Виктория Токарева - Шла собака по роялю
— Можно? — покорно-вкрадчиво спросил он.
— Садись, — коротко сказал Евгений, не глядя на него и тем самым отказываясь от соучастия.
Сидоров осторожно, на цыпочках стал пробираться на место.
Евгений положил мел и отошёл к окну.
За его спиной дышал, жил пёстрый гул. Евгений различал все оттенки и обертоны этого гула, как хороший механик слышит работу мотора.
Евгений заранее знал: про миллион никто писать не будет, потому что не знают официальной позиции Евгения на этот счёт и не знают на самом деле — что делать с такими деньгами.
Почти все будут писать про то, как они хотят прожить свою жизнь: чтобы путь их был и далёк и долог, и нельзя повернуть назад. И все у них будет как в песнях Пахмутовой: «Я уехала в знойные степи, ты ушёл на разведку в тайгу». А почему бы не вместе в степи, потом вместе в тайге. А иногда очень хорошо бывает повернуть назад. Хорошо и даже принципиально.
За окном стояло серо-зеленое голое дерево. Оно все было усеяно маленькими серыми птичками. Птички смотрели в одну сторону и свистали во все горло, наверное разучивали новую песню.
… — Останови машину! — приказала Касьянова.
— Ладно. Брось свои штучки, — не повиновался Евгений.
Касьянова дёрнула за ручку и распахнула машину на полном ходу. Стало сразу темно, холодно и как-то невероятно. Казалось, будто в машину влетела большая птица и бьёт крылами.
Евгений, нарушив все правила, перестроился в правый ряд, прижал машину к тротуару.
Касьянова наклонилась, стала стягивать с ног тёплые сапоги «аляски», сначала один, потом другой. Сбросила и выскочила из машины на снег в одних чулках.
Было тридцать четыре градуса мороза, и даже дети не ходили в школу.
Евгений оторопел, медленно поехал за ней на машине. Она шла босая. Он что-то кричал ей. На них оборачивались люди.
Он не помнил, почему они тогда поссорились. Шла кампания, которую Евгений называл «перетягивание каната».
…Евгений лёг на землю, на душные душистые иголки, и, подложив ладони под затылок, стал смотреть в небо. Ему хотелось плакать, он чувствовал себя одураченным.
Касьянова сидела на другом конце поляны и смотрела на него, жалея.
— Если ты ревнуешь, если ты мне не веришь, подойди ко мне и загляни мне в глаза.
Евгений молчал. В носу свербило. Глаза и губы набухли отчаяньем.
— Ты посмотришь в мои глаза, и тебе все сразу станет ясно.
— Очень надо… — пробормотал Евгений.
— Если не хочешь, я сама к тебе подойду.
Над ним, вместо белого неба, нависло её лицо, и он услышал её дыхание, лёгкое, как у ребёнка, и увидел её глаза. Увидел вдруг, что они не карие, как он предполагал, а светлые: по зеленому полю кофейные лучики. Её зрачки постояли над его правым глазом, потом чуть переместились, постояли над левым. Она не могла смотреть сразу в оба глаза, и он тоже, естественно, не мог, и их зрачки метались друг над другом. И эти несколько секунд были Правдой. Высшим смыслом существования.
Он подставлял своё лицо под её дыхание, как под тёплый дождь, и не мог надышаться. Смотрел и не мог насмотреться. И небо вдруг потянуло его к себе. Евгений раскинул руки по траве, ощущая земное притяжение и зов неба.
Зазвенел звонок.
Евгений вздрогнул, обернулся к классу.
На его столе, в уголке, аккуратной стопочкой лежали собранные тетради с сочинениями. Дети сидели, смирно успокоив руки, глядели на своего учителя.
— Запишите план на завтра.
Евгений подошёл к столу, раскрыл учебник, стал диктовать:
— "Первое. Какое стремление выражено поэтом в стихотворении. Второе. Как подчёркнуто это стремление изображением томящегося в неволе орла…"
— А мы это уже записывали! — радостно крикнул Сидоров.
— Что за манера кричать с места? — упрекнул Евгений. — Если хочешь что-нибудь сказать, надо поднять руку.
Сидоров поднял руку.
— Урок окончен, — сказал Евгений. — На дом: закрепление пройденного материала. Все вопросы в следующий раз…
Анюта бегала во дворе среди подруг. Евгений увидел её ещё издали. Она была выше всех на голову, в свои пять лет выглядела школьницей.
На ней была пуховая шапка, вдоль лица развешаны волосы. Ей всегда мешали волосы, и она гримасничала, отгоняла их мимикой. Это вошло у неё в привычку, и даже когда волосы были тщательно убраны, её личико нервно ходило.
Анюта увидела знакомую машину и кинулась к ней с гиком и криком, как индеец на военной тропе.
Евгений вышел из машины. Анюта повисла на его плечах и подогнула ноги. У неё были круглые глаза, круглый детский нос, круглый рот и даже зубы у неё были круглые. Весёлый божок, сошедший на землю.
— Что ты мне принёс? — деловито осведомился божок.
Анюта привыкла взимать с отца дань, хотя любила его бескорыстно.
Евгений достал с заднего сиденья коробку, протянул. Она живо разрезала верёвочку и извлекла из коробки немецкую куклу в клетчатом платье и пластмассовых ботиночках.
— А у меня уже есть точно такая же, мне папа Дима подарил…
Анюта посмотрела на отца круглыми глазами, что-то постигла своей маленькой женской душой.
— Ну ничего, — успокоила она. — Будут двойняшки, как Юлька с Ленкой. Так даже лучше, вдвоём расти веселее, и не будут такими эгоистами.
Евгений отвёл с её лица волосы, услышал под пальцами нежную беззащитность её щеки.
— Как живёшь?
— Нормально, — сказала Анюта. — А ты?
— И я нормально.
Она уже приспособилась за два года, что у неё не один отец, как у всех, а два. И привыкла не задавать вопросов.
Анюта рассматривала куклу.
— А как ты думаешь, ей можно мыть голову?
Евгений честно задумался. В эти короткие свидания ему хотелось быть максимально полезным своей дочери.
— Я думаю, можно, — решил он.
Анюта оглянулась на детей. Ей не терпелось показать им новую куклу и было неловко отбежать от отца.
— Хочешь, покатаемся? — предложил Евгений.
— Лучше поиграем.
— Считай, — сказал Евгений.
— Шла собака по роялю, наступила на мозоль, — начала Анюта, распределяя считалку не по словам, а по слогам, и её ручка в варежке сновала, как челнок. — И от боли закричала: до, ре, ми, фа, соль…
На слове «соль» она притормозила руку на полпути и вернула её к себе, ткнула в свою шубку. Ей не хотелось искать, а хотелось прятаться.
Евгений сделал вид, что не заметил её мелкого жульничества, и закрыл лицо руками. Сосчитал в уме до тридцати и громко предупредил:
— Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Раз, два. три, четыре, пять, шесть, семь, я иду искать совсем.
Евгений отвёл руки от лица. Анюта стояла возле него и, сощурившись, будто от ветра, смотрела в глубину двора.
Евгений проследил направление её взгляда и увидел папу Диму с собакой на поводке. Он был в спортивном костюме — весь вытянутый, изящный, как артист пантомимы. Рука, держащая поводок, была капризно отведена, и собака была длинноногая и тоже очень изящная. Евгений посмотрел, и его затошнило от такого количества изящества.
Собака дёрнула поводок и запаяла в их сторону.
— Чилимушка, — нежно проговорила Анюта.
— Иди к ним, если хочешь, — сказал Евгений, скрывая ревность.
— Ты когда придёшь? — спросила Анюта.
— Я тебе позвоню, — сказал Евгений.
— И я тебе позвоню.
Анюта побежала к собаке, выкидывая ноги в стороны. Евгений видел, как собака подпрыгнула и облизала Анюте все лицо.
Он сел в машину, попятил её немного, потом развернул и поехал знакомыми переулками.
Как изменился их район…
Когда они впервые поехали с женой смотреть свой будущий дом и вышли из метро — увидели лошадь, запряжённую в телегу, а в телеге мужика в тулупе. А за этой жанровой картинкой стелился туман над деревней Беляево с Шариками и Жучками за косыми заборами. И на этом фоне одиноко, как указующий перст, тянулся в небо блочный дом.
С тех пор прошло семь лет. И сейчас, когда выходишь из метро, попадаешь в белый город, и народу здесь живёт не меньше, чем в каком-нибудь маленьком государстве. И тогда понимаешь, что семь лет — это очень много в жизни одного человека.
А что сделал он за семь лет? Он разрушил все, что выстроил до этого, и теперь должен начинать жизнь с нуля.
Возле «Дома мебели» стояла Касьянова и встречала знакомое рыльце бежавшего «жигуленка».
Увидев Евгения в раме ветрового стекла, она замахала ему рукой, как во время первомайской демонстрации, и устремилась навстречу. Глаза её на улице были яркие, как аквамарины, а дублёнка солнечная и пёстрая, расшитая шёлком, как у гуцулов.
Она отворила дверцу и рухнула рядом на сиденье, и в машине сразу стало светлее и запахло дорогими духами.
— Ну, как живёшь? — спросил Евгений, ревнуя её по обыкновению ко всему и вся. Ему было оскорбительно, что Касьянова стояла посреди дороги на пересечении чужих взглядов.
— Плохо! — счастливо улыбаясь, ответила Касьянова. И это значило, что сегодня опять начнутся выяснения отношений: они снова поссорятся, снова помирятся, — будет полная программа страстей.
