Кингсли Эмис - Один толстый англичанин
Последовали приветствия, представления. Более близкое знакомство с молодым человеком по имени Найджел Паргетер, которого пригласили, похоже, единственно потому, что он был англичанином, Роджер отложил на потом, если оно вообще понадобится. С юной американкой студенческого вида, чье имя он не расслышал, стоило познакомиться теснее. По меньшей мере. Она была смугла и похожа на иностранку, хотя и не сказать чтобы очень серьезна. К тому же излишне вертлява. Но было совершенно очевидно, что она девушка Ирвина Мечера.
Впоследствии Роджер вспоминал, как сразу и бесповоротно возненавидел автора «Неба мигунов». Когда-то давно столь же жгучую неприязнь он испытал к телепродюсеру, тоже американцу, на приеме в отеле «Мирабел». Тот тип на весь вечер завладел вниманием известного иезуита, на которого Роджер желал произвести впечатление, и даже обед его оплатил из собственного кармана: только вино обошлось в пять фунтов десять шиллингов. Как это было легкомысленно, не прислушаться к тому, что нашептывал внутренний голос.
Ирвин Мечер, веснушчатый шатен со стрижкой ежиком, одетый легко: в голубую футболку и тренировочные брюки, – ничем особенным не выделялся, кроме скучающего взгляда серых глаз. Этот взгляд как бы говорил, что здесь не на что смотреть, разве что попадется нечто совсем необычное. Подобное высокомерие у двадцатиоднолетнего юнца взбесило Роджера. Надо будет что-нибудь придумать, чтобы согнать с него спесь.
В настоящую минуту его занимали вещи более важные. Последний раз Роджер виделся с доктором Бангом три дня назад и в пятнадцати милях отсюда. Что до миссис Банг, то цифры были внушительней – восемнадцать месяцев и четыре тысячи миль. Тем не менее это мистер Банг радостно смеялся, секунд десять тряс Роджеру руку, хлопал его по плечу и говорил, как он счастлив его видеть. Миссис же Банг лишь едва улыбнулась и подставила Роджеру щеку для поцелуя, вернее, подбородок, как остальным. Он искал в ее поведении свидетельств предусмотрительной осторожности и не находил. Или, может, не к ней он являлся (без предупреждения) в дом близ будвайзерского кампуса, а к ее мужу, бывшему тогда в Айдахо или Айове с маленьким Бангом? Да нет же, к ней.
– Здравствуй, Элен! Ты дивно выглядишь.
– Спасибо. Тут очень мило. Со стороны мистера и миссис Дерланджер было очень любезно пригласить нас.
– О, они всегда невероятно гостеприимны… Насколько могу судить, тебе нравится в Будвайзере? Во всяком случае, дом вам подыскали пристойный.
– Да, нравится, и соседи интересные люди, такие обходительные, постоянно к нам заходят, а дети вместе… Наверно, лучше всего здесь Артуру.
Услышав это имя, Роджер вздрогнул и мысленно перекрестился. Однако его реакция осталась незамеченной. Еще Артуру было пять лет, а уже то, как он смотрел на вас, как неспешно поворачивал голову и обдумывал каждое слово, прежде чем ответить, невероятно напоминало повадки взрослого человека. Каков же он, должно быть, теперь, когда ему уже семь?
– Ах да, Артур, как он?
– Замечательно. Ходит в ту же маленькую сельскую школу, что и все дети университетских преподавателей. Учителя им не нахвалятся, особо отмечают, какой он прилежный и способный.
Роджер пробормотал ничего не значащее: «Прекрасно, прекрасно». Не желая того, он вспомнил, как пытался объясниться Элен в любви. Дело было в Регентском парке, и Артур оценивающе разглядывал его, сидя в прогулочной коляске. Как хотел взять ее за руку в маленьком зальчике ресторана Оскара Дэвидсена, а Артур плевал в него блюдом № 91 (котлеты, краснокочанная капуста, свекла). Школа. Ну да. Пора уже. Роджер чувствовал себя как тот французский любовник, к даме сердца которого возвратился со сборов муж.
– Он так быстро растет. Ведь он был совсем малышом, когда ты последний раз видел его?
– Когда я первый раз видел его. – И уже тогда артист, каких поискать, маленький мерзавец, который опрокинул на новый костюм Роджера полную тарелку бабушкиного домашнего компота из айвы, специально для того и присланного ею то ли из Айдахо, то ли из Айовы.
– Мы, наверно, года три или четыре не встречались, да?
– С апреля шестьдесят первого, с Лондона, – уточнил Роджер, изо всех сил стараясь не выдать, как он шокирован и разочарован.
Не в обычае доктора Банга было столь долго не принимать участия в разговоре, каком бы то ни было. Сейчас он произнес в своей грассирующей датской манере:
– Женщинам совершенно не дано чувство времени, не правда ли, Роджер? О, все мы, разумеется, знаем, что у них масса других достоинств, куда более важных…
– О, разумеется, нам дадено чувство времени, просто ты этого еще не заметил.
– Нет, вы слышали? Разве это не чудовищно? Видно, мне с ней не справиться. Делаю все, что могу, но она безнадежна. Дадено – нечто подобное можно найти у Поупа. Опять употребляет аорист вместо перфекта. Она с каждым днем все больше становится американкой, и конечно, прежде всего это сказывается на ее речи.
– Ладно тебе, – засмеялся Роджер, – ты же не в аудитории. Давайте лучше выпьем.
– Извини, никак не могу отвыкнуть. Такая у меня работа, и, пока слышу, как вокруг меня разговаривают люди, никогда она не кончится. Ведь это самая основа человеческой деятельности, от этого невозможно уйти.
– Думаю, что словечко-другое…
– Знаешь, – сказала Элен мужу, – сколько ты ни объяснял, я так и не могу понять, что плохого в том, чтобы говорить как американцы. В конце концов, куда больше людей говорят как они, а не как англичане.
– И это не единственное…
– Вот тебе, Роджер, пожалуйста: пример неспособности рассуждать логически. – Эрнст повернулся к Элен и пустился в объяснения: – Вопрос так не ставится, плохо или хорошо. Правильно или неправильно. И конечно, не имеет значения, сколько людей говорят так, а сколько – иначе. Просто в восточном полушарии, где, как тебе известно, находится Скандинавия, традиционно в качестве второго языка изучают британский английский. Так вот…
– Но мы сейчас не в восточном полушарии, мы в Америке, и здесь так же традиционно…
– Вопрос не в том, традиционно или не традиционно, а в том, какая именно…
– Ты мне сам говорил, что никогда не станешь…
Когда Джо повел всех к бассейну, Роджер сел с ними рядом. Добрую половину времени, проведенного им в обществе Бангов, супруги бывали заняты разговором друг с другом и на него не обращали внимания. Он рад был, что сейчас они говорили по-английски, поскольку, когда они распалялись, то обычно переходили на датский. Хотя ему нравилось смотреть, как преображается рот Элен, говорящей по-датски, тем не менее в такой ситуации он чувствовал себя лишним.
Незаметно разглядывая ее сейчас, он видел, что в свои двадцать девять она стала даже прекрасней той тоненькой девушки с соблазнительно развитой грудью, которой когда-то была. Стройные ноги, насколько он мог видеть, были по-прежнему стройны. То же можно было сказать о плечах, чуточку, пожалуй, пополневших, так что меньше выделялись ключицы под кожей, покрытой легким загаром. Как давний идолопоклонник, Роджер перевел взгляд выше.
Больше всего (за малым исключением) ему нравилось в ней лицо. С тонкими губами, тонким носом и сумрачным взглядом, наводящее на мысль о неразбуженной брутальности, оно поражало его прямо в сердце. И потом ее волосы. Привлекающие взгляд излишним, быть может, разнообразием оттенков, от пепельного до бледно-золотого и лимонного, едва ли не оскорбительным для его чувства гармонии, они, как всегда, были слегка растрепаны. На щеках привычно горел румянец. Когда пять лет назад он впервые увидал ее в копенгагенском «Большом павильоне», встречаемую в дверях швейцаром и даже девушкой-гардеробщицей, он всерьез подумал было, что она примчалась на то же, что и он, сборище, прямиком из порта. Но к концу вечера он пришел к заключению, что такого не может быть. Если подумать, то все это и в самом деле очень печально.
Что, в конце концов, ее прельстило в докторе Банге? Или верней, что она (Боже мой!) нашла в нем, полюбила и, похоже, так ценит? Внешне он был очень привлекателен: высокий и молодой, стройный, чернявый, с маленькой изящной головой – ни дать ни взять балетный танцор, обладающий к тому же необыкновенно выразительной мимикой. (Еще лет десять назад Роджер не побоялся бы соперничества с добрым доктором. Но теперь он в подобные истории не ввязывался.) Красноречием доктор не мог похвастаться, собеседник был никудышный. Тогда почему она все время разговаривает с ним? Правда, они вечно спорят, но это лишь означает, что ей интересно. И что тут может быть интересного?
Темпераментно обменявшись парой фраз на датском, супруги повернулись к Роджеру и заговорили разом, как это часто бывало, когда в разговоре участвовал третий. Будучи настроен очень благодушно, Роджер добросовестно пытался слушать обоих одновременно. Люди вспыльчивые, как он, используют любую возможность, чтобы показать, сколь они терпимы.
