Гвен Купер - Одиссея Гомера
— Возможно, таким способом он выражает протест против… э-э-э… некоторой захламленности этого места, — поделилась я своими соображениями с Лоренсом. — Возможно, его раздражает, что всякий раз, когда он прыгает на столик, все вещи расположены как-то иначе, не так, как он привык.
Вопросы тайной мотивации кошачьего поведения Лоренса не занимают.
— Тебе не кажется, что ему просто доставляет удовольствие сталкивать со стола все, что попадет ему под горячую лапу? — Таково было мнение моего мужа.
Еще мы научились накидывать крючок на петельку, тем самым наглухо запирая раздвижную дверь в кладовку. Небольшому коту, как выяснилось, ничего не стоит протиснуться в незаметную щелочку, чтобы попасть внутрь. Зачем? Да хотя бы затем, чтобы покачаться на развешанных джинсах (настоящая фактура Denim, очень прочный, между прочим, матерьяльчик, самый лучший для «фактурного альпинизма»); к тому же где, как не в кладовке, можно забраться на самую верхнюю полку, на которой хранятся коробки со старыми фотографиями и всякой дребеденью в подарочных обертках, оставшейся с дней рождения и праздников, — и усладить свой слух упоительным треском разрываемой оберточной бумаги; а если уж возвращаться с небес на землю, то для мягкого приземления лучше всего подходят сваленные в кучу на пол мягкие теплые вещи. Мусорные ведра и корзины для бумаг — независимо от высоты! — идеально подходят для такого упражнения, как прыжки на точность, с тем единственным ограничением, что после удачного попадания в них они остаются лежать на боку. Чтобы расплести витые веревки, которые поддерживают конструкцию из книжных полочек, требуются как усидчивость, так и сноровка, зато это занятие дарит ни с чем не сравнимое чувство, которое ты испытываешь, решив казавшуюся неразрешимой задачу. Ну а кроме того, на полочках еще есть книги, которые падают с высоты с разным звуком — от тихого «шлеп» до оглушительного «бабах», как это бывает в случае с толстыми томами в кожаных переплетах, стоящими под потолком. Сходного эффекта, хотя и с другим звуковым сопровождением, можно добиться и рядом с музыкальным центром, где стопочкой сложены CD-и DVD-диски. Воистину, нужно обладать богатым воображением, чтобы охватить весь спектр деяний — от мелких пакостей до актов вандализма, — на которые способен предоставленный самому себе кот в течение одного-единственного рабочего дня. Впрочем, если и есть хоть один ценный жизненный урок, который я усвоила благодаря Гомеру, то он учит следующему: заполнять время лишь стóящими проектами.
Совсем недавно Гомер стал осваивать такой важный и новый для себя навык, как поход в туалет. Почему в возрасте двенадцати лет от роду ему взбрело в голову прибавить этот трюк к уже имеющемуся у него в запасе дивертисменту, я вам не скажу. По слухам, некоторые хозяева нарочно отучают своих котов от ящика с песком и приучают к туалету, но я никогда не слышала о том, чтобы кот добровольно занялся изучением такого неестественного для него способа отправления естественных нужд.
Последнее его достижение на этом поприще всплыло совершенно случайно: как-то раз, едва проснувшись, я, по обыкновению, направилась в ванную. Щелкнув выключателем, я обнаружила, что место… уже занято балансирующим на краешке сиденья Гомером.
— Прошу прощения, — сказала я автоматически, все еще пребывая в полусонном состоянии. И лишь деликатно притворив за собой дверь, подумала: «Это еще что такое?»
— Ты знаешь, наш кот — гений! — поделилась я своим открытием с Лоренсом в тот же день.
— Назови его этим словом тогда, когда он научится спускать за собой воду, — ответствовал мой муж.
Что ж, искусство слива воды Гомеру пока не подвластно. Поэтому в мысленный список мест для инспекции по приходу домой я, вздохнув, вношу туалет; опрокинутые рамки с фотографиями, открытые нараспашку ящики на кухне, разбросанные безделушки-побрякушки, ну, и, само собой, слив.
Оттого, что я и сама не знаю, что ждет меня дома в очередной раз, да и по той простой причине, что первое знакомство с Гомером может травмировать непосвященных, своих гостей я стараюсь готовить заранее. С тех пор как я повстречала Лоренса, свидания остались в прошлом, а я вошла в тот возраст, когда новые знакомые появляются реже, чем исчезают старые, и потому эта обязанность становится все менее обременительной.
Помню, лишь однажды я отступила от правила; извиняло меня только то, что вечер клонился к романтическому продолжению, и заводить внезапный разговор о котах мне показалось неуместным в зарождавшейся интимной атмосфере. Гомер же, как назло, завел себе новую игрушку — тампон.
Случайно наткнувшись в ванной на этот предмет гигиены, кот был просто покорен двумя его свойствами: легкостью, с каковой тот катился по полу, и «хвостиком» на конце. Гомер был настолько впечатлен, что не только не поленился разведать, где хранятся тампоны, но и с ловкостью заправского взломщика научился вскрывать тумбочку под раковиной и потрошить всю упаковку. Когда я со своим кавалером появилась на пороге, Гомер, по обыкновению, бросился встречать меня у входа… с новой игрушкой в зубах. На фоне иссиня-черной шкурки сомнительная игрушка бросалась в глаза своей ослепительной белизной. С победоносным видом кот обошел прихожую и уселся на задние лапы прямо передо мной, решительно не выпуская из зубов тампон, словно верный пес, предъявляющий хозяину доставленную поноску.
Мой кавалер, по-видимому, слегка опешил, поскольку с трудом выдавил несколько слов: «Что за… Это что?..» Потом еще помялся и сподобился на целую фразу: «Что это с твоим… э-э-э… котом?»
Я опустилась на корточки, давая Гомеру возможность запрыгнуть ко мне в подол; добытый им столь бесчестным образом тампон остался лежать у моих ног.
— Глаз нет, — ответила я, — а так — ничего.
Несколько долгих мгновений мой знакомый переваривал сказанное.
— Как «нет глаз»? — наконец переспросил он.
— Ну, глаза-то были, — пояснила я, — но, чтобы спасти ему жизнь, его лишили зрения. Тогда он был еще котенком.
* * *По оценкам Гуманитарного общества, на сегодня в Штатах насчитывается около девяноста миллионов котов, на которых приходится всего около тридцати восьми миллионов «котолюбивых» американских семей; так что в смысле статистики наш Гомер — кот учтенный. Как и любой другой кот, он ест, спит, гоняет по полу бумажные шарики и попадает в неприятности, которые вдвое превосходят числом те, куда он норовил влезть, но его удалось остановить. Как и у прочих котов, у него есть свои твердые кошачьи убеждения о том, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо, к примеру, — это тунец из свежевскрытой банки; хорошо вскарабкаться на все, что угодно, лишь бы оно выдержало твой вес; хорошо — с показной свирепостью налететь на своих старших по возрасту (и гораздо бóльших по размеру) сестер, да так, чтобы застать их врасплох; или, вот, вздремнуть в расплывчатой лужице солнечного света в гостиной перед самым закатом. Плохо — это когда тебе не удается «забить за собой» теплое местечко рядом с мамочкой; так же плохо — помеченное другими отхожее место в ящике с песком или закрытый доступ к балкону (слепой кот плюс высокий этаж в итоге дают минус); и, наконец, само слово «нет». Вот, собственно, и все, и говорить было бы не о чем, если бы Гомер укладывался в обычные «кошачьи рамки», обрисованные моим воображением. Но временами мне кажется, что единственный язык, достойный жизнеописания Гомера, это язык героического эпоса, ибо он не просто кот, а кот, который жил вопреки: бездомный сирота, в два месяца ослепший и никому не нужный; особенно когда стало понятно, что уж кто-кто, а этот — выкарабкается. Иногда он представляется мне не просто героем, а супергероем из детского комикса: тот, спасая слепого, потерял зрение сам, а взамен приобрел сверхъестественные способности во всем прочем, что касается органов чувств. Подобно этому герою, полагаясь исключительно на уши и нос, Гомер мысленно наносит на «мозговую карту» пространство комнаты, где он побывал хоть однажды, и уже во второй раз с видимой легкостью преодолевает или обходит любые преграды — способность не столько «над-», сколько «издревле» природная. Это кот, который чует чешуйку от тунца за три комнаты от нее; кот, который взмывает на пять футов в высоту, чтобы сбить на лету жужжащую муху. И это при том, что для него любой прыжок со спинки стула или столешницы — это прыжок наугад через пропасть. Погоня за мячиком по коридору — это поступок, за которым скрывается настоящая смелость. А за любой покоренной вершиной, будь то портьера или кухонная стойка, за любым предложением дружбы незнакомцу, за каждым шагом, сделанным по наитию в черной пустоте окружающего тебя мира, стоит чудо, имя которому — отвага. Ни поводыря, ни тросточки, ни особых опознавательных знаков, чтобы предупредить о размерах и степени опасности, поджидающей впереди, у него нет. Другие мои кошки, поглядев в окно, знают, что у мира, в котором они живут, есть пределы; этими пределами и ограничено их познание вселенной. Мир, в котором живет Гомер, безграничен и неисчерпаем для познания. Любая комната, в какую бы он ни попал, содержит великое множество неизвестных величин, имеющих свое собственное содержание, и тем являет собой бесконечность. Но, имея лишь умозрительное представление о соотношении времени и пространства, каким-то образом Гомер вырывается за пределы и того, и другого.
