божьи архангелы обмишурились и затащили атеиста в рай? Только вот облако, на которое положили, очень даже не мягкое и совсем не удобное. Подсунули, видать, новичку залежалое. Пришлось пошевелиться, устраиваясь поудобнее, и тут же надо мной склонилось затенённое округлое лицо с мягкими расплывчатыми чертами, в белых локонах и со скорбными внимательными глазами.
— Ты — ангел? — спросил тихо, боясь спугнуть нирванное состояние.
— Вряд ли, — ответил он.
— Не спорь — ангел, только не с прозрачными немощными крылышками, а с сильными руками, ангел-спаситель.
— Как ты? — не стал спорить ангел.
— Как на небе, — не покривил я душой. — Век бы так. Ты зачем бросила без разрешения ёлку? Вот я и сверзся на небо.
— Так она не шевелилась, а ты не отвечал, когда я кричала, — оправдывался ангел-спаситель. — Выглянула, лежишь в обнимку с ёлкой и не двигаешься. Подошла, гляжу — совсем обеспамятовал, еле пальцы отодрала от дерева…
— Они прилипли к смоле…
— …так их скрючило, подхватила под мышки и утащила подальше от обрыва. Что-то не так?
— Всё так, — согласился небесный новосёл, стыдясь своей земной немощи.
Помолчали, осваиваясь с обновившимся взаимоотношением не в пользу сильного.
— У тебя вся правая штанина в крови, и след кровавый остался, — сообщила она новость, о которой я лучше бы не знал, потому что без промедления сверзся с неба на землю, и нога, подлюга, заныла, затюкала глухой болью, как-будто только и ждала напоминания.
— Поранился?
Глупейший бабский вопрос, не требующий очевидного ответа.
— Ерунда! — отрезал я, морщась и гримасничая, возвращаясь к привычному легковесному поверхностному восприятию жизни, ни капельки не наученный недавним опытом. — Кажется, коленную чашечку раздолбал о камень и шкуру ободрал. Заживёт, как на псе, — и выдал перекошенными от боли губами гримасу, изображающую лихую улыбку, ненавидя себя за жалкое поверженное состояние и немного её за то, что видит меня такого и что сама здорова и невредима. — Не дрейфь, живём, старушка! — продолжал пижонить, раздумывая, как бы мне перевернуться на бок и не заблажить, опровергая себя. Не повернувшись на бок, не сяду, не увижу злополучной ноги. Казалось бы, так просто по сравнению с тем, что сделано, ан нет — любой последующий шаг всегда труднее потому, что то уже сделано, а это ещё предстоит через боль и «не могу». И эта статуя стоит здесь, наблюдает! Лучше бы ушла! Один бы я обязательно помог себе подбадривающими мужскими выражениями, а с ней — не моги! Болеть и страдать лучше всего в одиночку. Как, впрочем, и умирать. Меньше надоедают всякие врущие доброхоты. Выздоравливать можно и с близкими родственниками, разочарованными оттого, что не дал дуба и не позволил покопаться в оставленном барахле.
Р-р-раз-з! И я на боку, больное колено на полусогнутой левой ноге, и всё терпимо. Можно и садиться. Наконец-то, увидел Марью всю. Уродина! Стоит, смотрит, как я кувыркаюсь, жалеет, поди. Помогла бы, чего стоять истуканом?
— Давай помогу, — предложила тут же.
— Не надо, — конечно, отказался я. Оперся на левый локоть и… больше ничего не могу. — Руку давай, — пробурчал капризно и ткнул свою правую навстречу.
Она споро подошла, ухватилась крепкой ладошкой с загрубевшими от земли и камней пальцами, посмотрела вопросительно.
— Тяни, чего уставилась? — выкрикнул я в досаде, готовясь к боли. — Да не очень старайся, полегче.
Слегка откинувшись назад, она медленно и плавно потянула, и я сначала почувствовал, что силёнка у девчонки есть, а потом вздумал было заорать, но только скрипнул сточенными зубами, сел и, постанывая, ждал, когда потревоженная боль утихомирится.
— Слушай, приволоки какой-нибудь кусочек скалы под спину.
Вмиг сообразив, она подсунула рюкзак.
