Андрей Волос - Аниматор
Потому что, однажды уйдя от твоей мамы, мне не следовало показываться вам на глаза до тех пор, пока ты не станешь взрослой.
Возможно, кстати, если бы мы сегодня увиделись впервые, ты относилась бы ко мне, не ударившему ради тебя пальцем о палец, лучше, чем сейчас. Но дело в другом. А именно: ты выросла, наблюдая наш брак…
— Какой брак! Вы были в разводе!
— Именно брак, потому что брак — это не когда мужчина и женщина спят в одной постели или ездят в отпуск по одной путевке; и не когда они живут душа в душу, любят, уважают и обоюдно прислушиваются к мнению супруга; и не когда они друг другу приятны и каждый томится, если второго нет рядом; и не прочая чепуха, милая моя Дашенька. А лишь одно: когда они совместно воспитывают ребенка. По этому определению наши отношения и после развода, несомненно, являлись браком. Причем брак этот ни мне, ни твоей маме не был нужен: мы не были влюблены, не хотели спать вместе, обоюдно хранили множество неприятнейших воспоминаний и не могли вызвать друг в друге ничего, кроме раздражения. Понимаешь? Так вот я и жалею о том, что ты выросла в такой искореженной, исковерканной семье. И, разумеется, восприняла некоторые стереотипы отношений между мужчиной и женщиной — тоже совершенно изуродованные, если сравнивать их с нормальными…
— А почему же ты не создал нормальных отношений? — фыркнула она.
Я вздохнул. Что сказать?
— Потому что всем управляла мама.
— Почему?
— Потому что считала нужным делать это. Потому что ей так было удобнее. Потому что приятно всем управлять. Потому что матери почти всегда всем управляют. Не знаю почему. Я одно знаю: когда я хотел сделать что-нибудь по-своему, она говорила: я с Дашей живу, а ты только заходишь!.. А если я настаивал, дело кончалось диким скандалом. Которых я старался избегать, потому что мне казалось, что они тебя травмируют. Короче говоря, приходилось слушаться. Черт ли сладит с бабой злою?
Даша смерила меня гневным взглядом.
— Это цитата, — пояснил я.
— Ну а я-то при чем? — с напором спросила она. — Вы ссорились… да, я помню. Но при чем тут я?!
— То есть?
— Ну да, вот именно: почему я-то от ваших ссор страдать должна была?
Почему ты вообще меня бросил? Ты, когда уходил, думал, что меня бросаешь?
Она смотрела на меня возмущенным прокурорским взглядом… и мне нечего было ответить. И впрямь, что сказать? Я думал об этом, да, думал, еще как думал… Чуть не спятил когда-то от этих раздумий.
Но, Дашенька, мама меня не любила, а жизнь с женщиной, которая тебя не любит, — совершенно невыносима. Мне пришлось уйти. Я не
Сцевола. Не спартанец. Да если б и был спартанец, все равно бы ушел,
— потому что жизнь дана не для того, чтоб тебе весь век прогрызали брюхо. А зачем женился, если не любила? — спросит она. Что ответить?
По ошибке. По глупости. По неопытности. Возможно, что и по расчету.
Но если так, то самую малость. Ведь я глупец, конечно, но все же не в такой мере, чтоб вовсе не иметь расчетов на возможность счастья — пусть и совершенно нелепых. Ах, по расчету! — гневно воскликнет моя дочь. — Вот видишь!..
Я смотрел на нее — когда-то такую маленькую, что умещалась буквально в ладонях, — и невольно проборматывал весь тот убогий катехизис, что почти всегда крутился в каком-то уголке мозга. Хотел ли ты лучшего?
— Да, я хотел лучшего. — Делал ли ты все, что должен был делать? -
Нет, я не делал всего того, что должен был делать. — Знал ли ты, к чему это приведет? — Нет, я не знал, к чему это приведет. -
Понимаешь ли ты свою вину перед дочерью? — Да, я понимаю свою вину перед дочерью. — Любишь ли ты ее? — Да, я люблю ее. — Хотел бы ты, чтобы она носила фамилию отца, а не матери? — Да, я хотел бы этого, но что толку? — Любишь ли ты детей? — Нет, с некоторых пор я не люблю детей. — Любишь ли ты по-прежнему женщин? — Да, женщин я по-прежнему люблю. — Хочешь ли ты детей от них? — Нет, я не хочу детей от них…
Я смотрел на нее и понимал, что мы чужие друг другу. И это уже навсегда, потому что к отчужденности сердечной прибавилась географическая. Полтора года назад в бедном ребенке со скоростью коклюша развилась бескомпромиссная страсть, и Даша вышла за Роберта
— гордого британца небольшого роста. Через три месяца брак распался
— видать, не сошлись характерами; но туманный Альбион не отторгнул юную жертву житейского кораблекрушения. Более того, она позвонила через две недели после собственной свадьбы, чтобы ликующе сообщить:
«Сегодня мама тоже вышла замуж! Я ей тоже нашла жениха по интернету!» «То есть, — только и нашелся сказать я, — теперь вся моя бывшая семья — англичане?..»
— Ну ладно, — вздохнула Даша. — Пожалуй, мне пора.
— Да, — хмуро согласился я. — Хорошо. Теперь снова на год?
— Можешь мне писать. — Она пожала плечами. — Вот телефон.
Я взял визитку.
— В четыре самолет.
— Ты говорила…
— Знаешь, очень боюсь террористов, — вдруг пожаловалась она и сложила ладони движением, которое должно было, видимо, означать окончание нашей встречи.
— Террористов? — переспросил я.
— Ну да. Всюду взрывают, уроды… Ну что, пока?
— Пока.
Мы уже стояли у ступеней.
— Не сердись на меня, Дашенька, — сказал я, целуя ее на прощанье. -
Не сердись. Прости меня.
— Ну пока! — повторила она и пошла вниз.
Я смотрел в спину, пока она не скрылась за поворотом, а потом побрел к машине.
Мне пора было двигать в Анимацентр.
Меня всегда смущало противоречие, присутствующее в жизни каждого аниматора. Его профессиональный долг — пытаться вжиться в жизнь других людей, то есть воображать ее, делать почти осязаемой, почти реальной. Для того, чтобы его попытки были хоть сколько-нибудь успешны, ему нужно быть знатоком жизни вообще — и, следовательно, своей собственной тоже, которая, по идее, должна быть ему совершенно понятна и близка.
Ни черта подобного. В своей — не разберешься.
Я знал, что несколько дней буду вновь и вновь промолачивать детали нашего разговора, пытаться отклонить обвинения, восторженно находить доводы в свою защиту, которые почему-то не нашлись вовремя… иногда обнаруживать на себе недоуменные взгляды — оказывается, три последних фразы я сказал вслух. Знал я и то, что это не имеет никакого смысла: задача не решается на логическом уровне, и, какими аргументами ни запасайся, их всегда можно будет отвергнуть одним лишь взглядом. Я вспомнил почему-то, как тем летом, когда Даше должно было исполниться двенадцать, я отвез обеих в пансионат, условившись приехать в следующий четверг, остаться с Дашкой, а
маму отпустить на три ночи. Однако случилось непредвиденное: в среду утром умер дядя Гоша. Великан дядя Гоша умер. Мне трудно было в это поверить — как же так, кто теперь будет громыхать и командовать?.. Я позвонил маме и сообщил о случившемся. Дядю Гошу она когда-то знала, однако относилась к нему, как почти ко всем людям с нашей стороны с плохо скрытым презрением, поэтому у меня не было надежды, что этим известием я смогу ее хоть сколько-нибудь расстроить. Так оно и вышло — она ничуть не расстроилась.
— Погоди. Ничего не понимаю. Ведь ты обещал в четверг — и до воскресенья!
— Я же говорю, — повторил я, решив, что она просто не расслышала. — Дядя Гоша утром умер. В пятницу похороны. Я должен быть на похоронах, понимаешь? Я приеду в пятницу вечером, с поминок.
— С каких поминок?! — холодно изумилась она в тот момент, а я и сейчас, десять лет спустя, отлично мог вообразить ее: глаза сощурены, губы поджимаются в паузах между фразами. — Ты же обещал в среду вечером! О-бе-щал! Ты обещал! Ты мне обещал! Ты Даше обещал!
Ты что, не помнишь, что ты обещал? Ведь ты обещал, понимаешь?!
Обещал, обещал! Я на тебя рассчитывала! Как можно — обещать и не делать?!
Вот так мама ставила вопрос — а теперь его так же ставит Даша. Я ее в детстве обманывал: обещал — и не делал. Обманывал, когда она была маленькой и не могла за себя постоять…
Вот так.
Ну и ладно. Все равно мне горько. Потому что Даше хуже, чем мне.
У меня нет дочери. Ну и что? Если захочется, я могу завести другую.
Хоть никогда этого не сделаю. Но чисто теоретически — могу. А у Дашульки нет отца. И уже не будет, потому что другого отца не бывает — не бывает, хоть расшибись… И если не можешь любить того, что есть, — приходится признать себя безотцовщиной.
Беда, как всерьез об этом подумаешь.
Глава 1
Остановившись у двери бокса, я натыкал пальцем код — «klr-23-25».
Щелкнул замок, дверь открылась.
Над пятью соседними боксами уже горят тревожные синие лампы.
Выходит, ты, дорогой Бармин, как всегда, заявился последним. Бог ты мой, ну почему же я всегда опаздываю?.. Ладно, сейчас захлопну дверь, и над ней тоже вспыхнет синяя лампа, показывая всем, что аниматор уже на посту, аниматор занят, аниматор делает свое дело, и ему ни в коем случае нельзя мешать, потому что исход волшебства целиком зависит от его сосредоточенности.
