Империя света - Енха Ким

Киен попал в число новобранцев оперативной группы Военно-политического института Ким Ченира, которую называли группой связи № 130, и это была его последняя рыбалка с отцом накануне отъезда. Отец, вероятно, предчувствовал, какая судьба ждала его сына. Его наставление о рыбах и лягушках оказалось отчасти пророческим. Киен лучше кого-либо другого приспособился к суетливому южнокорейскому обществу. Он сумел самостоятельно выжить даже после того, как Ли Санхек был устранен в ходе партийной чистки.

Держа в руках ведро с рыбой, Киен молча шел рядом с отцом по коридору дома-гармоники. Солнце только что зашло, и внутри было особенно темно. Из квартир доносились запахи еды и в коридоре перемешивались между собой. Где-то готовили суп из соевой пасты, а где-то варили овощи. Мачеха Киена давно поджидала их и с порога приняла ведро. На плите уже кипела вода.

— Вы что, были в гостях у Морского владыки?

Отец рассмеялся и снял куртку:

— Ну мы же должны были поймать хоть одну рыбешку, чтобы не стыдно было возвращаться домой.

Мачеха вынула карася и, ловко орудуя кухонным ножом, быстро разделала тушку. Она разрубила рыбу на кусочки так, чтобы получилось несколько порций, и забросила ее в кипящую воду, приправленную пастой из красного перца. Младшие братья Киена уже собрались вокруг стола с ложками наготове. Мачеха одернула их и бегло оглянулась на Киена с отцом. В то время особого недостатка в еде еще не было. К тому же в Пхеньяне всегда дела обстояли лучше, чем в других регионах.

Мачеха Киена была учительницей в средней школе. Иногда родители учеников приносили ценные подарки, прося за своих детей, поэтому, по сравнению с другими семьями, они жили в достатке. Они с отцом уходили на работу и возвращались примерно в одно и то же время, но на мачехе еще были заботы по дому, поэтому дел у нее всегда было больше. Карманы младших братьев Киена вечно были полны гвоздей. Они собирали их на стройках и потом играли с друзьями на спортплощадке. Надо было своим гвоздем сбить гвоздь противника, и если он вылетал за линию на песке, то доставался победителю. Из-за острых гвоздей в карманах мальчишек постоянно появлялись дыры, и мачеха без лишних слов зашивала их. Однажды, в очередной раз латая при тусклом свете лампы одежду детей другой женщины, она осторожно пожурила их: «Ну как можно носить острые предметы в карманах из мягкой ткани?» — на что младший шкодливо ответил: «Но, мама, есть ведь даже такое выражение — шила в мешке не утаишь». Тут отец, который все это время молча читал газету, не выдержал и вмешался: «Балбесы, вы хоть знаете, что это значит?»

Пропустив мимо ушей вопрос отца, мальчишки продолжали хихикать, весело кувыркаясь на полу посреди гостиной. Они, наверное, уже отслужили свои десять лет в армии и сейчас работали где-нибудь по распределению. Мачеха тоже, скорее всего, была еще жива.

В отличие от мачехи, кровная мать Киена была из очень уважаемой семьи. Они были родом из уезда Чэрен провинции Хванхэ. Дедушка Киена погиб от рук правых, и они считались семьей жертвы политического убийства. В то время выходцы из таких семей пользовались всеми возможными привилегиями. Многие из них в итоге занимали ключевые должности в Партии и Народной армии.

Отец Киена, напротив, был не из тех, кто мог похвастаться хорошим происхождением. Бывший заключенный лагеря для военнопленных на острове Кочже, он был одним из «пленных коммунистов», которые после войны предпочли возвращение на Север. Таким, как он, посмевшим вернуться из плена живыми, нигде не были рады. Повезло лишь единицам: чтобы продемонстрировать великодушие Великого Вождя, горстку бывших солдат-репатриантов посадили на поезд и отправили по Транссибирской магистрали в Москву учиться. Отец Киена был одним из этих счастливчиков. В Москве он изучал инженерную гидравлику и по возвращении в Пхеньян в 1959 году сразу поступил на работу в отдел гидроэнергетики Пхеньянского проектно-конструкторского бюро энерготехнологий.

Со стороны любой бы подумал, что отец и мать Киена были друг другу не пара: он репатриированный военнопленный, она член Трудовой партии Кореи и дочь павшего за идею партийца. Киен ни разу не слышал от родителей о том, каким образом они вообще познакомились. Никто в семье никогда об этом не заговаривал. Так или иначе, они встретились и поженились, и вряд ли это был брак по чьему-то принуждению — такое можно было бы предположить, будь отец Киена более высокого положения, но их случай был явно не из таких.

Нескладная пара молодоженов, вскоре ставших родителями Киена, получила в Пхеньяне жилье для новобрачных, узкую и вытянутую в форме прямоугольника квартирку стандартной планировки с гостиной и одной спальней. Свадьбу скромно справили на работе у жениха. Ничто тогда не предвещало зловещего конца. Между ними были теплые отношения, и они выглядели обыкновенной супружеской парой без особых проблем. На свадебной фотографии мать Киена, молодая застенчивая девушка, стояла под руку с отцом и жизнерадостно улыбалась.

Через год после свадьбы у них родился Киен, а затем еще двое мальчишек. Самое первое детское воспоминание Киена было о том, как отец, стоя в столбе света, льющегося через окно, с проказливой улыбкой на лице поцеловал маму в нос. Мать насупилась, завозмущалась и сказала, что ей щекотно. Однако выражение ее лица отчего-то привело маленького Киена в ужас. После этого стоило матери лишь слегка нахмурить брови, как он сразу начинал плакать, а когда подрос, вообще отворачивался и убегал прочь. Взрослые же находили это забавным. Они то и дело просили маму нахмуриться и каждый раз покатывались со смеху, когда видели реакцию Киена. Однако впоследствии, когда жизнь матери трагически оборвалась, все в один голос стали говорить о том, что мальчик, по всей видимости, почувствовал что-то недоброе, что могла уловить только чуткая душа ребенка.

Мать медленно, очень медленно сходила с ума. Вначале она работала в Управлении внешней торговли Трудовой партии. В основном это были сделки и операции с Китаем, Гонконгом или Макао, и она постоянно имела дело с цифрами я деньгами. Иногда случались продолжительные командировки в Пекин. На эту должность, связанную с иностранной валютой и зарубежными поездками, зарились многие выходцы из семей жертв политических убийств. Но для матери Киена с ее слабыми нервами такая работа, вероятно, изначально была не по силам.

Люди говорили разное: одни считали, что она стала жертвой внутренней политики Управления внешней торговли; другие полагали, что все это были происки тех, кто метил на ее место; третьи утверждали, что на самом деле она оказалась как-то замешана во взятке и получила суровый выговор от руководства. Киен так никогда и не узнал, что из этого было правдой, и, откровенно говоря, знать не хотел. Так или иначе, его мать ушла с той должности и через некоторое время устроилась заведующей в валютный магазин. Учитывая ее социальное происхождение, это было равносильно страшному позору, но она не подавала виду и безропотно ходила на работу.

В валютном магазине всегда было много посетителей. Люди добывали где-то валюту и приходили за иностранными товарами. Зарплата была немаленькая, и то и дело кто-нибудь из покупателей приносил подарки, желая вовремя заполучить какой-то товар. Но мать Киена была неподкупна и ни для кого не делала исключений. Она не прощала себе ошибок в расчетах. Если какие-то цифры не сходились, она могла до поздней ночи сидеть за прилавком, перебирая костяшки на счетах, и не шла домой до тех пор, пока все суммы не совпадали. За ней никогда не было никаких нарушений, и все только и видели, как она постоянно сидит за работой, поэтому никто даже подумать не мог, что она была серьезно больна. Люди лишь щелкали языками и приговаривали: «Товарищ Ю Менсук такая добросовестная…»

Валютный магазин находился по пути в школу, куда ходил Киен, и он иногда заскакивал к матери на работу. Мать шепотом жаловалась ему, что кто-то в конце очереди говорит о ней гадости. «Ты только послушай этих теток! Вечно перемывают мне косточки».