Станислав Говорухин - Вертикаль. Место встречи изменить нельзя
К концу этого лета я отправился в серьезное плавание. В прямом смысле. Поехали мы с друзьями вокруг Европы. На пароходе. Каждый день новая страна, новая столица. Жена с друзьями уходила в город, а я оставался на палубе и рисовал, скажем, вид Стокгольма. И так всю поездку.
Привез домой кучу этюдов, развесил на стенах, приходили гости, восхищались: «Смотри-ка! Как у настоящего мастера!» Мне и самому казалось, что я постиг кой-какие тайны живописи. И вот тут совершил непростительную глупость: стал дарить друзьям свои «произведения». Они висят у них на стенах, иной раз на почетном месте, приходят гости, среди них и художники, смотрят. Говорят про себя: «А это что за мазня!» И они правы. Теперь-то и я понимаю, что мазня. Стыд! Но что делать? Обратно не заберешь, не отдадут.
Прошло пять лет. Теперь я точно знаю: профессионального художника из меня не получится, тайны живописи мне не постигнуть. И слава богу. Зачем входить в чужой мир-лабиринт, когда ты и в своем мире, в своей профессии, ориентируешься весьма слабо. А есть еще один мир — это ты сам. Можешь ли ты с уверенностью сказать, что знаешь самого себя? Да ни в коем случае!
Человек — тайна. Даже для самого себя. Кто он? Каковы пределы его физических и умственных возможностей? На что он способен? Какими талантами наградил его Господь? Разгадывать эту тайну, познавать самого себя — веселое и полезное занятие. Теперь я знаю о себе больше, чем раньше. Мое увлечение пейзажной живописью приоткрыло мне глаза не только на окружающий мир, но и на самого себя. В первую очередь, на самого себя.
Черная кошка. Мое лучшее достижение в графике. Эту кошку в фильме «Место встречи изменить нельзя» я придумал и рисовал сам — углем на стене.
Записки советского читателя
Все помнят старый советский анекдот: чукчу принимают в Союз писателей, выясняется, что Толстого он не читал, Чехова, Гоголя тоже, вообще мало что читал.
— Чукча не читатель, — с гордостью объявляет чукча, — чукча — писатель!
Похоже, в нашем кинематографе пробил звездный час «чукчи-писателя».
Наши дети не читают давно. Это еще при советской власти началось. А уж теперь и подавно. Интернет, компьютерные игры, комиксы, телевизор… Увидеть сегодня ребенка с книгой в руках — большая редкость, уникальный кадр; хоть беги за фотоаппаратом.
А если в детстве ты не подружился с книгой, в юности читателем не станешь. В кинозалах большей частью сидят «нечитатели». Их не возбудишь остроумной вязью диалогов, им надо, чтобы на экране все время что-то двигалось, взрывалось, стреляло…
Но беда в том, что и в кинематографию, и в кинорежиссуру сегодня приходят «нечитатели». У них нет и не может быть литературного вкуса. А ведь в основе настоящего кинематографа лежит литература, полноценная драматургия. Что же может сочинить человек, не одолевший к двадцати пяти — тридцати годам целую библиотеку мировой литературы? Как может отличить макулатуру от настоящей драматургии режиссер, не выработавший в себе литературного вкуса?
Отсюда — то несвязное бормотание, которое мы слышим с экрана, ходульные персонажи — все на одно лицо; завязать интригу еще с грехом пополам могут, а развязать — не хватает ни сил, ни опыта. Затянуть сюжетный узел — могут, а распутать никак.
Явление типичное не только для русского кино, но и для сегодняшнего американского также, может быть, даже в большей степени. Там ведь тоже в кино работают «нечитатели».
Сильнейшее потрясение я испытал однажды в Вашингтоне. Студенты Джорджтаунского университета смотрели мой документальный фильм «Великая криминальная революция». Я фильм видел, поэтому провел время в баре в компании молодой аспирантки с кафедры литературы. Пили кофе, говорили об американской литературе; начали с детской…
Я смотрел на нее, как на некое чудо, выросшее в пустынях Техаса, — до ближайшей цивилизации (то есть бензоколонки) 200 миль. (Но нет, родилась в большом городе, училась в университете…)
О Фениморе Купере и Майн Риде она никогда не слышала, «Приключения Тома Сойера» видела в кино… Эдгар По?.. Что-то такое читала… Джек Лондон?.. «Знаю, конечно, но читать не довелось…» Стивенсон, Конан Дойль? «Видела, конечно. Обожаю Шерлока Холмса и его друга — как там его?..» Стендаль, Бальзак… Дюма? «Ну, кто же не знает «Трех мушкетеров» или «Графа Монте-Кристо»?» — «Так видели или читали?» — «Не помню».
Перешли к взрослой литературе. «А вот такого писателя — я его очень люблю, — Теодора Драйзера, вы читали?» Ощущение, что даже не слышала про такого…
Что же она читала? Фолкнер, Стейнбек, Марсель Пруст, Джойс, Генри Миллер…
Я тогда подумал: любой советский инженер знает американскую литературу лучше, чем она. И, уж конечно, читал и Майн Рида, и Джека Лондона, и Фолкнера со Стейнбеком…
Про сегодняшнего молодого русского инженера я уже этого не скажу — уровни начитанности сравнялись.
Эта книга — заметки режиссера. Интересно узнать: что ж он читал, этот режиссер, раз уж он придает такое значение книге…
Пишу не для того, чтобы похвастаться. Скорее — наоборот. Читал я много, но не системно, не всеохватно. Читал что попало. Имею серьезные пробелы в «умной» литературе.
Впрочем, и «солнце русской поэзии», Александр Сергеевич, признавался:
В те дни, когда в садах лицея
Я безмятежно расцветал…
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал…
Вот и я, подобно классику, охотно читал Апулея, Боккаччо, Аристофана, Де Лакло, французскую фривольную прозу, но не Софокла, не Еврипида, не Гомера. За кумира нашей интеллектуальной элиты, за Дж. Джойса, принимался дважды — не одолел. Не принял мой организм Ф. Кафку, Марсель Пруст вызывал изжогу. Много раз открывал «Иосифа и его братьев» Томаса Манна — после двух страниц засыпал. А между прочим, эти первые две страницы романа — одна строка, самая длинная строка в мировой литературе. Стыдно признаться, но я «Братьев Карамазовых» прочел совсем недавно. Зато «Идиота» читал трижды, а «Игрок» вообще мой любимый роман Достоевского.
Смягчающим обстоятельством может считаться то, что я по образованию не гуманитарий; учился на геолога, а в киноинституте у нас до сих пор не придают должного значения литературе. К тому же в годы моего детства и юности книги были ужасным дефицитом — какая попадется (иногда без обложки и названия), ту и читаешь. В один день это могут быть «Приключения майора Пронина», в другой — «Сага о Форсайтах».
Первая большая книжка, которую я осилил в зимние каникулы, — то ли в первом, то ли во втором классе, — была «Дети капитана Гранта». Так в мою жизнь вошел Жюль Верн, первый мой духовный учитель. Жюль Верн — вечный спутник молодости (увы, уже не вечный)! Сколько поколений воспитывалось на его книгах: и Толстой, и Менделеев, и Карл Маркс, и Чехов, и Станиславский, и Чарли Чаплин, и Эйзенштейн…
