Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2011)
и легче прожить одному.
Стихи со снотворным
А. С.-Ш.
Сколько еще потерять
жизней мне предстоит?
Где научиться опять
мягко судьбу стелить?
Снова снисходит заря,
снова все хорошо.
…Первое сентября,
в школу я не пошел.
* *
*
Последняя иллюзия, что плоть
еще немного — и сольется с миром.
Хоть с морем. Хоть с дождем. И это вплоть
до старости глубокой в доме милом.
Еще немного — тыща мелочей
и совпадений чуда и погоды:
ну, чтоб не холодней, не горячей
и сущее не все покрыли воды.
Еще немного — это вдруг, легко
от плоти погрузневшей отрешиться,
чтобы вкушать отдельно молоко
галактики
и мясо
синей птицы.
Зверослов
Малярчук Татьяна Владимировна родилась в 1983 году в Ивано-Франковске. Украинский прозаик, эссеист, автор четырех книг прозы, лауреат республиканской премии “Книжка года” (2006). Эссе и рассказы переведены на английский, немецкий, польский, румынский. Постоянный автор “Нового мира”.
ТАНЯ МАЛЯРЧУК
*
ЗВЕРОСЛОВ
Рассказы
Thysania agrippina (Мотылёк)
1
На мироновском вокзале особенно красиво в это время года. Кто был здесь в конце мая — тот знает. Тот наверняка это чувствовал — будто стоишь чужаком посреди какой-то монументальной венской площади, широкой, белой и мраморной. Вокруг — множество незнакомых людей с тюками, цыганские таборы с колясками, мешками и замурзанными детьми, вспотевшие от неожиданно жаркого солнца милиционеры, здесь же две мусорные урны, из одной валит густой дым (это как раз занялась твоя незагашенная сигарета), вдоль низкого заборчика тянутся аккуратно покрашенные скамейки, внизу — торжественно белые, послепасхальные бордюрчики, есть и шесть-семь абсолютно идентичных киосков с пивом, “сникерсами”, — ну и, как водится, пирожки с картошкой.
Они непременно должны быть — эти пирожки. Их продаёт, как правило, какая-нибудь толстоватая, ничем не примечательная женщина лет сорока, хотя, впрочем, её возраст не имеет абсолютно никакого значения.
До электрички на Киев ещё двадцать минут. Времени как раз хватит. Ты почти машинально, не задерживаясь взглядом на продавщице, вынимаешь из кармана мелочь, нетерпеливо постукиваешь высоковатыми для мужских ботинок каблуками, говоришь себе “не сутулься” или что-нибудь в этом роде — и вот пирожок в твоих руках. Ароматный. Горячий. Ты его очень хочешь. Лениво прогуливаясь по платформе, с аппетитом уминаешь вязкое тесто, которое, честно говоря, хорошо лишь тем, что горячее. Пальцы в масле. Жирные губы блестят на ярком майском солнце.
Да на что он мне сдался, думаешь ты и выбрасываешь наполовину съеденный пирожок. Вот когда-то, в детстве, вот то были настоящие пирожки!
17:52. Прибывает киевская электричка. Люди бросаются к вагонам, проталкиваются с тюками и замурзанными детьми внутрь, потому что им уже обрыдла “псевдовиденская площадь”, и киоски, и мрамор, а ты стоишь где стоял и тоскливо за всем этим наблюдаешь.
В эту пору года здесь особенно красиво, думаешь ты. Берёшь в руки громкоговоритель, который всё время болтался за спиной, набираешь полные лёгкие воздуха и объявляешь:
— Уважаемые пассажиры! Настойчиво просим вас покупать билеты для проезда в электропоездах в кассах вокзала. Иначе Укржелезнодорожное управление вынуждено будет прибегнуть к крайним мерам и сократить количество электропоездов на линии Киев — Мироновка.
Жанке не нужно покупать билет. Она редко ездит куда-нибудь из Мироновки, хотя большую часть своего времени проводит на вокзале. Сидит себе на лавочке и смотрит на большие механические часы на столбе.
Жанка не какая-нибудь недотыкомка. Если б хотела, то могла бы куда-нибудь и поехать — надолго или хоть на экскурсию. Друзья и родные часто советуют Жанке развеяться, посмотреть мир, но Жанка не чувствует в этом потребности. Где можно увидеть больше, чем на вокзале? Вокзал — это точка пересечения миров. Здесь Жанка следит за временем. Держит его в руках.
— Этот мужчина... — говорит Жанке её подруга Ирма Ивановна.
— Ты про кого? — Жанка делает вид, будто не понимает.
— Про него... — Ирма Ивановна кивает головой на человека с громкоговорителем. Тот уже в третий раз предупреждает законопослушных пассажиров Украинской железной дороги и грозит им сокращением количества электропоездов на линии Киев — Мироновка. — Такой симпатичный, правда?
— Не знаю. Не замечала.
— Либо брешешь, либо слепая.
Жанка рефлекторно поправляет на переносице очки в толстой оправе.
— Дура ты, Жанка. Сколько времени здесь проводишь, на этом грёбаном вокзале, а ещё ни разу с ним не заговорила.
— А что он мне может сказать?
— Ой, я тебя умоляю! Разве мужчины для того, чтоб с ними разговаривать?!
— А для чего?
Ирма Ивановна фыркает. Жанка её нервирует.
— Спорим, ты ещё не целовалась! — говорит Ирма Ивановна.
— Не кричи, Ирма. Я семь лет была замужем.
— Ты?! Никогда бы не подумала!
— Разве я тебя прошу, чтоб ты думала?
Часы на столбе показывают 17:45. Через семь минут прибудет электричка из Киева. У Жанки есть ещё семь минут.
— А что случилось с твоим мужем? — спрашивает Ирма Ивановна.
Жанка снимает очки, безнадёжно уставившись куда-то в пространство перед собой. Ей нечего терять. Остаётся семь минут.
— Так что с твоим мужем?
— Ничего. Живёт себе.
— А ты?
— И я живу.
Пять минут. Жанка чувствует, как её глаза наливаются красной безнадёжностью. В горле спазм, который хочется выкрикнуть, вырыгнуть, выплюнуть из себя либо затолкать так глубоко, чтоб аж потерять сознание от боли.
Три минуты.
— Жанка, а сколько тебе лет? — Ирма Ивановна сегодня удивительно внимательна.
— Много.
Минута. Жанка сжимает кулаки. Ей хочется убежать отсюда как можно быстрее и подальше. Исчезнуть. Не терпеть больше. Закопать себя в землю. Забросить в небо. Сделать хоть что-нибудь. Вырезать свою сердцевину, покрошить на кусочки и скормить голодным псам.
— Слушай, — обижается Ирма Ивановна. — Не хочешь разговаривать — так и скажи. Тоже мне, недотрога.
— Ирма, не обижайся, я не очень хорошо себя чувствую.
На платформу тихо, словно змея, подползает киевская электричка. Жанка закрывает глаза. Всё. Конец.
Из электрички выходят пассажиры. Большинство из них — местные, и Жанка всех их знает. Ездили в Киев продавать молоко-сыр-сметану и, подзаработав денег, возвращаются назад, чтоб испортить Жанке жизнь.
— Жанка, как идёт торговля? — весёленьким басом заговаривает с ней здоровенный парень в чёрной кожаной куртке и в кроссовках “Abibas”.
— Хорошо, — еле слышно отвечает Жанка.
— Видно, не очень, раз отвечаешь так, будто уже умерла. Ну, сейчас поправим дела. А давай-ка мне пять. И смотри, чтоб самых лучших!
— Всего пять и осталось.
— Ну и повезло же мне! — радуется парень в куртке. — Я такой голодный, Жануся, что все десять съел бы.
Жанка анемично роется на дне картонной коробки, стоящей у неё в ногах, вынимает оттуда пять последних пирожков с картошкой и протягивает их голодному покупателю.
— Семь пятьдесят.
Ирма Ивановна неохотно встаёт со скамейки.
— Хорошо тебе, Жанка! Всё продала и теперь с чистой совестью идёшь домой отдыхать. А мне ещё три часа вкалывать.
— Да-да. Иду домой, — бормочет Жанка, быстро собирая свои пожитки. — Всё продала и с чистой совестью иду домой отдыхать.
— До завтра.
— До завтра, Ирма.
Жанка опрометью убегает с территории вокзала. Ноги как не свои. Из глаз невольно текут слёзы, испаряются и тут же оседают конденсатом на внутренней стороне очков. Жанка не видит, куда идёт. Давится слезами. Только уже возле дороги, там, где заканчивается последний из семи идентичных пивных киосков, позволяет себе разрыдаться.
