Дино Буццати - Шестьдесят рассказов
Он вышел оттуда другим человеком: болезнь иссушила его, он зарос бородой и походил больше на убогого старикашку, чем на знаменитого атамана, лучшее ружье тех мест, никогда не дававшее промаха.
Так вот, уложив свои пожитки в мешок, он отправился в Монте-Фумо, где располагалось его царство и где он оставил своих товарищей.
Было июльское воскресенье, когда он вступил в долину, в глубине которой стоял их дом. Лесные тропинки не изменились: вот он, зацветший пень, а там такой знакомый причудливый камень. Все как прежде.
День выдался праздничный, и разбойники сидели дома. Подойдя ближе, Планетта услышал голоса и смех. В отличие от того времени, когда он был тут хозяином, дверь оказалась заперта.
Он постучал. В доме затихли. Потом спросили:
— Кто там?
— Я из города, — ответил он. — От Планетты.
Ему хотелось сделать им сюрприз, но, когда они ему открыли и вышли навстречу, Гаспар Планетта сразу понял, что его не узнали. Только старый, отощавший пес Рожок бросился к нему с радостным лаем. Поначалу его старые товарищи — Козимо, Марко, Плющ — да еще три-четыре незнакомых парня сгрудились вокруг него, расспрашивая о Планетте. Он сказал, что познакомился с их атаманом в тюрьме, что Планетту освободят через месяц и тот, мол, послал его сюда разузнать, как идут дела.
Однако через некоторое время разбойники утратили всякий интерес к пришельцу и под тем или иным предлогом разошлись по своим углам. Только Козимо продолжал разговаривать с ним, все еще его не узнавая.
— А когда он выйдет из тюрьмы, что он собирается делать? — спросил Козимо, имея в виду бывшего атамана.
— Что он собирается делать? — переспросил Планетта. — А разве он не может вернуться сюда?
— Конечно, конечно, почему же нет? Но я подумал о нем, я подумал… Тут многое переменилось. Ему захочется опять командовать, это понятно, а я уж не знаю…
— Чего ты не знаешь?
— Не знаю, согласится ли Андреа… как бы чего не вышло… По мне, так пусть возвращается, мы с ним всегда ладили.
Так Гаспар Планетта узнал, что новым атаманом стал Андреа, один из прежних его товарищей, которого он, правда, всегда считал большой скотиной.
Дверь широко распахнулась, и Андреа остановился посреди комнаты. Планетта помнил ленивого верзилу, а теперь перед ним стоял грозный разбойник со свирепым взглядом и пышными усами.
Андреа тоже его не признал.
— Вот оно что, — сказал новый атаман, узнав о Планетте. — А чего ж он не бежал из тюрьмы? Ведь это так просто. Марко тоже упрятали за решетку, но он не пробыл там и недели. И Стелла бежал без труда. А уж ему-то, атаману, сидеть в тюрьме вроде бы и вовсе не пристало.
— Теперь там, к слову сказать, не то, что прежде, — ответил, плутовато улыбаясь, Планетта. — Теперь там побольше часовых и решетки заменили. Словом, ни минуты без присмотра. А кроме того, приболел он.
Так он сказал, но, говоря это, понимал, что отрезает себе пути назад: атаман не может дать себя арестовать, а уж тем более просидеть в тюрьме целых три года, как последний бродяга. Он понимал, что состарился, что ему тут не место, что звезда его закатилась.
— Планетта мне сказал, — устало продолжал он, — он, всегда говоривший бодро и весело, — Планетта сказал мне, что оставил здесь своего коня, белого коня по кличке, если не ошибаюсь, Поляк, у него еще нарост под коленом.
— Ты хочешь сказать, был нарост? — вызывающе спросил Андреа, начинавший догадываться, что перед ним сам Планетта. — В том, что конь издох, мы уж никак не виноваты.
— Он мне сказал, — спокойно продолжал Планетта, — что оставил здесь свою одежду, фонарь, часы. — И тут он чуть-чуть улыбнулся, подойдя к окну, чтобы все могли получше его разглядеть.
И они его разглядели, они узнали в этом тощем старикашке то, что осталось от их атамана, от знаменитого Гаспаpa Планетты, лучшего и когда-то всем известного ружья, ни разу не давшего промаха.
Однако никто не показал виду. Даже Козимо не осмелился и слова произнести. Все притворились, будто не узнают его, потому что тут был Андреа, новый атаман, которого они боялись. Андреа держался так, словно бы ничего не понимал.
— Его вещей никто не трогал, — сказал Андреа, — они должны лежать вон в том сундуке. Но я что-то не слыхал о его одежде. Может, ее кто износил?
— Он сказал мне, — невозмутимо продолжал Планетта, но теперь уже без улыбки, — он сказал, что оставил здесь свое меткое ружье.
— Его ружье по-прежнему здесь, — ответил Андреа, — и он может забрать его когда угодно.
— Он говорил мне, — продолжал Планетта, — он часто говорил мне: кто знает, как там обращаются с моим ружьем, как знать, не найду ли я, вернувшись, вместо него ни на что не годную железяку. Он был очень привязан к своему ружью.
— Я пару раз пострелял из него, — признался Андреа, и в его голосе прозвучал вызов. — Но ведь не съел же, черт побери!
Гаспар Планетта снова уселся на скамью. Он почувствовал, что у него опять начинается приступ лихорадки: не бог весть какая болезнь, но голова стала мутной и тяжелой.
— Скажи, — обратился он к Андреа, — ты мог бы показать мне его?
— А ну-ка, — сказал Андреа, делая знак одному из тех новых разбойников, которых Планетта не знал, — а ну-ка подай сюда ружье.
Ружье принесли и подали Планетте. Он внимательно, озабоченно осмотрел его и мало-помалу успокоился. Погладил рукою ствол.
— Ладно, — сказал он после долгой паузы. — Он еще говорил мне, что оставил здесь патроны. Я даже точно помню: шесть мер пороха и восемьдесят пять пуль.
— А ну-ка, — сказал Андреа сердито, — а ну-ка принесите ему порох и пули. Еще что-нибудь вспомнил?
— Еще… — ответил преспокойно Планетта, поднимаясь со скамьи, подходя к Андреа и выдергивая у него из-за пояса длинный кинжал в ножнах. — Еще вот этот охотничий нож, — сказал он и сел на прежнее место.
Наступила долгая, гнетущая тишина. Наконец Андреа поднялся.
— А теперь вечер добрый, — сказал он, давая понять Планетте, что пора уходить.
Гаспар Планетта поднял на Андреа глаза, мысленно взвешивая его сильное, мускулистое тело. Разве мог он принять брошенный вызов, он, такой больной, измученный? Поэтому Планетта медленно встал, подождал, пока ему вернут его вещи, засунул их в мешок и вскинул на плечо ружье.
— Что ж, вечер добрый, — сказал он, направляясь к двери.
Разбойники застыли в изумлении: им и во сне бы не приснилось, что Гаспар Планетта, знаменитый разбойничий атаман, уйдет вот так, вконец униженный и оплеванный. Один лишь Козимо сумел, отбросив притворство, выдавить из себя каким-то хриплым голосом:
— Прощай, Планетта. Счастливо тебе!
Планетта шел назад лесом, среди вечерних теней, насвистывая песенку.
Теперь Планетта не был больше атаманом разбойников, он стал просто Гаспаром Планеттой, некогда звавшимся Северино, сорока восьми лет от роду и не имеющим постоянного места жительства. Но жилье у него все-таки имелось — халупа на Монте-Фумо, построенная из камней и досок посреди густых зарослей; в ней он однажды прятался, когда вокруг шастало слишком уж много жандармов.
Планетта добрался до своей халупы, развел огонь в очаге, пересчитал, сколько у него денег (их ему должно было хватить на несколько месяцев), и зажил один-одинешенек.
Но как-то вечером, когда он сидел у очага, дверь резко отворилась, и на пороге с ружьем в руках появился юноша. С виду лет семнадцати.
— В чем дело? — спросил Планетта, даже не привстав.
Глаза у юноши блестели задором, как у него, Планетты, только годков эдак тридцать тому назад.
— Тут живут ребята из Монте-Фумо? Я ищу их вот уже три дня.
Мальчика звали Пьетро. Он, нимало не смутившись, заявил, что хочет уйти в разбойники. Он всегда бродяжничал и давным-давно подумывал об этом, но, для того чтобы стать разбойником, надо иметь по крайней мере ружье, и ему пришлось малость потерпеть; однако теперь ружье он украл, вполне приличный дробовик.
— Тебе здорово повезло, — весело заявил Планетта. — Я — Планетта.
— Ты хочешь сказать — атаман Планетта?
— Он самый.
— А разве он не в тюрьме?
— Я в ней, к слову сказать, побывал, — разъяснил Планетта, посмеиваясь. — Просидел в ней три дня. Не построили еще такую тюрьму, в которой можно было бы продержать меня дольше.
Мальчик посмотрел на него с восхищением.
— И ты согласен взять меня к себе?
— Взять тебя к себе? — переспросил Планетта. — Ладно, сегодня переночуешь тут, а завтра посмотрим.
Они стали жить вместе. Планетта не разочаровывал мальчика: он заставил его поверить, что он по-прежнему атаман, объяснил ему, что предпочитает жить в одиночестве и общается с товарищами, только когда это необходимо. Мальчик верил каждому его слову и ждал от него великих дел.
Но проходили дни, а Планетта не двигался с места. Самое большее — ходил иногда поохотиться. Все остальное время сидел подле очага.
