Александр Шелудяков - ЮГАНА
– Ав-ав, уу-уу…
Это, как поняла Югана, означало, что там, в бушующих волнах реки, возможно даже на этой плавежной сосне, несет человека.
Югана погладила Ушкана по голове, и тот, радостно взвизгнув, лизнул морщинистую руку эвенкийки и несколько раз тявкнул. Югана еще раз внимательно присмотрелась к плывущей по реке сосне, и ей почудилось, что на дереве омертвело, будто окаменев, сидел обессилевший человек, он сидел на комле сосны, как на спине золотисто-бронзового жеребца.
– Югана! – крикнул Орлан, подбежав к эвенкийке. – Да ведь на плывущей сосне человек! У нашей лодки-дюральки пробито днище. Вчера напоролись на топляк…
– У молодых вождей есть легкие речные обласы, – сказала Югана, дав понять, что теперь уже некогда думать о лодке.
И вот ушли от берега четыре речных обласа, ринулись в кипящие волны весеннего Вас-Югана.
– Твой хозяин живой там? – спросила Югана собаку, которая стояла у берегового обрыва и устремленно смотрела на плывущие обласы.
– Р-рр, ав-ав, – ответила собака и завиляла хвостом.
Эвенкийка хорошо понимала язык собаки. Человек на плывущей сосне был живой. Иначе бы Ушкан, почувствовав смерть хозяина, воем оплакивал бы несчастье. Как не понимать все это Югане, если у людей ее таежного племени собака считается обожествленной: она защитник, друг и кормилец человека урманной земли.
Обласы плыли по бунтующей таежной реке, как по цепочке. И снова вел свой облас первый Орлан. Югана тихо, как бы сама для себя, сказала:
– Хо, у Орлана, вождя племени Кедра, очень сильные руки, он быстро гонит свой облас!
И тут же старая эвенкийка подумала с опаской о том, что не успела она сказать ребятам, чтоб не ставили свои обласы бортами под волновой удар, когда человека будут снимать с плывущей сосны, а лучше всего кому-то одному подплыть к корневому вывороту и выскочить на стволину, потом держать облас за нос, подставляя корму вразрез набегающим волнам. И только после этого, считала Югана, надо уловить момент, когда сосна развернется боком к подветренной стороне, пересадить человека в облас к Орлану…
Радостный лай и повизгивание собаки возвестили ближним береговым кедрам, березам и всей этой уже давно заброшенной деревне Мучпар о том, что человек спасен.
– Орлан, вождь племени, взял твоего хозяина в свой облас, – гордо сказала Югана и, посмотрев на Ушкана, с улыбкой добавила: – У Карыша облас раскололи сердитые волны, ударили сильно о ствол плывущей сосны. И Таян потерял свой облас – его утащили игривые берегини на дно реки для люльки своим детенышам. Хо, это все совсем пустяк, большой беды нет.
Карыш и Таян, потерпевшие «кораблекрушение», как сиротливые гусята, сидели на комлине сосны. Теперь им оставалось ждать, когда Орлан с Ургеком вернутся за ними.
В носовой части обласа Орлана лежал незнакомец. Он был очень слаб, не мог говорить, лишь посматривал на своего спасителя, и на лице его, заросшем густой щетиной, вроде бы даже теплилась улыбка.
Ургек плыл в своем обласе почти рядом с обласом Орлана и готов был прийти на помощь брату в любую минуту, если мощная прибойная волна накроет утлую посудину и перевернет.
Югана стояла на взгорке у берегового обрыва и внимательно наблюдала за двумя плывущими обласами. Она тихо говорила, подбадривая своих воспитанников:
– Орлан, вождь племени Кедра, хорошо идет на своем обласе со спасенным человеком… Хо, теперь уже совсем недалеко от берега. Вот она, тихая вода в маленькой курье, совсем рядом.
Спасенный мужчина лежал закутанный в старенькое меховое одеяло из дымленой шкуры оленя; Югана напоила его густым заваром из листьев и корней брусничника. Издавна считается у северян этот чай напитком бодрости и долголетия.
– Югана, – спросил тихо незнакомец, – как там ребята?.. Кажется, я начинаю приходить в себя…
Эвенкийка посмотрела в глаза мужчины и, улыбнувшись в ответ, промолчала.
– Как ребята выкарабкались из речной падеры? – повторил свой вопрос незнакомец.
– Хо, молодые вожди рубят сейчас кедровую сушину на дрова. Они будут топить баню, воду в большой бочке греть раскаленными камнями. Надо хозяина белой собаки парить – простуду выгонять маленько пихтовым веником…
– Меня звать Григорием… Тарханов моя фамилия. Неужели не узнаешь меня, Югана? Следователь я. Лет семнадцать назад был у вас в Улангае… Тогда в районную прокуратуру поступил письменный донос от вашей продавщицы, кажется, Соней звали… Я приезжал предупредить Костю Волнорезова… Просил его, чтоб сжег он свой подпольный самолет и уехал подальше из Томской области на какое-то время. Но не послушал он меня.
– Хо, глаза вернули память Югане. Большой следователь Тарханов был тогда шибко молодой! Правильно сказал Тархан: не уехал Костя из Улангая. И слепой суд судил зрячего человека.
– Время-то, Югана, как быстро пролетело… Вон уже какие ребята вымахали – четыре орла из волнорезовского корня!
– Пусть Тархан еще попьет маленько чаю. С медом надо теперь пить, – сказала Югана после того, как сняла с железной печки луженый котелок и налила в кружку густозаваренный настой из кореньев шиповника.
– Там, на плывущей сосновой валежине, я закаменел… Всю ночь швыряло меня в волнах. Вижу, ребята плывут в обласах ко мне, хочу им крикнуть, а не могу – голос заело, и глаза застилали брызги от волн. Все как в тумане. Отощал я. Да и перемерз ночью здорово…
– Пошто Тархан пошел в большую падеру по Вас-Югану? Тархан-следователь не ловит больше в свой капкан людей-шакалов?
– Работаю, Югана, все там же, в прокуратуре. Приходится вылавливать двуногих «волков» и «лисиц» прихватывать… – пояснил Григорий и, откинув меховое одеяло, приподнялся, поправил в изголовье старенькую телогрейку, заменявшую подушку, от которой пахло дымом костра и сушеной рыбой. – Понимаешь, Югана, кто-то занимается раскопкой древних захоронений и культовых мест. Второй год не могу напасть на свежий след этих кладоискателей. А тут, неделю назад, сообщили мне, что в Мыльджино, небольшом поселке нефтеразведчиков, продавец магазина купил по дешевке золотую пряжку из древнего «могильного золота»…
– Хо, вороватые люди пришли в урман давно уж: кости мертвых людей из могил выбрасывают, золото, серебро ищут, – понимающе проговорила Югана.
– Вот и получилось у меня, Югана, как говорится, широко шагнешь – штаны порвешь… Разузнал я в Мыльджино все у продавца. Купил он золотую пряжку у бурового рабочего, а тот, оказывается, выменял ее у какого-то мужика за муку, крупу и тушенку. Выходил этот неизвестный из тайги на буровую прошлой зимой – подзапастись продуктами… И поехал я обратно из Мыльджино на мотолодке, взял там дюральку у милиционера участкового. А тут непогода. На юганском большом плесе мотор у меня скис…
Югана села на лавку около окна, посмотрела в глаза Григорию и подумала, что, если бы не случайность, этот мужчина погиб бы в волнах бушующего Вас-Югана.
Спросила эвенкийка у Григория: заметил ли он место, где затопило лодку? Но тот уже не слышал голоса пожилой женщины. Глаза его смежились, и сон унес в другой мир, на другие тропы жизни, где причудливая фантазия перемешивалась с явью и былью.
2
Перебесился Сивер на юганской земле, отвел душу в каверзах, поизмывался вволю над таежной рекой, и вот оно – раннее утро тихой воды. Безголосо бурлит у берегов вскипающая круговерть оглубевших заводей. Солнце расстелило полуду блеска на речной глади: смотрятся крутояры, поросшие кедрачом и березником, в водное зеркало. Низко летящие чайки любуются своей тенью, плывущей в отблеске воды. Млеют утки среди затопленных тальников, курлычут кулики, приютившись на кормежку в чащобниках, стонут-перестанывают синицы-зыбунки. И словно не бывало предутренней тишины над юганским водопольем. Всюду радость весне: все озарено солнцем, теплом и обновлением северной земли.
За мотолодкой, на куконе в связке, идут два обласа; они всплясывают, отбивают дробь на быстрой встречной волне. Управляет лодкой с подвесным мотором Орлан. Теперь он главный молодой вождь племени Кедра. У носового люка лодки сидит эвенкийка и держит в зубах потухшую трубку. А позади Юганы на поперечнике-беседке сидит Григорий Тарханов с Ургеком, а за ними на такой же дощатой поперечине – Карыш и Таян.
Умер поселок Улангай еще четыре года назад. И стоят нынче сиротливо дома: позаросли усадьбы лебедой, крапивой да мелким тальником. У заброшенных изб не забиты тесинами окна, двери, а это уже плохой признак – хозяева покинули свои насиженные гнезда торопливо и навсегда. А ведь сколько тут было силушки, трудов людских положено; сколько тут болот гачено, поосушено да земель таежных раскорчевано и перепахано под хлеба. Ведь юганцы в думах и наяву видели Улангай городом.
Около десяти лет просуществовала Улангаевская нефтепоисковая разведка, и все эти годы нефтепоисковики чувствовали себя временными жителями поселка – временная база, временное жилье. Ведь вот тут, где-то недалеко от Улангая, всего лишь в пятидесяти километрах, была пробурена первая скважина, и именно она дала небольшой приток первого газа, нефтяной конденсат на вас-юганской земле. Но будто сама матушка таежная природа подшутила над Улангаем, его коренными жителями и нефтеразведчиками. Перспективные на нефть площади, вскрытые буровыми скважинами, не давали ничего, оказывались «холостыми» или же давали незначительные притоки нефти. Надежда улангаевских нефтепоисковиков то загоралась, то угасала от одной пробуренной скважины к другой. И последний удар Улангаевской нефтеразведке был нанесен геофизиками – они не нашли ни одной структуры, говорящей о наличии нефти. Нефтеразведка была расформирована. Разъехались люди в поисках новой работы, нового местожительства. Многие опытные буровики, геологи ушли на север Тюменской области – там тундра болотная лосями мерена, оленьими копытами пахана, а людьми мудрыми мало еще хожена.
