Полина Клюкина - Дерись или беги (сборник)
К черту если бы да кабы! Я продолжаю содержать семью…
Про Москву
Мы стояли на перроне и беззвучно чокались, свистом сдувая пену с мягких стаканчиков. С нами расставались друзья, о нас плакали родители, а мне просто хотелось «остановить кремацию».
Я не верила в Диму, за которым словно теленок поплелась в Москву, с которым решила покорять столицу. Зато он точно знал, как сложится его новая жизнь, как привычным жестом он тормознет стремительный поезд «Пермь — Москва» и все немедля падут на колени перед его писательским даром.
Нас встретил город, который отсыпался после пятницы. В густонаселенных домах спали счастливые коренные, им предстояла обыкновенная суббота. Я не верила, что они так же, как и моя мама, возвращаются по вечерам с работы, включают желтый свет в большой комнате, ужинают и о чем-то жалеют. Для этого они были слишком другими.
Вскоре Димка, как и мечтал, поступил в Литературный институт и поселился в общежитии.
Из маминого дневника
12 января 2004 года
Раньше я думала, свобода — это возможность выбирать. А теперь я понимаю, что выбор — это лишь еще одно подтверждение безысходности и цикличности моей жизни. И никакой связи между ним и свободой.
Приехали с дочерью из Москвы. Нет, жизнь еще не безнадежна — мне снова предложили в Москве работу. Как тогда, в девяностые, когда меня звали в столицу сразу на две должности. Но вся моя свобода тогда сводилась к мужу: «Работу, небось, мужики предлагают? Сделают тебя любовницей, а ум твой куда подальше…»
И мне было стыдно. Муж прав — работу в Москве за ум не получишь. К тому же это действительно были мужчины, и уж больно они восхищались моими талантами.
Но я знала, если спустя десять лет наша дочь станет московской студенткой, именно за такой выбор она меня поблагодарит…
Я и сейчас не могу бросить мужа. С нами он не поедет, а один здесь сопьется. Они для меня — два ребенка, но младший из них — он. Остаемся.
Про лужи
Без ожидания, без паузы, пока люди в солнечных очках найдут зонты, в Москве начался ливень сроком в полгода.
Я нашла работу официантки в казино, исподтишка меняющей пепельницы на столах разжиревших мужчин и их недремлющих женщин, совмещающих поход к педикюрше с посещениями психотерапевтов. Их фарфоровые губы уверяли крупье о крепкой семейной жизни. Затем они просили воды, прятали уставшие глаза за слипшимися ресницами и высокомерием. Я наблюдала за тем, как люди проводили сутки за зелеными пыльными столами, насквозь пропитанными табаком и нервным волнением. Блестящие аппараты с детскими изображениями вишенок глотали не детские стопы денег и надменно смеялись надо мной, ждущей чаевых, хватить которых могло лишь на метро.
Официантки устроили дедовщину, посылали стажеров к лохам, за которыми приезжали на такси бледные жены. Официантки работали здесь годами, они правильно вышагивали по коврам, правильно нагибались в морских юбках и ни в коем случае не подходили к гостю, когда крутилась рулетка. Это к ним на подносы летели крупные фишки, они становились легендами казино.
Из маминого дневника
8 марта 2004 года
Параноики редко обращаются за помощью, и спасти их может только химиотерапия.
Съездила, наконец, к родителям. Папа очень болен, и мне кажется, что это рак. Они с мамой еще надеются и создают привычную суету. Я была дома сутки, кормила моих старичков и пыталась вспомнить себя беззаботным ребенком.
Попрощалась. Посмотрела папе в глаза и поняла, что с ним — навсегда.
Рассказала мужу, а в ответ услышала: «Что ты выдумываешь, ты бы всех похоронила…» И захлопнул за собой дверь. Думаю, до утра.
Сегодня достала из почтового ящика письмо: если не исчезну из бизнеса — пожалею… Но я только веселилась, читая: «…и муж твой, мент вонючий, тебе не поможет. Он уже давно никто. И любовник твой не поможет, он во власть попасть метит, пачкать карьеру из-за тебя не будет».
Эх, ребятки, как бы мне хотелось поверить в то, что у меня есть муж да еще и любовник! Глупые, вы забыли, что параноики редко обращаются за помощью, а спасти их может только химиотерапия…
Про пузыри
С наступлением вечера из одной преисподней я спускалась в другую. Тоже столы, стулья, но вместо табачной пыли и нервного волнения они дышали пылью журнальной и хроническим отсутствием сна. Это походило на муравейник, где из-под дрожащих лапок насекомых выходили десятитысячные тиражи пестрых вонючих страниц. Плавленой резиной мы приклеивали шуршащие пробники никому не известных компаний, а потом с конвейера ловили располневшие журналы, изрыгающие бесплатные прокладки.
Но было и другое применение горячих резиновых капель: в клеящий пистолет я вставляла каучуковый стержень и, как только он становился жидким и почти кипящим, прислоняла к руке его дуло и выстреливала на запястье склизкой массивной каплей. Капля дымилась, застывала, и я с легкостью ее отколупывала, каждый раз удивляясь разнообразию и красоте получившейся аппликации — несуразного, вмиг возникшего пузыря. Вскоре пузырь наполнялся лимфатической жидкостью, и я брезгливо прокусывала его зубами. Боль от свежеиспеченной раны была настолько острой и надоедливой, что теперь я точно знала: сон не вернется.
В это время Димка бил по звонким клавишам компьютера и дарил вымышленные страдания невротическим персонажам своих рассказов. В семь часов утра, отмывшись от мела страниц в ржавой раковине нашего недремлющего цеха, я снова бежала через московские ухоженные дворики в храм проигранных миллионов, разгоняя своры лающих собак.
Тем не менее случались и приятные заработки. «Мосфильм» набирал энергичных и счастливых людей для создания праздничной атмосферы в кадре. Стоя, мы аплодировали звездам, скользящим по льду, играли в восхищение, когда они на десятый раз делали свои па, визжали и по команде расплывались в блаженной улыбке. Периодически эта шабашка выпадала на мои четвертые сутки без сна, а потому я умудрялась засыпать и там, уродуя безупречную картинку центрального канала всероссийского телевидения.
Из маминого дневника
27 марта 2004 года
Папа умер. Это я ускорила минуту его смерти. Я была сильной и повезла отца в онкологию, чтобы зафиксировать болезнь. Рак на последней стадии. Просила онколога смолчать, но папа был слишком проницателен. Тогда он и догадался о своем диагнозе и перестал бороться. Господи, прощу ли я себя когда-нибудь за такую силу?!
Я привезла его умирать домой, и спустя день он сказал, что больше не может терпеть. Папа просил яда. Я съездила в районную больницу за наркотиками, и я заставила мужа сделать ему последний укол наркоза. Наркоз остановил папино сердце, а ночью, когда все уже смолкло, я услышала шепот родственников: «Он бы мог еще жить. Это она сделала».
А муж тоже вчера ушел от меня. И это тоже сделала я.
Про футбол
После первой сессии мы сняли мышиную нору недалеко от стадиона «Динамо». Там по пятницам над миром властвовали пестрые шарфики футбольных фанатов и скучные милицейские дубинки. Нас было трое. Саша, сбежавшая из города с булькающим названием Стерлитамак, и Маша, под подушкой которой лежали фотографии с концертов поп-звезд: ошарашенная внезапной съемкой знаменитость, на заднем плане Маша, имитирующая их дружбу. Маша закончила заведение, где ее учили развлекать гостей, пришедших на поминки. Мы называли ее Актрискиной, что ей безмерно льстило.
У нас с Димой начался красивый Московский Быт. Периодически он озвучивался Машкиными визгами, сопровождавшими ее встречи с жирными коммунальными тараканами и криками соседа: «Вылезай из ванны, сука, жене надо!» Дима приходил к нам после занятий, когда я блаженно спала после ночи соития с горячим конвейером, и брал меня на руки, создавая контраст между взрослой ночью и детским утром.
Шумных футбольных пятниц было у нас всего шесть. Потом Маша собрала свои фотографии и отправилась занимать пустующее место под роялем у своего преподавателя по вокалу. Мы с Сашей поняли, что вдвоем оплату комнаты не осилим, и выбрались с кучей гремящих ложек и вилок на огромную негостеприимную поверхность.
Попытка вживания в роль провалилась. Ключи от комнаты мы оставили у соседей.
Из маминого дневника
15 июня 2005 года
Устала от утреннего боя. Они снова пинают мою дверь. Затем обходят всех соседей и расспрашивают обо мне, о супруге. Кредиторы, прокуроры, приставы. Все кончено. Офис мой опустел — ночью все вывезли в неизвестном направлении.
