Лилия Ким - По живому. Сука-любовь
— Здравствуй, Сережа. Проходи, — сказала она.
Теща всю жизнь преподавала физику в школе. Она продолжила ее преподавать, даже когда стала директором. В ее присутствии Сергей помимо своей воли моментально, в мгновение ока превращался в испуганного школьника, который, сжавшись в комочек, думает — выучил он урок или только думает, что выучил, а на самом деле ничего не понимает.
Наталья Вадимовна оставалась учителем даже дома. Длинная бордовая юбка, бежевая блузка с бантом на груди, неизменный длинный трикотажный жилет из джерси.
— Мой руки и проходи на кухню. Будет чай, — сообщила Сергею теща.
Он послушно кивнул и в точности исполнил ее распоряжение. Прошел на кухню.
— Садись, — теща указала Сергею на табуретку в углу.
Стол был накрыт безупречно чистой плотной скатертью в красно-белую клетку. На нем в геометрически правильном порядке две чашки, блюдечко с тонко нарезанным лимоном, чайник, сахарница и хрустальное блюдо с мелкими пирожными из набора «Ленинградский».
Сергей послушно сел. Руки сами собой сложились на коленях.
Наталья Вадимовна с величайшей серьезностью разлила чай. Села. Отпила глоток и посмотрела на зятя:
— О чем ты хотел поговорить, Сережа?
Сергей, не сводя с нее глаз, полез в свой портфель, нащупал там три фотографии, собранные им вчера ночью, и молча положил их на стол перед Натальей Вадимовной.
Та замерла. Раздался глухой противный стук чашки о тещины зубы. Она резко опустила чашку на стол и спрятала дрожащие руки под скатертью.
— Кто это? — сухо спросил Сергей, ткнув пальцем в фотографии неизвестной модели. — Почему Полина хочет быть на нее похожей?
Теща поставила локоть на стол, закрыла рот рукой и неестественно вывернула шею. Потом повернулась к Сергею. Лицо ее было жестким.
— Я полагаю, тебе лучше поговорить об этом с Полиной. Вы ведь все-таки муж и жена. Думаю, подобные вещи лучше обсуждать в кругу собственной семьи. Надеюсь, ты понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение, задавая свой вопрос. Собственно, во всей этой ситуации меня больше волнует другое. Почему моя дочь не решается рассказывать своему мужу о собственной жизни…
В это мгновение кулак Сергея грохнул по столу с такой силой, что вся стоявшая на нем посуда подпрыгнула высоко вверх. Строгий порядок рассыпался, как карточный домик на ветру. Чай взметнулся из тещиной чашки, как маленькое цунами, и залил тщательно выглаженную блузку. Наталья Вадимовна с удивлением воззрилась на мокрое пятно, возникшее на ее груди.
— Хватит, — процедил Сергей сквозь зубы и положил обе руки на стол. — Хватит демагогию разводить. Просто на вопрос ответьте: кто на снимке, и почему Полина кроит себя под нее? Если, конечно, знаете. Или ваша дочь и матери не решается рассказать о своей собственной жизни? — Он поднял глаза на тещу и вложил в свой взгляд всю боль, всю злость, всю агрессию, скопившуюся в нем за последнее время.
Взгляд был такой силы, что учительская броня не выдержала. Наталья Вадимовна сгорбилась, обмякла и превратилась в испуганную старую женщину, которая судорожно пытается сообразить, как бы ей выкрутиться. Потом вдруг махнула рукой и тяжело вздохнула.
— Ты думаешь, мне все это нравится? — Она посмотрела на зятя усталыми, слезящимися глазами. — Думаешь, я не пыталась с ней говорить, что все ее проблемы от головы? Думаешь, не старалась отговорить? Так будь спокоен — я кричала, я ругалась, я даже пыталась ее к специалисту по нервным делам отправить. Но вот беда — она-то уже взрослая. Может сделать с собой все, что захочет. И ни я, ни ты, никто другой ей не указ.
Сергей медленно, не сводя с тещи глаз, повторил свой вопрос:
— Почему. Полина. Хочет. Быть. Похожей. Именно. На эту. Девушку?
Наталья Вадимовна опустила голову и только покачала ею.
— Нет. Не скажу, — тихо произнесла она. — Не могу. Прости…
Сергей встал. Сгреб фотографии, сунул их обратно в свой портфель. Пошел в прихожую. Оделся и вышел. Теща так и осталась сидеть на кухне. Сергею показалось, что она плачет.
[+++]Полина вернулась в номер. Встала перед зеркалом. Долго смотрела на себя. Потом взяла складку кожи на животе, сжала и оттянула. Повернулась боком, провела рукой по бедру, вспоминая, как оно выглядело раньше. Полина хорошо помнила боль от операций. Жжение, тянущая невыносимая резь…
Полине вдруг стало страшно. Страх растолстеть преследовал ее всегда, с детства, когда она видела, как в толстых девочек кидаются камнями и кричат, что они жирные. Федор никогда не кричал. Он просто не обращал на них внимания. Совсем никакого. Их для него просто не существовало. Он жил в мире идеальных форм и вечной молодости.
Полина подошла к унитазу, сунула в рот два пальца и с силой надавила на середину языка. Съеденные сладости мгновенно изверглись из нее фонтаном. Полина повторяла эту операцию до тех пор, пока желудок не опустел. Потом бросилась в комнату, схватила литровую бутылку воды, выпила почти две трети и снова вернулась к унитазу. Только когда внутри Полининого тела не осталось ни грамма еды, она прекратила вызывать у себя рвоту.
Затем она спокойно умылась, почистила зубы и начала механически, как курица без головы, собираться на пляж. Укладывать в сумку крема, книгу, журнал, телефон… Собравшись, она вышла в комнату и некоторое время растерянно стояла посреди нее. Бросила сумку на пол. Полезла в мини-бар. Вытащила оттуда небольшую бутылочку шампанского и бокал. Взяла все это и пошла на балкон номера. Вернулась за сигаретами. Начала искать зажигалку. На столике возле телевизора были разложены буклеты. Полина машинально собрала их. Нашла зажигалку и вернулась на балкон.
Открыла шампанское, налила себе в бокал. Начала листать буклеты. Первые три рассказывали о достоинствах отеля, а четвертый — про Дахаб вообще. На его последней странице Полина увидела объявление по-русски насчет экскурсий. Взгляд Полины уперся в название «Синай». Заявки предлагалось оставлять на рецепции отеля.
Полина допила всю бутылку, докурила третью по счету сигарету, взяла буклет, вернулась в номер, подняла сумку и нетвердым шагом поплелась в холл. Вернее, она особенно не думала, куда идти. Просто брела по коридору как зомби, держа в руке буклет.
[+++]Сергей медленно, едва-едва двигался в потоке машин. Обычно пробки его раздражали, но сегодня он дорожному затору даже обрадовался. Попасть на работу ему было очень нужно, но совершенно не хотелось. Ни о каких делах он даже думать не мог. Больше того, боялся, что в таком состоянии наделает каких-нибудь грубых, непоправимых ошибок. Просто по рассеянности.
