Маркус Зусак - Братья Волф
Потом объявил:
— Да ты убогий, ты в курсе?
— В курсе. — Оставалось только согласиться. — Наверное, так.
— Как всегда.
Мы пошли дальше. В который раз. Поджав хвосты.
А, кстати, мы не отменились.
Мы думали, не попросить ли денег у предков, но они в первую очередь захотели бы узнать, зачем мы вообще туда пошли, а подобные обсуждения нам были не особенно нужны. Лично я вынул нужную сумму из своего тайника под жеваным углом ковра в нашей комнате.
И мы пришли снова.
Я прилизывался как проклятый. Для медсестры.
Мы пришли назавтра.
Ничего не вышло — с волосами.
Мы пришли на другой день, и за стойкой сидела какая-то страшила лет, наверное, сорока.
— Ну вот тебе и подружка в самый раз, — шепотом сообщил мне Руб в приемной. Он лыбился, как похотливый несовершеннолетний бандит, каким всегда и был. Он меня презирал, но опять-таки я сам себя частенько презирал.
— Эй. — Я поманил его пальцем. — По-моему, у тебя там в зубах что-то застряло.
— Где? — Руб всполошился. — Тут? — Он разинул рот и изобразил широченный оскал. — Всё?
— Да не — правее. Вон там.
Ничего у него, конечно, не застряло, и, посмотревшись в стекло аквариума и убедившись в этом, он вернулся и шлепнул меня по затылку.
— Ха, — завел он всю ту же песню. — Поганец. — Он хмыкнул. — Но так-то признаю. Та была классная. Красотка ваще.
— М-м-м.
— Не как эта пожилая толстуха, а?
Я посмеялся. Пацаны вроде нас — пацаны вообще — это, в общем, отбросы общества. Большую часть времени уж точно. Клянусь, мы большую часть времени — сущие животные.
Нам не хватало хорошего пинка под зад, так постоянно говорит папаша (и дает его нам).
Он прав.
Подошла медсестра.
— Ладно, кто первый?
Тишина.
И тут:
— Я.
Я поднялся. Подумал, лучше покончить с этим поскорее.
Ну, в итоге все оказалось не так уж страшно. Замазали холодком с привычным вкусом, да дядя доктор поковырялся немного во рту. Сверлежки не было. Нас пронесло. Нет справедливости на свете.
Или, может, есть…
В конце концов, это дантист ограбил нас. Нехило заломил, а работал-то самую малость.
— Столько денег, — пожаловался я, когда мы вышли на улицу.
— Зато, — в кои-то веки ныл не Руб, — не сверлили.
Он двинул меня в плечо.
— Так думаю. Что у нас не водится шоколадных печенюшек. Это для чего-то хорошо, вишь. Для бивней… У нас гениальная маманя.
Я не согласился.
— Да просто скупая.
Мы поржали, но, вообще-то, оба понимали, что мама у нас офигенная. Па — вот кто нас беспокоил.
Дома ничего особенного не происходило. Пахло остатками грибов, что грелись на плите, а Сара опять со своим то же самое на диване. Смысла не было заходить.
Я пошел в нашу с Рубом комнату и посмотрел в окно на город, который смрадно надышал по всему горизонту. Сквозь него бледно желтело солнце, а здания казались лапами громадных черных зверей, прилегших отдохнуть.
Да, была где-то середина июня, и погода уже стала и впрямь кусачая.
Вообще-то, не могу сказать, что в этой истории много всего происходит. Вообще-то, ничего особенного и не происходит. Это просто запись того, что со мной было прошлой зимой. То есть что-то происходило, но как всегда. У меня не вышло вернуться на ту работу. Отец дал мне возможность подработать у него. Наш старший брат Стивен вывихнул лодыжку, дико меня оскорбил, а в конце начал кое-что понимать. Мать устроила показательное боксерское выступление в кабинете директора школы и однажды вечером на кухне, разъярившись, швыряла в меня мусором. Сару бросил парень. Руб начал растить бороду и в конце концов немного разул глаза на самого себя. Грег, парень, что когда-то был моим лучшим другом, попросил у меня взаймы триста баксов, чтобы спасти свою жизнь. Я познакомился с девушкой и влюбился в нее (надо сказать, я мог бы втрескаться в любое недоразумение, прояви оно каплю интереса). Мне снилось до фига странных, болезненных, извращенных, иногда прекрасных снов. И я все это пережил.
Ничего особенного не происходило.
Все вполне обыденно.
Первый сонДело к вечеру, я иду в зубную клинику и вдруг замечаю человека на крыше дома. Подойдя поближе, понимаю, что это зубной врач. Узнаю по белому халату и усам. Стоит на самом краю и, кажется, собрался прыгать.
Я останавливаюсь и снизу кричу ему:
— Эй! Какого черта вы там делаете?
— А ты как думаешь?
Тут у меня кончаются слова.
Остается только броситься в пассаж, где клиника, добежать до приемной и все рассказать прекрасной медсестре.
— Что?! — это ее ответ.
Боже, она такая умопомрачительная, что я готов сказать: «К чертям мистера Зубодера, пойдемте на пляж или как-то». Но я больше ничего не говорю. Бегу в конец коридора, толкаю дверь и поднимаюсь по лестнице на крышу.
Почему-то, когда я оказываюсь на краю крыши, медсестры рядом нет.
Я стою рядом с угрюмым усатым зубным и гляжу за край, а она там внизу пытается уговорить его спуститься.
— Что вы не поднимаетесь? — кричу я ей.
— Я не пойду! — кричит она в ответ. — Высоты боюсь!
Я верю ей, поскольку, сказать по совести, я доволен, что мне видно ее ноги и тело, и в животе под кожей у меня что-то натягивается.
— Ну что ты, Том! — она пытается уговорить зубного. — Спускайся. Пожалуйста!
— Скажите, а зачем вы все-таки сюда влезли? — спрашиваю я его.
Он оборачивается ко мне.
Начистоту.
И говорит:
— Из-за тебя.
— Из-за меня? Да что я такого, на фиг, сделал?
— Я тебя обсчитал.
— Ну-у, чувак, некрасиво, конечно. — И тут я вдруг подначиваю, издевательски: — Так давай прыгай — так тебе и надо, жулик чертов.
Теперь даже красавица-сестра хочет, чтобы он прыгнул. Она кричит:
— Давай, Том, я тебя поймаю!
И оно происходит.
Вниз.
Вниз.
Он прыгает, летит, и красавица-медсестра ловит его, целует в губы и бережно ставит на землю. И даже приобнимает, слегка прижимаясь. Эх, в этом белом халатике, трется об него. У меня все кипит внутри, и в следующий момент, когда она кричит и мне прыгать, я шагаю с крыши и падаю…
В кровати, проснувшись, я чувствую во рту привкус крови и помню тротуар и удар головой.
2
Вся эта история с зубным опустошила мои финансы, и пришлось мне как миленькому идти плакаться на старую работу. Типа из газетного киоска я не впечатлил.
— Извините, мистер Волф, — сказал он, — с вами рискованно связываться. Вы опасны.
Не, вы только послушайте. Будто я разгуливаю по улицам с обрезом или как-то. Черт бы драл, я ж просто разносчик газет.
— Да ладно, Макс, — скулил я. — Я повзрослел. Стал ответственнее.
— Кстати, сколько тебе?
— Пятнадцать.
— Ну-у… — Он крепко поразмыслил. Перестал — подвел черту. — Нет. — Покачал головой. — Нет, нет.
Но я его зацепил, точно. Он никак не мог определиться. Чересчур задумался.
— Пятнадцать — слишком много, в любом случае.
Слишком много!
Ребята, не очень-то весело быть никому не нужным, лишним разносчиком газет, уж поверьте.
— Ну пожа-а-алуйста… — канючил я.
Гадость какая. Все ради вшивой разноски газет, когда ребята моих лет загребали лопатой в «Маках» и «Кентакки», провались они, «Фрайд чикенах». Это было унизительно.
— Ладно, Макс, — меня осенило, — если вы меня не возьмете обратно, я приду сюда в той же одежде, что сейчас, — а я был в зачуханных трениках, разбитых кроссах и старой грязной ветровке, — я приведу брата и его друзей, и мы тут будем читать, как в библиотеке. Мы не будем хулиганить, сразу говорю. Просто будем тут зависать. Кто-то из них, может, и ворует, но вряд ли. Ну, стянут парочку…
Макс подошел ко мне ближе.
— Ты че, угрожаешь, чмо малолетнее?
— Да, сэр, точно.
Я улыбался. Думал, все идет на лад.
Зря я так думал.
Зря, потому что мой бывший босс Макс взял меня за ворот и выволок со своей территории.
— И не вздумай явиться снова, — предупредил он.
Я стоял столбом.
Качал головой.
На самого себя.
Чмо. Чмо!
Это правда.
Мой хитрый план по возвращению на работу кошмарно вышел мне боком. Пульс на шее стучал тяжело, и я будто чуял на дне горла вкус той ночной крови.
— Чмо, — обозвал я себя.
Посмотревшись в витрину соседней булочной, я представил, будто на мне новенький синий костюм, черный галстук, черные туфли, четкий причесон. Но на самом-то деле я в крестьянских одежках, а волосья торчали еще хуже, чем всегда. И я смотрелся в эту витрину, забыв про всех на свете; глядел и лыбился такой специальной улыбочкой. Ну знаете, такой улыбочкой, которая тебя оглоушивает, сразу показывая, насколько ты жалок? Вот так и улыбался.
