Борис Екимов - Пиночет
- Сеструшка! - громко позвал он, лишь на порог ступив. - Ты - живая?! Головочка не болит с похмелья?
Они заспешили друг к другу, словно не было встречи вчерашней там, на вокзальном перроне. Корытин обнял сестру, нежно целуя. И она прижалась к нему щекой. И через морозный и терпкий бензиновый и скотий запах, исходящий от Корытина, и через пахучую сладость и горечь женской косметики они оба чуяли их навеки роднящий дух близкого человека.
Корытин и гостья его были не просто братом и сестрой, но еще и близнецами.
Большие серые глаза - наследство матери, - рисунок бровей, губ, прямого носа, мягкого подбородка, каштановые, в крупное кольцо, волосы... Они были очень похожи, особенно в юности. И прежде, и даже теперь природа старалась сблизить их настолько, насколько это позволял разделявший их пол. Всегда была заметна некоторая резкость черт у сестры, излишняя мягкость - у брата.
От рождения они были вместе. Десять лет отсидели за одной партой в школе. Потом пути разошлись: сельхозинститут - у Корытина, у сестры- медицинский. А потом она уехала в Сибирь и осталась там. Последние годы вовсе не виделись.
То ли завтрак это был поздний, то ли ранний обед, но сидели за столом долго. Рассказывали, расспрашивали, глядели друг на дружку при дневном уже свете. Конечно, годы брали свое: сорок пять лет - не шутка. Но и брат и сестра смотрелись хорошо. Особенно Катерина. Время смягчило резкость черт, сделав лицо женственней. У брата секли лоб морщины, появилась редкая, но седина. Однако он оставался все тем же: густая копна волос, глаза, улыбка - девкам присуха, бабий баловень - Корытин.
Наконец встали из-за стола. День разгорался ясный, солнечный, с легким морозцем. Прямо на заказ: новогодний подарок - не день.
- Поехали, - со вздохом сказал Корытин, и сестра поняла его: к родителям, на кладбище.
Поняла и быстро сыскала в своих вещах привезенный букет искусственных цветов.
Председательская "Нива" стояла возле дома. Корытин ее сам водил. Дорога на хуторское кладбище была расчищена, хоронили и зимой.
Доехали, оставили у ворот машину. Могилки были заметены снегом. Все кладбище - вровень, лишь кресты да пирамидки торчат. Но расчищать, тревожить кладбищенский покой не стали. Прошли, постояли, поглядели на портреты, Катерина всплакнула. Как давно ушла мама... Ее молодою хранила память. Отец помнился на больничной койке, исхудавший вконец. А здесь - при костюме и галстуке, и лицо еще нестарое. Были - и нет их. Даже могилки - под снегом.
Постояли, повздыхали, прикрепили к портретам яркие неживые цветы, покрошили и сыпанули вокруг печенье для птиц, каких вовсе и не было. Все исполнили, как хотели и как было положено, и ушли.
А в машине Корытин спросил:
- Может, на хутор сбегаем?
- Да-да, поехали... - согласилась Катерина, потому что это было так кстати: проведав покойных родителей, проведать родину - хутор Зоричев, где родились и жили когда-то в ранней младости.
Проехав окраиной, выскочили в степь. Черная, прямая как стрела лента асфальта лежала меж снегов. Белая степь, под солнцем, слепила глаза.
В невеликом хуторе Зоричев когда-то начинали жить, там - детство. Он и сейчас был таким же, этот степной хуторок: на краю темнели постройки, базы колхозных ферм; дома - редкой россыпью; старые почерневшие вербы над заметенной снегами речкой. Вся округа - в снегах. А виделось: зеленая степь с лазоревыми цветами, кудрявые вербы, светлая вода.
Посреди хутора - магазин да клуб, кучка домиков. Магазин - новый, кирпичный, а клуб - старый, где кино глядели.
- А где школа была, ты помнишь? - спросил Корытин.
- Возле клуба, - ответила Катерина.
Остановили машину и вышли из нее. Глухая тишина стояла над заметенным снегами хутором.
И откуда она взялась, эта старуха? Выкатилась из соседнего дома, раздетая, простоволосая. Выскочила из калитки, кинулась к председателю и упала перед ним на колени:
- Прости Христа ради...
Корытин поднимал ее, а она не хотела вставать и кричала:
- Прости! Прости мою дочушку! За-ради Нового года! Прости дочушку за-ради Христа... За-ради деток ее...
Седые всклокоченные волосы... Пьяные ли, горькие слезы...
Корытин держал старуху крепко и говорил:
- Иди в хату, тетка Прося. Иди в хату. - Он говорил и через ее голову глядел на дом: может, выйдут, помогут.
Старуха вывернулась и снова упала на колени, теперь уже перед Катериной:
- За-ради гостьи твоей дорогой прости...
Пришлось поднимать и вести старую женщину в дом. А она не хотела идти:
- За-ради Христа... За-ради детей...
Корытин молча провел ее двором, приказал:
- Иди в хату.
Из дома так никто и не вышел.
Корытин вернулся к сестре.
- Что это? - спросила Катерина. - О чем она?
- Пьяная, - коротко ответил Корытин.
- Это вижу... О чем просит? Какая дочь, дети? За что простить?
- Дочь - свинарка. Поросят с фермы украла. Поймали, наказали, - неохотно и коротко объяснил Корытин.
Сели в машину, поехали вдоль хутора.
Если для Корытина этот случай был пусть не больно приятным, но рядовым, то для сестры его - нежданное огорченье. Жалела она брата: и нынче, в такой праздник, нет ему покоя.
Двоюродная сестра отца, тетка Клава, жила, как и прежде, в старой своей хате. Когда вышли из машины, Катерина спросила о ее детях:
- Живые?
- Живые. Зовут ее. Она не идет. Говорит, пока в силах.
Поднялись по шатким ступеням крылечка, через холодный коридор прошли.
Боже, боже... Как убоги дома нашего деревенского детства, когда через долгое время, привыкнув к иному, ступишь через древний порог: ситцевая занавеска, небеленая печь, железная кровать, облупленная клеенка на столе, малые оконца, запыленная электрическая лампочка на шнуре...
- Да жалкая моя... Да как тебя не признать... И глазочки, и бровочки- все ее... Откель? Либо Дед Мороз привез из краев холодных?
Все было как всегда и у всех: радость и слезы... Воскрешенная память, в которой не только дни счастливого детства, но и боль утрат: покойные родители, ушедшие годы - в меру всего, как в жизни.
Посидели, чаю попили, теперь уже забытого, с травой "железняк". Посидели и поднялись. Старая женщина, обрядившись в теплый платок да ватник, вышла провожать их, прощаясь и благодаря:
- Спаси вас Христос... Спаси... И ты меня не забыла, а мой сынок и вовсе... - Старая тетка с прежних времен величала Корытина "мой сынок". - Мой сынок надбегает... И сальца, и сметанки везет...
Поехали, оставляя позади малую хатку на заметенной улице и старую женщину в темном.
Свернули прежде поры.
- Гляну, - коротко сказал Корытин и объяснил: - Новый год.
Миновали ворота скотного двора, проехали и остановились меж длинных приземистых коровников. Корытин ушел ненадолго, вернулся. Снова ехали и снова останавливались. Корытин исчезал в темных зевах проходов и возвращался.
Когда они уезжали с хутора, магазин был открыт. С его высокого крыльца по ступеням осторожно спускалась женщина. Движения ее были неверны: вот-вот упадет. Корытин притормозил у крыльца. Но женщина, оскользнувшись, все же на ногах удержалась и, повернувшись на гул машины, увидела Корытина и закричала:
- Пиночет! Пиночет проклятый! - Искаженное хмелем и злобой морщинистое беззубое лицо старухи было страшным. - Пиночетина!! Чтоб тебя!..
Корытин нажал на газ, машина рванулась прочь от старухи, криков ее, магазинного крыльца и хутора. Впереди чернела асфальтовая прямая дорога, разрезая снежное поле до самого горизонта. Горизонт белесо туманился, переходя в белесую же небесную синеву.
- Стой! - крикнула Катерина.
Корытин остановил машину.
- Давай вернемся. Ну прости ты ей... Давай вернемся. Прости... - Голос сестры дрожал. Она чуть не плакала, конечно жалея не старуху и дочь ее, а родного брата.
Корытин машину не выключал. Повернувшись к сестре, он через силу улыбнулся, покачал головой и поехал. Вперед и вперед. К сизому туманцу далекого горизонта, к дому.
Катерина глядела туда, вперед, но видела лицо брата. Ни на какого Пиночета он, конечно, не был похож. Какой еще Пиночет?.. При чем тут этот генерал? При чем далекая страна и диктатор ее?.. Брат ее - вовсе другой: сероглазый, с мягким рисунком губ, улыбчивый, добрый - недаром девчата его любили. Таким и остался. Какой еще Пиночет?..
Она говорила и говорила себе. Но иное не оставляло: это ведь не старуха в сегодняшней хмельной злости придумала брату кличку... Старуха и не знает, кто это и что это за Пиночет. Нет, не старуха... Другие, которые поумней.
Внимательно стала глядеть Катерина, искоса, но внимательно, стараясь увидеть и понять то новое, что не знала о брате. Но не увидела ничего.
Когда подъезжали к дому, Катерина сказала вслух:
- И зачем ты сюда, братушка, вернулся...
- Сдуру, как с дубу, - честно ответил Корытин.
2
