Тауфик аль-Хаким - Избранное
Свою долгую жизнь в литературе Тауфик аль-Хаким прожил в состоянии непрерывного поиска, его в равной степени волновали вечные, глобальные философские и метафизические вопросы, злободневные проблемы общественной жизни и проблемы взаимоотношений жизни и искусства. В его многоплановом творчестве, включающем в себя, помимо нескольких романов и множества пьес, новеллистику, эссеистику и литературную критику, ярко проявился художественный гений египетского народа, его национальный характер, мировосприятие, присущий ему неиссякаемый, жизнеутверждающий юмор.
На русский язык переведены шесть пьес и ряд рассказов Тауфика аль-Хакима, а пьеса «Смущенный султан» ставилась в 70-е гг. на сцене Московского областного драматического театра.
В. КирпиченкоВОЗВРАЩЕНИЕ ДУХА
(Роман)
Перевод с арабского М. Салье
Часть первая
Когда время перейдет в вечность, мы снова тебя увидим, ибо ты направляешься туда, где все сливается воедино.
(«Гимн мертвых». Заупокойная молитва древних египтян.)Пролог
Все они одновременно заболели «испанкой», и к ним пришел врач. Увидев своих пациентов, он остановился, пораженный: в комнате, выстроившись в ряд, одна возле другой стояло пять кроватей, а напротив возвышался большой шкаф с оторванной дверцей. В шкафу висела одежда всех цветов и размеров, в том числе несколько полицейских мундиров с медными пуговицами. На стене красовался старый музыкальный инструмент с мехами — гармоника.
Что это? Казарма?
Но врач хорошо помнил адрес и знал, что это жилой дом. Подойдя к пятой кровати, он невольно улыбнулся: то был простой обеденный стол, превращенный в ложе для одного из больных.
Доктор постоял, молча глядя на всех. Наконец он пробормотал:
— Нет, это не квартира… Настоящий лазарет.
Осмотрев всех и назначив лечение, он пошел к двери, но вернулся и снова с удивлением посмотрел на этих людей, лежавших впятером в одной комнате.
Что заставляет их так жить? Ведь в квартире, вероятно, есть и другая комната — хотя бы гостиная? Он спросил об этом, и голос с дальней кровати ответил: — Нам и так хорошо!
Это прозвучало просто, правдиво, очень искренне. В словах говорившего чувствовалось глубокое удовлетворение такой совместной жизнью. Бледные лица этих людей словно светились радостью от того, что они вместе болеют, подчиняются одному режиму, принимают те же лекарства, получают одинаковую пищу, что у них общая судьба.
Дойдя до порога, врач еще раз обернулся к больным и задумчиво спросил:
— Вы, вероятно, из деревни?
Не ожидая ответа, доктор вышел. В его воображении возник образ феллаха. Ведь только феллах может выносить такую жизнь. Сколько бы у него в доме ни было места, феллах обязательно ляжет спать в одном помещении со всей семьей, теленком и осленком!
Глава первая
После обеда все разошлись кто куда. Слуга Мабрук помог ситти[1] Заннубе вымыть посуду и тоже отправился поболтать с торговцем фруктами на улицу Баб аль-Майда. Дома осталась только Заннуба, чуждая всему, что могло смутить ее покой и нарушить ее одиночество. Она пошла в свою комнату, села на тюфячок, обтянутый пестрым ситцем, и стала задумчиво раскладывать карты на старом выцветшем килиме[2].
Время шло. Уже прокричали аср[3], а Заннуба все еще была погружена в мечты. Она видела блондина-валета рядом с дамой-брюнеткой, видела, что их ожидает счастье, что один из них собирается в путь-дорогу… что… что… Словом, она видела все то, что можно увидеть в мире загадок и тайн.
Внезапно дверь распахнулась, и появился Мухсин с книгами, циркулем и линейкой под мышкой.
— «Народ» еще не пришел? — живо спросил он.
Погруженная в свои мечты, Заннуба не шевельнулась и не ответила. Наконец она проговорила, не поднимая глаз:
— Ты из школы?
— Да. Нас уже давно отпустили, но я зашел к портному, — ответил Мухсин.
Он осторожно откинул полы куртки и присел на край тюфячка, возле Заннубы. Через некоторое время он взглянул на нее, хотел что-то сказать, но замялся и промолчал.
Заннуба спросила, не отрывая взгляда от карт:
— Ты, наверное, голоден, Мухсин? Погрызи пока огурец, ужин еще не скоро.
Подняв глаза, чтобы показать Мухсину, где стоит корзинка, спрятанная ею от Мабрука, она взглянула на мальчика и удивленно вскрикнула:
— Аллах! Машалла[4]! Да ты в новом костюме!
Мухсин потупился.
— Вот чудеса, — продолжала удивляться Заннуба. — Никто не поверит, что это ты. Твои родные прислали тебе денег? Право, чудеса!
— Почему чудеса? — смущенно спросил мальчик. Заннуба не могла оторвать глаз от его нового костюма.
— Да потому, что это на тебя не похоже. Ведь ты — совсем как твои дядюшки — соглашаешься надеть новый костюм только в «большой праздник»[5]. Ну и чудеса! Ты стал таким франтом, таким красавчиком! Клянусь пророком, увидев тебя, каждый скажет: «Вот сын султана!» Да хранит тебя имя пророка! Я очень рада. Сегодня у нас праздник! Сегодня у нас праздник!
Мухсин покраснел. Но странно, комплименты Заннубы не радовали мальчика, наоборот, ему стало больно. Сердце его сжалось.
Он поспешил переменить разговор.
— Что сегодня на ужин?
— То же, что и на обед, — рассеянно ответила Заннуба, снова уставившись в карты.
— Опять гусиная ножка! — воскликнул Мухсин.
Заннуба быстро подняла голову и укоризненно посмотрела на него.
— А чем плоха гусиная ножка? И ты туда же, Мухсин… А ведь про тебя говорят: «Он умный!» Клянусь пророком, вы скоро увидите, к чему ведет такая Неблагодарность. Аллах не дает счастья тому, кто не довольствуется своим куском хлеба. Твои дяди, да не будешь ты таким, как они, стали совсем несносными. О хранитель! И ты тоже начинаешь ворчать.
— Но послушай, тетушка, — мягко сказал мальчик, — мы уже три дня едим гусиную ножку. Дядя Абда сегодня в полдень поклялся на Коране…
— Абда? — гневно перебила его Заннуба. — А кто он такой, скажи на милость, этот си[6] Абда? Что он, хозяин или старший в доме? С каких это пор в нашем доме имеется хозяин? Если говорить правду, глава семьи твой дядя Ханфи, храни его Аллах. Он работает, всех нас кормит, но никогда ничего не говорит и не жалуется. Аллах да сохранит и продлит его жизнь. А Абда? Только и умеет, что с раннего утра браниться, кричать и кидаться на людей.
— Ведь он тоже скоро будет зарабатывать, тетя. К концу года он получит диплом и станет инженером.
Заннуба промолчала. Ее лицо было мрачно. Она снова принялась тасовать и раскладывать карты.
— Абда воображает, что я его боюсь, этого плюгавого хвастуна! — вдруг крикнула она. — Нервный, вспыльчивый! Подумаешь! Нет, клянусь Аллахом, я никого не боюсь!
— А ему самому ты это скажешь? — спросил Мухсин, насмешливо улыбаясь.
Заннуба резко повернулась к нему.
— Что ты говоришь?
Но Мухсину не хотелось с нею спорить, особенно в такой день. Ему даже стало досадно, что он затеял этот разговор. Он засмеялся, стараясь показать тетке, что пошутил и хотел только немного позабавиться.
— Хочешь знать правду, тетя? — серьезно спросил он. — У дяди Абды сердце благородное и чистое.
Заннуба ничего не ответила и молча склонилась над картами, внимательно их разглядывая. Скоро она опять совсем ушла в свои мечты и думы. Мухсин смотрел на тетку, следя за движениями ее рук, раскладывавших карты, и, вглядываясь в ее лицо, словно старался разгадать тайну старой девы. В его глазах искрилась лукавая детская насмешка. Наконец он вплотную придвинулся к Заннубе и спросил, улыбаясь:
— На кого ты гадаешь? На жениха?
Как только Заннуба услышала заветное слово, ее накрашенные сурьмой ресницы дрогнули. Она растерянно подняла руку, поправляя на выкрашенных хной волосах покрывало, и, смущенно потупившись, пробормотала:
— Нет, клянусь пророком, я не о том думаю!
— А о чем же? — продолжал Мухсин все с той же скрытой насмешкой. — Разве я тебе чужой, что ты от меня скрываешь? Знаешь, тетя, клянусь великим Аллахом, никто так не отпугивает женихов, как дядя Ханфи. Все дело в дяде Ханфи. Это он их разогнал.
— Нет, клянусь пророком, я не о том думаю! — повторила Заннуба и стыдливо опустила глаза, словно молоденькая девушка. Мухсин молчал, украдкой разглядывая ее некрасивое увядшее лицо. Что означает это смущение? Притворство или оно искренне? Ему стало грустно, и он почувствовал сострадание к тетке.
Заннуба росла в деревне, невежественная, всеми заброшенная. Она прислуживала жене своего отца и ухаживала за ее курами. Когда ее братья, Ханфи и Абда, поехали учиться в Каир, Заннуба и сын садовника Мабрук, их товарищ по сельской школе, не преуспевший в науках, отправились туда же, чтобы вести их хозяйство и править домом. Жизнь в столице мало изменила Заннубу. Она усвоила только внешние признаки культуры: манеру одеваться и говорить, да и то ограничивалась слепым подражанием своим каирским приятельницам, не понимая смысла того, что делает. Мухсин рассказывал, что не раз слышал, как она встречала своих гостей словами: «Bonsoir mesdames»[7], хотя было раннее утро. Как и большинство некрасивых женщин, Заннуба замечала все на свете, кроме своей непривлекательности. Она очень удивлялась, что то одна, то другая ее знакомая или соседка выходит замуж и лишь она — такая интересная, такая хорошая хозяйка, госпожа в своем доме, остается в девушках, и никто не просит ее руки. Приписывала она это только одной причине:
