Джон Ирвинг - Четвертая рука
Однако возможность сесть в кресло телеведущего — что, казалось, было уготовано Уоллингфорду самой судьбой, — по-прежнему оставалась весьма призрачной. А после несчастного случая со львами радужные перспективы, открывавшиеся в карьере Патрика, и вовсе померкли. Кто-то из руководителей даже высказался в том смысле, что, с точки зрения эстетики, облик однорукого ведущего теленовостей представляется просто «тошнотворным». Вряд ли приятно, утверждал он, с утра пораньше или на ночь глядя лицезреть на экране несчастного калеку, которому голодный лев руку отгрыз! Пусть эпизод со львами не длился и тридцати секунд — весь сюжет занимал ровно три минуты, — но эти кадры, причем неоднократно, видели во всех странах мира, их без конца повторяли чуть ли не в каждом выпуске новостей как минимум две недели.
А случилось все в Индии, куда Уоллингфорд отправился в командировку. Канал, на котором он работал, отличался особым пристрастием к показу различных бедствий, отчего в журналистских кругах его прозвали «международным катастрофическим» или попросту «каналом ужасов». Так вот, Патрика послали делать материал о безвестном индийском цирке в штате Гуджарат. (Никакой другой информационный телеканал никогда не послал бы корреспондента из основной нью-йоркской редакции в какой-то заштатный индийский цирк.)
Когда цирк «Великий Ганеша» выступал в городе Джунагадхе, там произошел несчастный случай: из-под купола сорвалась воздушная гимнастка, знаменитая «ласточка», работавшая на трапеции без страховки. И хотя сама женщина не погибла, упав с высоты не менее восьмидесяти футов, погиб ее муж (и тренер), попытавшийся ее поймать. Он сумел затормозить ее падение, но сам лишился жизни: гимнастка рухнула на него всей тяжестью.
Индийское правительство тут же особым указом запретило воздушным гимнастам выступать без страховочной сетки, и тогда цирк «Великий Ганеша», как и прочие цирки-шапито, немедленно выступил с протестом. Нечто подобное уже случалось: в течение многих лет один из министров, ярый защитник прав животных, пытался запретить любые номера с участием зверей, и теперь цирки-шапито крайне болезненно реагировали на любое вмешательство правительства в их жизнь. Кроме того — как поведал Патрику Уоллингфорду перед телекамерой экспансивный шталмейстер цирка «Великий Ганеша», — потому-то и нет отбоя от зрителей, что воздушные гимнасты работают без страховки.
Уоллингфорд и сам уже успел заметить, в каком ужасающем состоянии пребывает страховочная сеть.
Стоя на «полу» балагана, на утрамбованной тысячами босых ног земле, он отлично видел огромные, наспех стянутые прорехи, напоминавшие паутину, из которой вырвалась перепуганная птичка. Эта драная и чиненая-перечиненая сеть вряд ли могла выдержать даже вес ребенка, упавшего с высоты, не говоря уж о взрослом артисте.
А детей в индийских цирках, кстати сказать, работало множество. В основном девочки. Родители продавали своих дочерей циркачам, надеясь обеспечить малышкам лучшую, то есть более безопасную жизнь. На самом деле дети там постоянно подвергались чудовищному риску. И экспансивный шталмейстер совершенно справедливо утверждал, что на каждом представлении — и вечернем и дневном — цирк набит до отказа именно потому, что зрители только и мечтают стать свидетелями какого-нибудь несчастного случая. И чаще всего его жертвами становились дети. О юных талантах никто не заботился, их учили кое-как, по-любительски.
Казалось бы, вопрос о том, почему большую часть маленьких индийских циркачей составляют именно девочки, непременно должен был заинтересовать хорошего журналиста, а Уоллингфорд — что бы там ни говорила его бывшая жена — был хорошим и очень внимательным журналистом. К тому же работа на телевидении научила его быстро делать выводы и предугадывать последствия возможных просчетов.
Подобная способность напрямую связана с достоинствами и пороками самого телевидения. Дело в том, что главной движущей силой и основой телесюжета всегда считалась некая острая, кризисная ситуация, но отнюдь не ее причины. Вот это-то и бесило Патрика больше всего. Он считал, что в новостях зачастую опускают самое важное — предысторию или причину того или иного события. Почему, например, в Индии большую часть юных артистов цирка составляют девочки? Да потому что родители не желают им участи проституток! Мальчиков в худшем случае ждет нищенство. (Или голодная смерть.)
Но Патрика Уоллингфорда послали в Индию делать материал совсем не об этом. Редакцию не интересовали судьбы маленьких индийских циркачей. Снимали сюжет: гимнастка, работавшая под куполом без страховки, упала с восьмидесяти футов на руки подхватившему ее мужу и убила его. После того как индийское правительство запретило выступать под куполом без страховочной сетки, все цирки Индии заявили общий протест, к которому присоединилась даже та «ласточка», что недавно овдовела.
Уоллингфорд взял у нее интервью в больнице, где она лежала с переломом бедра и разрывом селезенки. И она уверенно заявила ему, что самый смак в работе под куполом — это как раз отсутствие страховки. Конечно же, она скорбит о смерти мужа, но ведь и он был воздушным гимнастом — однажды он тоже упал и остался жив. Кто знает, сказала вдова, может, тогда-то он и не уберегся; ее собственное падение стало развязкой той давней истории.
«А вот это уже интересно!» — подумал Уоллингфорд, Но главный редактор, которого все откровенно презирали, остался недоволен. Да и другие редакторы сочли, что несчастная вдова выглядит на экране «чересчур спокойной». Наверное, решил Патрик, для них было бы лучше, если б изувеченная артистка билась в истерике.
Он снова побеседовал с нею, и она сказала, что муж ее теперь «в руках почитаемой им богини», — это заинтересовало Патрика еще больше. Он стал расспрашивать и выяснил, что погибший акробат был последователем культа Дурги, великой богини разрушения. Почти все воздушные гимнасты поклоняются Дурге — эту богиню обычно изображают десятирукой. «Руки Дурги, — объяснила вдова, — подхватят и удержат тебя, коли сорвешься».
Однако нью-йоркскую редакцию подобные тонкости нисколько не интересовали. Главный редактор заявил Патрику, что «от религии всех уже и так тошнит»: в последнее время в новостях как-то чересчур много религиозных сюжетов. «Вот дебил!» — подумал Уоллингфорд. Редактора, надо сказать, звали Билл.
Билл-дебил велел ему снова посетить цирк «Великий Ганеша» и постараться добавить в материал «местного колорита». Он также заметил, что шталмейстер «говорит откровеннее и выразительнее», чем воздушная гимнастка.
Патрик запротестовал.
— Давай я лучше сниму сюжет о детях-циркачах? — предложил он. Но главного тошнило и от «детских сюжетов».
— Ты просто дай побольше кадров с этим шталмейстером, — посоветовал Билл.
При виде возбужденно размахивавшего руками шталмейстера сидевшие в клетке львы, которым предстояло стать фоном для последнего интервью, забеспокоились и принялись порыкивать. Большой материал об индийском цирке, который Уоллингфорд по частям отправлял в Нью-Йорк, должен был идти в новостях «на сладкое», и финальные кадры следовало сделать поэффектнее, дав крупным планом разинутые пасти разъяренных львов.
Тот день в цирке считался «мясным», но служители-мусульмане, разносившие мясо, не решались подойти к клеткам. Телекамеры, звуковая аппаратура и общая суета внушали им страх Они стояли как вкопанные у своих тележек, потрясенные столь непривычной картиной. Впрочем, более всего они были поражены видом девушки-звукооператора, высокой блондинки в тесных голубых джинсах.
Вытаращив глаза, они смотрели на радионаушники и специальный рабочий пояс, где рядом с пультом управления висел набор инструментов, которые едва ли пристало носить женщине: плоскогубцы, кусачки, связка кабелей и зажимов, а также небольшой тестер. Вдобавок ко всему девица была в майке, надетой прямо на голое тело, без бюстгальтера.
Уоллингфорд знал, что она немка, поскольку накануне провел с ней ночь. Она рассказала, как впервые оказалась в этой стране, приехав с подругой, тоже немкой, на каникулы в Гоа, после чего обе решили, что жить стоит только в Индии.
Потом подруга заболела и вернулась домой, а вот ей удалось остаться. Девушку-звукооператора звали Бригитта.
— Бригитта, пишется с двумя «т», — представилась она Уоллингфорду. — Звукооператор ведь может жить где угодно, — говорила Бригитта. — Везде, где есть звуки.
— А ты не хочешь попробовать жить, например, в Нью-Йорке? — спросил Патрик — Звуков сколько хочешь, да и воду можно пить без опаски. — И, не подумав, прибавил: — Сейчас немецкие девушки пользуются у нас большим успехом.
— Почему «сейчас»? — спросила она.
Вот вам пример того, как Патрик Уоллингфорд вел себя с женщинами, вечно попадая впросак. И его способность что-нибудь ляпнуть «просто так» полностью соответствовала его способности запросто проглотить любую наживку. К чему вот он сказал: «Сейчас у нас немецкие девушки пользуются большим успехом?» Просто чтобы паузу заполнить? И тут же, разумеется, влип. Эта уступчивость, готовность попасться на крючок, особенно бесила его жену. Естественно, она умудрилась позвонить ему именно в тот момент, когда у себя в номере он трахал Бригитту, чье имя пишется с двумя «т».
