Дэнни Уоллес - Человек-да
делал. Не забыть то восхитительное, безумное, неопределенное время. Очень важное для меня время,
беззаботное время, время, которое я, оглядываясь назад, называю лучшей порой моей жизни.
Правда, листая дневник, я понимаю, что забывать-то нечего. Вернее, нечего помнить.
В прошлом году все было по-другому. Прошлый год был годом приключений. Годом веселья. Годом друзей.
Но я также постепенно начал сознавать, по прошествии полугода, что все мои рассказы — о событиях
прошлого года. И воспоминания тоже. Я путешествовал по великолепию прошлого, упиваясь блаженством
лучших времен. Нет, пожалуй, это не совсем верно. Точнее, совсем неверно. Я блаженствовал, не выходя из
дома.
Несколько месяцев я томился под гнетом впечатления, будто все в моей жизни замечательно. Я холост, мне
двадцать пять лет, живу в одном из самых волнующих городов мира. А оказалось, я, холостяк, сижу в трусах в
своей квартире.
Кризис двадцатипятилетнего возраста — весьма странное чувство. Однажды я его уже испытал, но тогда
жизнь моя не имела определенной направленности. В те же дни я знал, куда двигаюсь. Точно знал. По
наклонной, вниз.
В своем воображении я представлял себя молодым лондонцем, пробивным горожанином. В своем
воображении я все время куда-то бежал, действовал, всегда был в гуще событий. Мне казалось, я сошел прямо с
рекламного плаката. Возможно, я даже думал, что у меня есть мопед.
Как же глубоко я заблуждался. Особенно относительно мопеда.
И именно это я наконец-то пойму, когда приду домой после разговора с тем человеком в автобусе.
Разговорились мы случайно.
До того момента это был обычный будний день. Я работал в Уэст-Энде. После работы, как всегда, помчался в
метро, надеясь добраться домой до часа пик. Очень уж не хотелось трястись в переполненном вагоне, утыкаясь
лицом в чью-нибудь грудь, и резаться о бумагу каждый раз, когда кто-то стоящий рядом переворачивал
книжную страницу.
Мы — я и этот человек — стояли на платформе Центральной линии2, ожидая поезда, который должен был
доставить нас из Холборна в Ист-Энд. Вдруг динамик захрипел, и трескучий голос сообщил, что объявлена
тревога. Нас попросили покинуть метро. Наше путешествие домой затягивалось на час. Нам предлагалось
выйти на улицу, втиснуться в автобусы, которые бы очень медленно поползли по запруженным дорогам под
проливным дождем, везя нас домой.
Мы с тем мужчиной, вскинув брови, переглянулись и улыбнулись, будто говоря: «Да-а, к чему катится мир»,
но друг другу не сказали ни слова. Просто стали подниматься к выходу, как добропорядочные,
законопослушные британцы, каковыми мы и были на самом деле.
— И погодка в самый раз! — заметил мой попутчик, когда мы вышли на улицу и под косым дождем
затрусили к автобусу. Я рассмеялся — пожалуй, слишком громко. Мы показали свои проездные водителю и
влезли в автобус, набитый возмущенными пассажирами.
Через десять минут и три остановки мы нашли для себя по сидячему месту и еще через десять минут
разговорились.
— Куда вы направляетесь? — полюбопытствовал я.
— В Олдгейт, — ответил мой попутчик.
Как оказалось, он был учителем.
И я вдруг неожиданно стал его учеником.
— Так чему он тебя научил? — спросил Иан.
— Скажу через минуту.
— Нет, скажи прямо сейчас. Мне не терпится узнать; какую мудрость он тебе передал, так что ты в срочном
порядке пригласил меня сюда.
— Я тебя сюда не «приглашал».
— Ты по электронке сообщил мне, что твоя жизнь полностью изменилась, и сказал, что хочешь встречаться
чаще.
— Это вряд ли можно назвать приглашением. Скорее, я имел в виду: «Не желаешь ли выпить пивка? »
— Прекрасно. Желаю. Спасибо.
Я вздохнул, поднялся и пошел за пивом.
Теперь, по зрелом размышлении, я понимаю, что мое падение по спирали началось после того, как меня в
конце осени бросила моя подружка. Для меня это был шок, сокрушительный удар, перетряхнувший мои
взгляды на жизнь.
Только не думайте, будто я помешан на своей бывшей подружке. Это не история об одержимости, сожалении
и попытке вернуть утраченную любовь. Хорошего охотника из меня никогда не получилось бы, поскольку по
натуре я человек не очень энергичный, да и бинокля приличного у меня нет.
Просто когда тебя неожиданно бросают, начинаешь задумываться о будущем. Я не говорю, что три года,
проведенные с Ханной, были пустой тратой времени. Вовсе нет. То была замечательная пора теплых нежных
отношений. Я только хочу сказать, что после разрыва с близким человеком начинаешь анализировать события
минувших лет и задаешься вопросом: «И что теперь?»
Так что за две недели мне пришлось повзрослеть на три года. Я вновь стал свободным художником —
устроился внештатным продюсером радиопрограмм на Би-би-си. Оформил ипотечный кредит. Оформил
пенсию. Начал ходить по магазинам «Хабитат»3 и «ИКЕА». Стал экспериментировать с макаронными
изделиями — готовил новые потрясающие блюда. Купил дуршлаг, освежитель воздуха, авторучку. Научился
гладить. Даже приобрел комнатное растение.
В общем-то, все это были незначительные перемены. Но вскоре, сам того не сознавая, я развил в себе
склонность к домоседству. Стал заниматься ерундой, халтурно выполнял свою работу. Ходил сутулясь. Если не
ходил, то дремал или торчал перед телевизором, переключая каналы. Ко всему остальному у меня пропал
интерес. Я превратился в человека, который способен увильнуть от выполнения прежде данного обещания.
Который заранее чувствует, что его хотят куда-то пригласить, и ловко уклоняется от приглашения. В человека, который с радостью готов променять вечер в пабе на серию телефильма «Жители Ист-Энда»3. Который вместо
того, чтобы пойти на день рождения, отправляет поздравление по электронной почте. Который посылает SMS-
сообщения вместо того, чтобы позвонить, и звонит вместо того, чтобы нанести визит. Я превратился в
человека, который постоянно прибегает к невинной лжи. В человека, у которого всегда есть отговорка. В
человека, который всегда отвечает отказом.
И я был абсолютно счастлив. Счастлив тем, что я — это я, собственной персоной, сам глажу свои вещи.
Счастлив до того вечера, когда оказался в автобусе рядом с тем человеком.
— Ну хорошо, — сказал Иан. — Значит, там был тот человек. И ты сидел рядом с ним. То есть это все-таки,
что называется, не классический анекдот.
— Важно то, что он сказал мне, Иан.
— Да, это я уже слышал. Но что конкретно он тебе сказал? Что такого он сказал, что изменило твою жизнь?
На данный момент мне известно одно: тот человек тебе что-то сказал.
— Наберись терпения.
— Он тебе сказал: «Наберись терпения»?
— Нет, это я тебе говорю. А он сказал нечто более важное.
— И что же?
Первыми на мои странности обратили внимание друзья. Они заметили, что я изменился, реже общаюсь с
ними, гораздо чаще говорю «нет».
Конечно, от случая к случаю я все же проводил вечер в пабе и всегда соглашался, что нам нужно чаще
встречаться, но мне все как-то было недосуг. То я слишком устал, то собирался что-то посмотреть по
телевизору или просто хотел побыть один. Я и сам толком не понимал, что со мной. Но меня — вот что
удивительно — это нисколько не удручало. Во всяком случае, пока это со мной происходило. Грустно мне
стало только тогда, когда я наконец-то осознал, что мое поведение не лучшим образом отражается на моих
отношениях с друзьями, которых я постоянно подводил или раздражал, или разочаровывал, или даже терял.
Но в то время я ничего не замечал. Печально было то, что отвечать отказом вошло у меня в привычку.
— Ага! Я так и знал! — воскликнул Иан, тыча мне пальцем чуть ли не в лицо. — Я знал, что ты просто
отделываешься отговорками!
— Ты прав. Извини.
— В тот вечер, когда ты сказал, что не можешь прийти, потому что победил в конкурсе за право
познакомиться с Лайонелом Ричи4, это была отговорка?
— Да.
— А когда отказался прийти, сославшись на то, что якобы случайно вывихнул все суставы на ногах?
— Это была явная ложь. Мне очень жаль. Но больше отговорок не будет. Честное слово, Иан. Я теперь
другой человек.
— Господи, Дэн... в тот вечер, когда я прислал к тебе Ханну и она лишь предположила, что ты выдумываешь
отговорки, ты ведь оскорбился до глубины души!
Иана беспокоило, что я стал редко появляться на людях, и он решил взять инициативу в свои руки. Буквально
