Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы: Сочинения
«Ну и Степанов. Нашел чем гордиться. Желторотых, струсивших в атаке, из пулемета расстреливал. Все чего-нибудь выкинет. И ведь гордится. А я мучаюсь, как Иуда, хотя никого не предал. Как быть? Неужели — в петлю? Нет-нет: петля — гадость такая. Я — и в петлю. Может — напиться? Но водка — удел слабых…»
Между домами вытянул Егор Иванович на улицу и уперся в траурную процессию. Заныло сердце, и на душе стало муторно. «Умер человек, и душа его не терзается. Мне бы сейчас вместе с этими похоронами свою дуну похоронить. Ведь был в прошлом веке во Франции обычай: приговоренные к смертной казни преступники присутствовали на своей заупокойной мессе. Я был бы рад, если б сейчас похоронил свою душу. Вот жил человек, мучился, и надо бы его в конце награждать. Но чем? И на кой старому в конце жизни награда? Нужна ли награда мне? Да ведь я не всю жизнь мучился, последние годы только. Сейчас я хочу одной награды — смерти. К черту эту жизнь. Стоп-стоп. Так вот и дана в конце жизни людям высшая награда — смерть».
Он закурил. «Хоронят человека, а впереди целая толпа идет: и портрет несут, и награды, и венки, и крышку гроба, и живые цветы разбрасывают. Неужели все это важнее покойного? Почему не покойника несут первым? И похороны пышность не обошла: см отрите-смотрите — как мы хороним! А мертвому набросают цветов больше, чем подарили живому. Меня хоть так хоронить не будут, нет родственников — и суетиться некому. Надо снять с книжки деньги да отдать соседям, а то кто меня хоронить будет, райисполком? Ему и без покойников заботы хватает. Да и ключ соседям отдать. А то, правда, умру и буду гнить».
Мимо проходили родственники и близкие покойного. Женщины плакали. На головах — черные платки, мужчины — без головных уборов. У всех на лицах — печаль. Процессия двигалась медленно, занимая всю ширину улицы.
Сзади шел, играя траурную мелодию, духовой оркестр. Егор Иванович вглядывался в лица музыкантов, игравших вымученно. Музыканты — под турахом. Им хочется быстрее похоронить покойника и взять у его родственников две или три бутылки водки — чаевые — и поспеть к выносу очередного покойника. Каждый день у них — на чужом горе — праздник. «Вот этот, — Егор Иванович ловил вороватые, бегающие глаза калмыка-трубача, когда оркестр кончил играть, — что он сейчас думает? — Трубач поправил ремень и опустил руку с перчаткой в карман пиджака. — Деньги, что ли, проверяет, не продудел ли?»
Не раз Егор Иванович бывал в похоронном бюро и знал, что и ему план спускают. И похоронное бюро план выполняло: люди платили за оркестр, за гробы, за венки… А если похоронное бюро план не выполнит, ну умрет меньше людей, и нет плана, что, тогда начальника на ковре отчитывают? Когда сыновья учились в школе, он читал в каком-то учебнике, что любой стекольщик при капитализме мечтает, чтоб пошел дождь с градом и повыхлестал бы стекла. А стекольщик стал бы их вставлять и обогатился при этом. Неужели те, кто спускают план похоронному бюро, в душе мечтают, чтоб как можно больше умирало людей и похоронное бюро план выполняло? Если на Западе стекольщик и ждет града, то неужели наши плановые органы ждут моровой язвы!
Замыкали похоронную процессию два автобуса. Они часто останавливались. На них родственники, близкие покойного и оркестр поедут на кладбище.
Он смотрел на водителей, давивших на тормоз и в то же время на газ. Им не терпелось, как и музыкантам, быстрее кончить эту церемонию и дать волю машинам. Автобусы заказные, с предприятий. Их выпросили родственники умершего. Водители после похорон получат по бутылке — таков обычай.
Егор Иванович плелся в конце процессии и смотрел на прохожих: они замедляли шаг. Некоторые спрашивали, кого хоронят. Хоронили старика, его погодка: умер от инфаркта Не могут люди спокойно пройти мимо похорон.
Егор Иванович наблюдал за людьми. Они пристроились, как и он, к процессии. У мужчин не сняты головные уборы, но лица — серьезные. Они тихо переговаривались. Спрашивали о покойном: кто был, где жил и работал. Несколько дней назад никого не интересовало, кто он, а вот теперь, стоило ему умереть, и им интересуются.
Подпирая похоронную процессию медленно двигался маршрутный автобус. Водитель затягивался сигаретой и тоже давил на тормоз и газ. «Но ты-то куда торопишься, — подумал Егор Иванович, — или твоя заработная плата зависит от количества рейсов?» Автобус полупустой. Пассажиры через лобовое стекло наблюдают за процессией. Кто-то из них торопится. Вот миловидная девушка поглядывает на часы. Возможно, на свидание опаздывает. И еще один маршрутный автобус встал вслед первому. А такси, следуя за автобусом, не выдерживает медленной езды, это не по нему, оно — обтекаемое, оно для скорости, сворачивает на другую улицу и, развернувшись, мчит солидного мужчину-пассажира в обратную сторону, в объезд. Или мужчина торопится, или таксист хочет быстрее отвезти пассажира и, взяв с него чаевые, найти нового.
Взгляд с такси перевел на автобус: водитель, наверное, по просьбе пассажиров открыл переднюю дверь. Девушка из него вышла первой и, обгоняя процессию и срезая угод бегом направилась к остановке автобуса, надеясь — а вдруг повезет — успеть на стоящий автобус.
Траурная процессия вышла на площадь. Здесь — бойкий перекресток. Машины, скрипя тормозами, останавливаются. Водители, поняв, что через минуту процессия вольется в улицу и загородит проезд медленно объезжают ее и давят на газ.
Автобусы, высадив пассажиров, трогаются и, нарушая правила дорожного движения, въезжают в улицу с односторонним движением навстречу идущему транспорту. Проехав квартал, выворачивают на свою сторону и тоже давят на газ. Но не все водители нарушают правила движения, и на площади образовывается пробка.
Егор Иванович наблюдает за водителями. Он стоит в начале бульвара. Одни нервно курят, другие, глядя на похороны, разговаривают с пассажирами, третьи с грустью смотрят на процессию. Но одно у них общее: едут медленно и давят на газ и тормоз.
На площадь въезжает украшенная лентами «Волга», на радиаторе — наряженная невестой кукла, над кузовом машины — два блестящих кольца, и останавливается. За ней еще три машины. Егор Иванович пытается рассмотреть невесту и жениха, он впервые увидел: свадьба встретилась с похоронами. Неприятна для молодых такая встреча, но что поделаешь — надо покорно ждать.
С бульвара шагнула пожилая женщина и спросила знакомую:
— Кого хоронят?
— Ильченко. Илью Ильковича. Татьянин дядька. Он напротив меня жил.
— А-а-а, — протянула женщина, — отмучился.
Услыхав, что покойника звали Илья Илькович Ильченко, приостановился: ёкнуло его сердце и, шагнув, спросил:
