Людмила Петрушевская - Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)
Невесты все до единой полны любви к себе, жены же, пережив расцвет, облетают как вишни, как яблони, только что их осыпали роскошные цветы — и вдруг пробуждение, реальность. Зеленые завязи, беременность веток.
Редко у кого из замужних остается прежняя восторженная любовь к себе. Она, скорее всего, перерождается в любовь к мужу, потом к своему ребенку, далее часто в ревность и в борьбу за главенство в семье.)
Но это так, к слову. У нас же другая тема. Любовь к себе часто встречает на своем пути не ответную любовь, но похоть, подобную позывам на низ,— именно похоть, то есть нужду тела в освобождении, которая ведет на охоту ловцов бабочек, истребителей пыльцы.
Возле нашей девушки затормозила машина, неважно какая, может быть, старый «мерс», битый БМВ, неважно. Она в таких вещах не разбиралась. Большая машина, на заднем сиденье сильно накрашенная, богато одетая особа, обратившаяся с какими-то словами к водителю (хозяйка?), довольно-таки взрослая, с прямой спиной, а впереди, рядом с шофером, еще один человек.
— Садитесь!— ласково сказал он, обернувшись к невесте.— Мы вас довезем куда вам нужно. Бесплатно, бесплатно. Мы катаемся по случаю праздника.
Остальные многозначительно засмеялись.
И он распахнул заднюю дверцу.
Наша девушка села рядом с той не очень молодой девушкой. Идти она почти уже не могла. Очень резали туфельки.
Она назвала адрес. Сразу стало весело и прекрасно.
— Только мы заедем тут недалеко, лады? Надо одного человечка встретить,— ласково сказал тот же голос впереди.
Они приехали в какой-то неухоженный дворик, по виду это были кулисы старого переулка, и заброшенное, осевшее двухэтажное строение встретило их подвальным холодом в подъезде, скверным запахом и темной, запыленной лампочкой.
— Нам сюда,— сказал тот же голос, открылась поцарапанная железная дверь, изнутри послышалась музыка, и девушка, стоявшая первой, вынужденно шагнула в потемки. Нанесло каким-то нежилым запахом пыльных бумаг, нагретых компьютеров, кисловатым духом бытовой химии и почему-то мокрых тряпок, здесь явно пользовались еще и кофеваркой — похоже, девушку привели в офис.
Тут шли какие-то праздничные приготовления, вдалеке стучал ножик и лилась вода, оттуда навстречу гостям выглянула еще одна тетка, даже постарше той, которая стояла сзади. Уборщица?
— О! Привет, кого я вижу! Какие люди!
Они все перецеловались со смехом.
— Вы с кем?— поинтересовалась уборщица, накрашенная по случаю праздника старая тетка лет сорока.
— Это вот наша девочка,— отвечал тот же парень, что в машине сидел впереди, и все засмеялись.
— А, поняла, ну что, бля,— сказала тетка и скрылась.
— Тебя как зовут?— спросил он, обернувшись.
Здесь, в коридоре, она увидела вблизи его лицо и помертвела. Он был похож на убийцу. Его друг тоже.
— Меня зовут Клава,— ответила на всякий случай девушка.
Оба парня заржали, повторяя «клава, клава».
Они ввели девушку в большую комнату, в центре которой находился раздвинутый стол с одноразовой пластиковой посудой, с салатами, нарезанной колбасой и бутылками в центре. Там сидели и стояли явные убийцы!
Составленные в углу компьютеры, календарь на стене, затасканные занавески, жухлые растения в горшках — обстановка эта производила какое-то гнетущее впечатление. Куда я попала, думала наша девица, что за бред? Куда занесло меня, идиотку?
Убийцы посматривали на нее вскользь, ухмыляясь.
Вошла та накрашенная баба, что ехала в машине.
— Идем-ка пока,— сказала она и показала рукой.
Они пошли по коридору.
В соседней комнатушке было еще теснее. Какие-то стеллажи с папками, большой заваленный бумагами стол и стол у дверей поменьше, факс, принтер, навесная полка с книжками и вьющимся растением — и под нею почему-то тахта, раздолбанная, полинявшая, странная в таком месте. Сбоку виднелась еще одна, слегка приоткрытая, дверь.
Девушка села около большого стола на стул для посетителей и затосковала. Она подумала, что так может чувствовать себя кролик, вынутый из своей клетки и принесенный в сарай к топору. Смертная тоска, вот как оно называется. Смертная тоска в ожидании неизвестного.
Парни гомонили за стеной, ржали, загремела музыка, а та женщина, которая ехала в машине, теперь как бы расслабилась. Сейчас она выглядела много старше. Она вроде бы даже сменила внешность, отвесила челюсть, ссутулилась и выпустила живот, словно ей больше не надо было быть образцовой моделью, поскольку перед ней стояла другая задача. Она села лицом к девушке за стол ближе к коридору, потыкала в кнопки компьютера. Он зажужжал. Баба воззрилась на экран. Она сидела сторожихой тут, в банде убийц.
— А где туалет?— спросила наша девушка.
— Идем,— отвечала тетка, покачав головой и скривившись.
Просительницу провели мимо включенного компьютера (там мелькала игра в бродилки-стрелялки), проводили по коридору до двери уборной и, судя по всему, постояли рядом в ожидании. Выйдя из вонючего, тускло освещенного сортира, девушка в сопровождении конвоя была доставлена обратно.
И снова села на стул.
А тетка вернулась к компьютеру.
Другая баба, та, что выглядывала из кухни, всунулась в дверь, позвала пальцем подругу, и между ними произошел быстрый и невразумительный разговор, обе почти шептали, причем охранница явственно выматерилась в ответ на последние слова старшей, той, что стояла в коридоре.
Ни в одном телевизионном сериале, ни в одном фильме бедная Клава не видела таких страшных баб. Они смахивали на настоящих убийц, которые сбросили с себя маски обычных людей, потому что уже было незачем притворяться. Они щерились друг на друга. Или ей это примерещилось со страху.
По виду они походили вроде бы на сестер, но та, с кухни, выглядела поплоше, как кухарка на работе, и вела себя неприветливо. То ли какие-то прежние дрязги всплыли между ними?
Та, что помоложе, явно презирала старшую убийцу.
Новоявленная Клава похолодела, когда младшая сказала довольно понятно:
— Иди, мы с крышкой (как будто она произнесла именно так) без тебя с ней разберемся. Не твоя забота, не лезь в чужую (дальше шел мат).
Клава дрожала крупной дрожью.
Та баба засмеялась и исчезла.
Охранница села на тахту, стряхнула с нее мусор, подняла с полу какой-то вскрытый пакетик, поглядела на Клаву, как бы призывая ее в свидетели. Показала головой на дверь, за которой скрылась та уборщица. Подняла брови, скривилась. Покачала головой. Мол, что здесь было такое. Выбросила пакетик в мусорную корзину.
Судя по всему, она тут не работала, в этом офисе.
Клаве как бы диктовали непроизнесенные мысли.
Похоже, что бабе доставляло удовольствие, поглядывая на Клаву, этим почти прямым текстом пророчить несчастной жертве ее близкое будущее на местной тахте.
Но инстинкт самосохранения велел Клаве независимо подняться и произвести осмотр тех немногих книг, которые находились в помещении. Там оказались, как ни странно, стихи Есенина, роман в бумажной обложке под названием «Некрасивая», парочка дюдиков и телефонный справочник десятилетней давности.
Во входную дверь затрезвонили. Охранница-тетка оторвалась от компа и выглянула в коридор.
Там загремел замок, входили люди, бубнили радостные, пьяные, похабные мужские голоса. Кто-то провозгласил: «Ну че, б, нашли?» Тетка, хохоча, прокричала вошедшим свои приветствия. Ей явно хотелось к ним. Она уже наполовину выдвинулась в коридор. Она даже потыкала пальцем в сторону Клавы, как бы отвечая, что нашли, хотя этого пальца никто кроме Клавы видеть не мог.
Пленница в ответ (сердце бешено стучало) огляделась, якобы от нечего делать осматривая комнату, и повернулась к боковой двери. Затем девушка стронулась с места независимо, притворяясь свободным человеком, и открыла ее. Тетка не реагировала, возбужденно подавая матерные реплики в коридор. Девушка заглянула в соседнюю комнату. Там тоже стояли стеллажи и один стол с компьютером и факсом, а у противоположной стены находился еще один диван, на сей раз кожаный, черный, старый и грязный, как часто употребляемое ложе смерти. Там же угадывалось окно, занавешенное полинялой занавеской, Клава подошла к нему, оно (Клава проверила) выходило в другую сторону, как бы за угол дома. То есть соседей за той стеной не было. Кричать, стучать бесполезно. Окно к тому же оказалось загорожено снаружи металлическими прутьями.
Девушка вернулась и присела на свой стул, вылупив глаза. Она это увидела в небольшом зеркале напротив, что глаза у нее вытаращенные. Накрашенные вытаращенные глаза. Идиотка.
Тетка вякнула «ну», откликнулась на чей-то возглас, там, видимо, был призыв с матерной шуткой, она охотно засмеялась, обернулась к Клаве, все еще хохоча как смерть и показывая плохие зубы, и выскочила.
