Юрий Герт - Избранное
На самом деле, публикация очерка не преследовала литературной цели, а должна была поставить журнал в один ряд с «Нашим современником» и другими черносотенными изданиями, которые включились в грязную антисемитскую кампанию, развязанную обществом «Память».
В знак протеста Ю. Герт навсегда покинул журнал, а в самой редакции произошел раскол. Вчерашние друзья стали противниками, врагами.
Позднее эта ситуация в прессе преподносилась как некий локальный конфликт или сравнивалась с расколом в журнале «Современник». В нем более ста лет тому назад спорили о назначении искусства, выражали разные взгляды на будущее России, но тогда еще никому не приходило в голову обвинять во всех бедах инородцев…
Сам конфликт, возникший на фоне грандиозных потрясений общественной жизни, вошел в новую книгу писателя «Эллины и иудеи». Трудно определить ее жанр, потому что это не роман, а личная исповедь. Это и лирико-философское эссе с цитатами из Талмуда и параграфами Нюрнбергских законов, с круговоротом идей от Чаадаева до Сахарова. Написанная голосом совести, книга противостоит не только юдофобии, но и крайнему национализму. В то же время она проникнута традиционным духом еврейского гуманизма, а в «Предисловии» к ней выделена одна из главных ее мыслей о том, «…что вопреки всему мир един и не делится на эллинов и иудеев…»
Книга вышла в России уже после эмиграции Юрия Герта в США. В 1992 году, переехав с семьей в Кливленд, штат Огайо, он продолжил свою литературную деятельность. Вышли новые книги «Северное сияние», «Лазарь и Вера», его печатали в русскоязычной американской прессе.
В эти годы с особой силой проявляется публицистический дар писателя. Статьи «Антисемитизм…с «человеческим лицом», «Тень фашизма», «Открытое письмо Владлену Берденникову» до сих пор не потеряли своей актуальности.
Острой болью в статье «Чувство собственного достоинства» звучит такое признание автора: «Ты квартирант в нашем доме», — было сказано мне. А я всю жизнь полагал, что дом этот — наш общий… Согласиться… признать, что у себя, на своей родине я — не свой… Это было для меня чем-то вроде душевной катастрофы. И теперь, в Америке, мне хочется, чтобы моя дочь, мой внук, все мы чувствовали себя не только американцами, но и евреями, не дожидаясь, пока кто-то на это укажет…»
А ведь там, на нашей бывшей родине, продолжает культивироваться образ еврея-жулика, мафиози, паразита, приспособленца, торгаша, спаивающего русский народ…
И прикладывают к этому руку не только фашиствующие издания, которых наплодилось огромное количество. Последний роман Юрия Герта «Семейный архив» дает достойный ответ всем пасквилянтам. В нем идет речь о невыдуманной истории простой еврейской семьи, начиная от преддверия двадцатого века и до его конца. О шести ее поколениях, которые честно трудились, а когда было необходимо — не жалели своих жизней ради блага страны, которую считали своей…
Они отдавали ей свои силы и знания, преданность и любовь, как и сам автор этой замечательной книги…
28 июня 2003 года ушел из жизни Юрий Герт.
29 лет пролежал до своей публикации его рассказ «А ты поплачь, поплачь…»
Кто может объяснить эту магию цифр?.. Но магия притяжения творчества Юрия Герта вполне объяснима. Его литературное наследие созвучно нам своими темами, мыслями, образами и будет волновать еще не одно поколение читателей. Потому что пером писателя всегда водила чуткая, ранимая, а оттого и беспокойная совесть человека, талант которого целиком был отдан людям.
Один язычник пришел к рабби Гиллелю и сказал: «Научи меня всей Торе, пока я стою на одной ноге, и я приму иудаизм».
Рабби Гиллель ответил: «Не делай другому того, чего не хочешь себе. Все остальное — комментарий к этому». Сидур. «Поучения отцов».
Александр ШапироЭЛЛИНЫ И ИУДЕИ
Современные вариации на библейскую тему
Один язычник пришел к рабби Гиллелю и сказал:«Научи меня всей Торе, пока я стою на одной ноге, и я приму иудаизм». Рабби Гиллель ответил:«Не делай другому того, чего не хочешь себе. Все остальное — комментарий к этому».
Сидур, «Поучения отцов»СОДЕРЖАНИЕ:
ЭЛЛИНЫ И ИУДЕИ Шереметьево-2 Кто мы? Откуда? Куда идем? Крона и корни "Пока дышу - надеюсь" Примечания
ПРИЛОЖЕНИЕ
Анна Герт.
Бездорожье Сказки о жидо-масонах и правда о "черной сотне"
Предисловие
"Эллины и иудеи" — это книга о том, как человек познает самого себя...
Это не роман, не плод авторского воображения. Это книга-документ, книга-репортаж, где все достоверно — от первой до последней строки. В ней нет сочиненных ситуаций и лиц, — все пережито автором, происходило на его глазах.
...В провинциальный литературный журнал прислан сенсационный материал, принадлежащий перу известной поэтессы, трагически погибшей в начале сороковых годов. Готовится публикация, которая преследует отнюдь не литературную цель, а должна сделать журнал участником разнузданной антисемитской кампании, развязанной в годы перестройки "Памятью", "Нашим современником", десятками черносотенных газетенок.
В редакции происходит раскол. Вчерашние товарищи становятся противниками, друзья — врагами. Конфликт перерастает редакционные рамки, захватывает литераторов, журналистов, читателей, в него включаются различные инстанции, представители властей... Рассказ о немногих людях, решившихся на протест против антисемитской акции, превращается в широкую панораму жизни взбудораженной небывалыми переменами страны, когда утративший прежние позиции истеблишмент рвется к реваншу, стравливая нации, апеллируя к "голосу крови", обвиняя во всех бедах инородцев, спасти от которых страну может лишь новый фюрер...
"Эллины и иудеи" — своего рода лирико-философское эссе с контрастными экскурсами в прошлое, в историю России, в круговорот идей, бурлящих в ней уже два века — от Чаадаева до Солженицына и Сахарова, от классиков-славянофилов до "Протоколов сионских мудрецов". В авторские размышления вплетаются тексты из Талмуда и параграфы Нюрнбергских законов, отрывки из статей Владимира Соловьева и цитаты из писаний нынешних юдофобов.
И тем не менее, "Эллины и иудеи" не сконцентрированы на судьбе одного еврейства. Национальные страсти захлестывают мир, колеблют землю — будь то Америка или Европа, Ближний Восток или Кавказ. Можно с известной уверенностью полагать, что мир не погибнет от ядерной катастрофы, поскольку человечество в этой области выработало некоторые паллиативы, но пока оно не придумало средств спасения от ксенофобии, взаимного ожесточения, дымной, заволакивающей разум ненависти. Всем этим пользуются те, кто жаждет разделять, чтобы властвовать. Однако люди видят друг в друге злобного, коварного врага только до тех пор, пока они ничего или очень мало знают друг о друге, пока сознание их сковано кандалами стереотипов. "Не делай другому того, чего не хочешь себе", — говорили еврейские мудрецы. Об этом — "Эллины и иудеи": о том, чтобы увидеть в "другом" прежде всего подобного себе человека...
"Эллины и иудеи" — это глубоко личная книга, книга-исповедь. В ней писатель рассказывает о себе, о своей семье, о людях, которые ему близки, и о тех, чьи убеждения ему враждебны. А главное — о том, что вопреки всему мир един и не делится на эллинов и иудеев... Быть может, последняя мысль и явилась причиной того, почему эта книга до сих пор не была издана в России. Хотя в куда более трудные для свободного слова времена ее автором были опубликованы — правда, в изувеченном цензурой виде — десять книг, среди них романы "Кто, если не ты?..", "Лабиринт", "Ночь предопределений", "Приговор".
От автора
Известно, что книги, как люди, имеют свою судьбу.
Эта книга — тоже.
Я закончил ее в 1990 году. О том, чтобы обратиться с нею в государственное издательство, не могли быть и речи. В Алма-Ате, где я жил тогда, в то время начинали создаваться частные издательства, и я отнес рукопись — еще тепленькую — в одно из них.
Издатель взялся ее напечатать, присовокупив при этом, что ему все равно, какого рода впускать литературу — антисемитскую или наоборот... Была бы прибыль, прочее его не интересует.
У меня имелись другие — возможно, несвоевременные — представления о порядочности, о бизнесе, я не хотел, чтобы эта книга попала в грязные руки.
В Москве, в самом тогда демократическом издательстве рукопись приняли с радостью, включили в план, но... напечатать не рискнули: набиравшая силу "Память" и ее бравые сподвижники распространяли списки тех, с кем они вскоре намерены рассчитаться. Мне показали список, в котором значилась фамилия моего предполагаемого редактора.
