Януш Вишневский - Одиночество в сети. 15 минут спустя
Смотрел на нее, не понимая, зачем она ему рассказывает об отстреленной голове кого-то, у кого – по ее мнению – были долги. Особенно потому что он хорошо понимал, что Майкл не из-за долгов выстрелил в телевизор, а потом себе в голову. И в этот момент она, будто чувствуя его удивление, добавила:
– Я вам это рассказываю, чтобы вы не подумали, что тут в Коламбусе мы не любим чужих. Просто люди не приближаются к этому месту с тех пор, как Майкл это сделал. Думают, что это место нечисто. А я считаю, что просто отсюда легче всего попасть в телевизор.
Улыбнулась ему, поставила очередную метку на круглой салфетке под бокалом и отошла.
Да, бары – это необычные места. Тут часто все начинается и так, как в Коламбусе, штат Огайо, иногда заканчивается. Именно в заполненных людьми барах рождается одиночество и ощущение, что настоящая жизнь – где-то в другом месте. И тот бар, который остался у него за спиной, был таким же. Собственно именно ради этого бара в гостинице «Меркур» он приехал сюда с вокзала Берлин Зоо. Потому что именно здесь они впервые были на расстоянии протянутой руки. Тут впервые увидел отпечаток ее губ. На визитке. Но даже тогда тот отпечаток на бумаге принадлежал другому мужчине.
Свет в холле отеля в первый момент его ослепил. По мраморному полу он подошел к стойке портье.
– Не могли бы вы мне заказать такси на вокзал Берлин-Лихтенберг? – сказал он тихим голосом.
Портье спала, свернувшись калачиком, в кожаном кресле у компьютера. Разбуженная, подняла воротник куртки гранатовой униформы и пододвинула его так далеко, как только это можно было, под подбородок. У нее были практически черные волосы, одна прядь которых прикрывала уголок ее губ. Левой ладонью она убрала его за ухо, открывая лоб.
Какое-то время он всматривался в ее лоб как заколдованный. Это был ЕЕ лоб той ночью в Париже. Тот самый тип, тот самый заполненный волосами треугольный пробор на правой стороне. Касался этого места своими пальцами. А потом языком. А устром, пока она еще спала, разглядывал это место и легонько касался его кончиками пальцев. Вспомнил, как она проснулась, взяла его ладонь в свои, и это переплетение рук сжала своими бедрами. Прошептала: «Якуб, ведь ты такой особенный. Как будто Бог, создавая тебя, засмотрелся на тучку и дал тебе всего больше. Больше печали. Больше счастья. У тебя все более чувствительное. И слух, и взгляд, и кожа. Ты даже касаешься по-другому, будто хочешь почувствовать каждую мою молекулу и запомнить это навсегда. А потом ты так прекрасно опишешь все это мне в е-мейле, и я буду от этого в восторге. Потому что ты такой особенный, Якуб. Просто другой. Якубек, слышишь меня?»
Помнил, что когда она так шептала, он внимательно всматривался в это место ее лба. У него всегда было какое-то любимое место на лице женщины, которую любил. У Наталии это был правый уголок рта.
– Простите, пожалуйста, – сказала портье, неуверенно пряча беспокойство, – даже не заметила как уснула. Это видно та книга виновата – указала на толстую красную книгу со знаком параграфа на обложке.
– Ничего страшного. У вас – красивый лоб, – сказал, улыбаясь. – Не могли бы вы заказать мне такси?
– Конечно.
Улыбнулась, поднимая трубку. Дала название гостиницы и записала на клочке бумаги номер, очевидно продиктованный диспетчером. Подавая ему эту записку, сказала:
– Такси останавливаются у южного въезда на парковку. Когда выйдете из отеля, поверните налево, а потом пройдите наискосок через парковку к шлагбауму на въезде. Для наших постояльцев эта фирма делает скидки. Отдадите таксисту эту записку с номером. Он это отразит в счете.
– Да, конечно – ответил, сжимая бумажку в руке. Скидка на поездку к вокзалу Лихтенберг...
Неожиданно она поднялась с кресла, встала перед ним, поправила волосы, опять открывая лоб, и посмотрела ему в глаза. Опустил голову.
– Ну, я пошел, – тихо сказал он.
За дверьми он повернул налево. Выложенная каменной плиткой подъездная дорога к отелю соединялась около клумбы с узкой тропинкой, ведущей к парковке. Прямо по диагонали квадратной парковки он увидел освещенную сторожевую кабинку при въездных воротах.
В кабинке спала немолодая женщина, положив голову прямо на стол. Не заметила его, когда он прошел. Он не стал ее будить, нагнулся и протиснулся под шлагбаумом, перегораживающим въезд. С правой стороны, наполовину на тротуаре, наполовину на дороге, стояло такси. Сел внутрь.
– Добрый день. Вокзал Берлин -Лихтенберг, – сказал, расстегивая куртку.
Водитель не шелохнулся.
– Лихтенберг, вокзал – повторил громче.
Водитель продолжал сидеть неподвижно. Потом наклонился к радио, находящемуся возле таксометра и, не поворачивая головы, тихо сказал:
– Прошу меня простить, я не езжу к Лихтенбергу. Я сейчас вам закажу наше другое такси. Это займет не более трех минут. Прошу меня извинить. Я устрою так, что вы поедете бесплатно.
– Как это вы не ездите к Лихтенбергу? – удивленно спросил он.
Водитель начал нажимать клавиши радио, включил свет у своего места и повернулся, чтобы вытащить подвешенный под потолком квадратный микрофон.
– Боже... это вы...
Свет упал на его лицо.
«Плакать нужно, когда никто не мешает. Только тогда от этого получаешь радость.» Как будто это было вчера. «Плакать нужно, когда никто не мешает...» Это он. Те же глаза.
Водитель рассматривал его, упершись рукой в потолок.
– Это же вы... Якуб... это вы... Я вас искал. Приходил к тому поезду полгода. Боялся,но приходил. Хотел у вас попросить прощения. За то, что тогда так ушел, не сказав ни слова. Каждую ночь приходил. Но вас не было. Потом меня забрали в клинику, и я не мог приходить, но во время увольнительных я приходил. И потом, летом, Христиана, она была со мной в той же клинике, сказала мне, что люди часто бывают только один раз на каком-нибудь вокзале, и что мне не стоит туда больше ходить, потому что я всегда возвращаюсь такой нервный. Я не верил ей, но не хотел иметь с ней проблем, поэтому больше не ходил. Но я знал, что вы приедете. Знал. Потому что я хочу перед вами извиниться за то, что тогда так ушел не попрощавшись. Не должен был так уходить. Не должен был. Потому что вы столько для меня сделали. А Христиана говорит, что вы – это такой ангел, и что у каждого есть такой ангел, и ничего в этом особенного нет. Потому что каждый заслуживает иметь такого ангела. И что я заслуживаю. Потому что я же не плохой человек. И она меня уговаривает, что может вас на самом деле не было, и что все это мне по пьяни тогда привиделось. Потому что я тогда крепко пил. Но она не знает. Она никогда не была на Лихтенберге. Никогда. На Лихтенберг никакие ангелы не приходят. Просто не приходят. И я хочу попросить у вас прощения, что тогда ушел, не прощаясь.
На минуту остановился. Погасил свет и продолжил:
– Потому что вы меня вытащили из-под того поезда, а я ушел, не сказав ни слова. Так не поступают. Просто не поступают. И я ходил на Лихтенберг, чтобы вас отблагодарить. Сначала за тот поезд, а уже потом – за Христиану. Спасибо вам. Скажу ей, что никакой это был не ангел. Что это были вы. И я уже никогда не буду нервным.
Замолчал.
Якуб в темноте нашел его ладонь и крепко сжал. Так продолжалось какое-то мгновение. Потом открыл дверь такси, вышел и вернулся в отель.
1
Julio Cortázar – аргентинский писатель
2
Józef Hłasko – герой Варшавского восстания 1944 года
