Мастер Чэнь - Дегустатор
Мануэла же — наш добрый немецкий ангел — мученически закатила глаза.
В принципе все, даже корейцы, хорошо знали, о чем идет речь.
Потому что несколько дней назад, тоже в Германии, на точно такой же профессиональной дегустации в замке Зоргенштайн в Рейнгау произошло немыслимое. Британец Тим Скотт, сделав глоток красного вина, встал, покачиваясь, попытался пройти к выходу, упал в дверях, страшно сипя.
Умер он в больнице через четыре часа. Остальные участники дегустации не испытали ничего, кроме ужаса, — их вино было нормальным.
И до сих пор никто из нас понятия не имел, что произошло и отчего.
Не то чтобы весь мир знал о произошедшем в Зоргенштайне. Но Германия точно знала — и половина Европы, и все наше интернациональное винное сообщество. Хотя бы потому, что Зоргенштайн знаменит, его коллекция старых вин великолепна, вина эти славились еще в глухом Средневековье. Наконец, никогда в истории виноделия никто еще не умирал на дегустации. Так что это было во всех смыслах «наше» убийство, мы все хотели бы узнать, что произошло. Но понятно, что в Зоргенштайне нас в этот раз не ждали, да и вся наша поездка — запланированная с немецкой тщательностью за полгода — выглядела теперь странно и сомнительно.
Итак, пошутив, семейная пара из молодой и набирающей популярность винодельни TERRA приступила к более серьезным делам. Базовые вина закончились — и, кстати, я угадал: оттенки свежей травы очень мягко, как касание перышком, проявились в танинах их красного. Получились свежие и веселые танины?
Я записал: «св. и весел.».
А дальше было 2003 TERRA Rotelite — более тяжелая штука, где оттенки сливы приобрели приятную перечную пряность. Вино сложное и достойное всяческого внимания. Нас всех, похоже, и привезли сюда ради этой работы.
Немецкая пара от своего столика с бутылками с плохо скрываемым удовлетворением оглядывала нас, задумчиво крутивших бокалы в пальцах.
За столом было тихо — все, даже посторонние, понимали, что происходит что-то значительное.
— Интегрированные танины, — шепнул Игорь Седов, для Юли и Гриши, но не только. — Мягкая, сбалансированная работа. Сложный фруктовый букет с преобладанием сливового конфитюра.
— Послевкусие — тон копченого чернослива и пряностей, много пряностей, настоящий пряничный домик с ведьмой, — не отстал от него я (от «ведьмы» Седов, как и следовало ожидать, поморщился).
— И посторонние запахи, — еле слышно сказал он, зная, что в этом его пойму только я.
— Я ей сам скажу, хорошо? — так же краем рта ответил я, к полному недоумению Гриши и Юли.
И бросил взгляд направо, туда, где эльфийской тенью виднелась Алина Каменева: светлые волосы, удлиненное, чуть улыбающееся лицо, бледно-аквамариновые глаза.
Ее духи были очень тонкими и легкими — чай плюс ветерок над полем с весенними цветами и травами, — но потому-то их запах и проникал постепенно вам в подсознание.
Монти чуть повернул ко мне свое большое лицо под шапкой каштановых волос. Хотя наша краткая беседа с Седовым была, естественно, на русском, Монти, кажется, все понял, выразительно раздул ноздри и бросил взгляд на Алину. Потом пожал плечами.
— Все русские курят, — с завистью сказала Мануэла, выходя за нами во двор хозяйства. — Винные аналитики курят. И это совсем не влияет на ваш нюх, ведь правда?
Она воровато оглянулась и достала свою сигарету.
— А все потому, что мы еще и о сигарах пишем, — сообщил ей Игорь. — Сигарных аналитиков на всю Россию двое, на всех не хватит, так что мы с Сергеем им помогаем. С полным удовольствием.
Мы с первых же часов поездки приучили Мануэлу к тому, что нам надо давать сигаретную пятиминутку перед очередной посадкой в автобус, который повез бы нас в следующее хозяйство. Европейцы смотрели на нас поначалу с ужасом, а потом один датчанин и Мойра тоже начали потихоньку доставать свои пачки.
Я оставил Мануэлу Игорю и пошел выполнять данное ему обещание — туда, где чуть в сторонке стояла Алина, обнимая себя за локти.
— Знаете ли, дорогая Алина… — обратился я к ней.
— Мы же здесь все на «ты», — с упреком улыбнулась она.
— Конечно. Так вот… как бы это помягче сказать…
— Я что-то делаю не так? Не может быть. Хотя я чувствовала, что на меня косятся. Но я ведь просто сижу среди вас и пытаюсь понять происходящее. Последнее красное было просто хорошим…
— Да, бесспорно. Ну, давай так. Издалека. Когда я был на дегустации саке в Японии, они мне выдали бумажку — японцы очень тщательные люди, — где было написано: дегустации проводятся между одиннадцатью и двенадцатью, когда вкусовые пупырышки забыли о завтраке, но еще не начали жаждать обеда. В зале должно быть сильное, но не резкое освещение, не тепло и не холодно, около двадцати градусов…
— Да, да, — почему-то сказала Алина и передернулась.
— И еще, — с тяжелым вздохом завершил я. — Одна вещь исключается. И не только в Японии. Здесь тоже. Это — какая-либо парфюмерия. Она намертво заглушает все оттенки букета. Даже в Германии, где букет иногда обладает попросту звериной силой.
Наступила пауза. Алина еще крепче обняла себя руками. Потом грустно вздохнула.
— Это после посещения очередного холодного винного подвала я начинаю отогреваться в этих комнатах, да еще пью вино… И идет новая волна парфюмерии. Я не знала, прости. Но что же делать? У меня больше ничего нет.
И вздрогнула еще раз.
Тут до меня начало, наконец, что-то доходить. На ней была полупрозрачная блузка, сверху — жакет из какой-то очень тонкой ткани цвета перца с солью, с чуть расходящимися полами… И что — это всё?
— Алина, — сказал я обвиняющим голосом. — Ты замерзла?
— Чудовищно, — как бы извиняясь, улыбнулась она. — Я же прилетела сюда из Милана, там открывается неделя моды, мне надо было успеть поговорить с моими друзьями до того, как неделя начнется и их задергают. Там, знаешь ли, куда теплее. Я думала — южная Германия в сентябре совсем другая по климату… Приехала в чем была. Ну, придется так: мне надо просто сказать Мануэле, чтобы автобус остановился у магазина. Сейчас, по дороге — да? Я буду быстро выбирать.
Хорошо, когда человек — главный редактор, у которого всегда есть деньги на новый комплект одежды. Но дело было на самом деле куда хуже, чем она думала. Во-первых, это все-таки Алина Каменева, не думаю, что ей подошел бы сельский магазин где-то между Пфальцем и Баденом. За одеждой здесь ездят в города, но в том-то и дело…
Я припомнил расписание нашего путешествия, розданное нам Мануэлой. Винные поездки организуются обычно вот как: мы живем в автобусе, с утра нас с вещами вышвыривают из очередной гостиницы и везут в первое винное хозяйство, потом во второе и третье, далее на обед, где тоже дегустация, после него еще три-четыре дегустации, и именно сегодня никаких приличных городов на нашем маршруте не значится. До самого позднего вечера. А тогда — если в новой деревне, где мы остановимся, и есть магазин, он уж точно закроется.
Алина сделала очень странное движение, еле заметное. Она как бы двинула плечи вперед, ко мне, на миллиметр. И снова вздрогнула.
Я тогда совсем его не заметил, это движение, это сейчас я вижу его отчетливо, как повторяющийся вновь и вновь кадр.
— Ну-ка вот что, — сказал я решительно. — Не будет здесь на пути магазина. Еще два дня минимум. Так нельзя.
И потащил с плеч свою универсальную куртку с поднятым воротником, множеством карманов на пуговицах и молнии одновременно.
Сразу, кстати, почувствовав, что Пфальц в сентябре очень мил, но это совсем не тропики.
— Я только пять минут погреюсь, — пробормотала Алина. — И отдам. Потому что так же нельзя. Теперь, значит, ты будешь из-за меня замерзать?
— Зачем же, — усмехнулся я. — А вот тут есть рюкзачок.
Из рюкзачка явился свитер, а за ним клеенчатая ветровка, в скрученном виде вообще не занимавшая никакого места.
— Работал профессионал, — процитировал я какую-то киноклассику. — После тридцатой — сороковой поездки по виноградникам и особенно погребам чему-то учишься.
Алина отогревалась и дрожала уже бесконтрольно — но вот еще пара судорог, и все стихло, она смотрела на меня своими полупрозрачными глазами, чуть отвернув голову, пряча нос — наверное, он холодный, подумал я — в воротник моей куртки.
— Дым от британского табака, — сказал я, выставляя палец в сторону воротника. — И оттенки псины в послевкусии.
— Нет здесь никакой псины! — возмутилась Алина, оживавшая на глазах. — Я бы сказала, есть легкие тона стирального порошка. Что приятно.
Я удивился: куртку я стирал перед отъездом, из Алины бы и правда вышел дегустатор, может быть, она не тем занималась до сего дня?
От автобуса на нас смотрела Юля. Это был очень странный взгляд, в нем была… досада? Отчего?
