Елена Колина - Наука о небесных кренделях
Никита считает, что все советское было лучше: комплекс ГТО, моя милиция меня бережет. Илья говорит: «Никита, тебя недосбросили с корабля современности». То есть говорил, пока все еще дружили. Никита отвечал: «Сам лети отсюда вверх тормашками». Не знал, что это отсылка к известной цитате.
В быту они тоже очень разные и такие типичные, как будто я их придумала. Илья любит меню кафе «Жан-Жак», Никита любит «жаренку» (это жареная картошка с грибами). Никита, выпив, орет «Вы-ха-а-ди-ила на берег Катюша», Илья всегда только что с концерта классической музыки или из оперы и говорит «легато», «стаккато», «крещендо». Илья знает наизусть все сонеты Джона Донна, Никита одно стихотворение Есенина.
Илья считает, что Никита – часть системы, разрушающей страну, Никита считает, что это Илья вместе со всей либеральной интеллигенцией разрушает страну. А я считаю, что дело вовсе не в приверженности какой-то идее, а в структуре личности: Никита, бывший командир звездочки, председатель пионерского отряда, комсорг, – всегда у власти, а Илья – всегда в оппозиции. Когда Илья стонет «эта подлая власть…», Никита – а он и есть эта подлая власть – делает вид, что не слышит. (Бедный Никита, представляю, как невыносимо жить, если не можешь сказать: «Какой кошмар творится в этой стране!..») Но мы же дружили, годами сидели за одним столом!
Нет ничего болезненней, чем ссора старых друзей, к тому же это очень неудобно, – вместо того чтобы собраться всем вместе и принять решение, где будет Муркина интеллигентная свадьба, скромная, но очаровательная, приходится ходить от одного к другому со словами «Алена считает…», «А Ирка сказала…».
За три дня я обсуждала Муркину свадьбу не припомню сколько раз, сто тысяч раз…
С Аленой.
– Я знаю один новый модный ресторан, о-очень модный, зал человек на восемьдесят, тебе больше и не нужно, – сказала Алена и завистливо добавила: – У некоторых людей на удивление нет родственников…
У Алены много Никитиных родственников, кого-то из них Никита называет «свояк», а кого-то «шуряк». У Алены особенно много Никитиных родственниц, все они называются «сноха». Алена не смогла разобраться, кто из них «братняя сноха», кто «деверняя сноха», просто смирилась с тем, что сама является снохой половине деревни. А у нас нет ни одной снохи, нет ни одного родственника, кроме Муркиной как бы кузины Марфы.
…Звонок – Никита. Очень возбужден.
– Крым наш! Путин молодец! Вернул нам Крым! Без капли крови! Блестящая операция!..Америкашки думали, мы им позволим, чтобы корабли НАТО были у нас под боком, ха-ха!..Представь – корабли НАТО в Севастополе, городе нашей славы!! Представила?… Мы не позволим, чтобы ущемляли наши геополитические интересы!.. Мы все наши земли соберем!.. Россия встала с колен! Ты рада, что Россия встала с колен?… Все-таки мы – великая страна! Ты рада, что мы все-таки великая страна?… Я горжусь, что я россиянин!.. А ты гордишься?…
С Иркой-хомяком.
– Новым модным ресторанам – мое решительное нет, – сказала Ирка-хомяк. – Мура – девочка из хорошей семьи, внучка профессора, правнучка академика. Мы культурные ленинградцы, не какие-нибудь нувориши. То, что у них яхты и магазины нижнего белья, не означает, что они могут навязывать нам свои стандарты. У них свои стандарты, у нас свои.
Родители Павлика – нувориши, потому что у них есть яхты и катера, и «бентли», и нижнее белье? Это клише, неточное клише. Нувориш – это быстро разбогатевший человек, пробивающийся в высшее общество. Но у нас все разбогатели быстро! К тому же родители Павлика не пробиваются в наше с Хомяком высшее общество. Они просто хотят жениться на Муре. Возможно, они даже не знают, что Мура – потомственный профессор.
– Муркина свадьба должна быть там, где прошла наша юность, в месте, с которым у нас связано… В общем, это должно быть памятное место, – настаивал Хомяк.
– Крейсер «Аврора». «Аврора» – памятное место, нас там в пионеры принимали.
Хомяк холодно фыркнул, показывая лицом, что не приемлет глупых шуток, когда речь идет о стандартах.
У Ирки – стандарты. Ирка говорит: «Люди делятся на простых людей, как Алена с Никитой, и творцов, как мы с Ильей…» Представляясь актрисой у Додина, Ирка-хомяк верит, что Додин не дает ей главных ролей. Почему?… Может быть, каждому хочется того, чего у него нет? Может быть, Ирке хочется жалости, понимания? В настоящей, непридуманной Иркиной жизни ее не за что жалеть. В антракте Ирка стоит за стойкой, продает бутерброды, и пирожные, и чудный шоколадный торт с вишнями, и это счастливо совпадает с ее увлечениями, – она любит театр и любит вкусно кормить гостей. В Иркиной жизни нет ни намека на покорность судьбе, в ее жизни есть только то, что она хочет. Ирка-хомяк – стрелок, глаза намертво вцепились в мишень, мозг усиленно работает, чтобы выстрелить на поражение: если Хомяк решил с вами дружить, вы будете дружить, если Хомяк решил выйти за вас замуж, вы женитесь. Ирка придумала выйти замуж за Илью, находясь с ним по разные стороны буфетной стойки: изнемогающий от усталости Илья протянул ей деньги со словами «будьте добры, рюмку коньяка», а Ирка уже знала, что они будут вместе и каждый день по дороге к себе на третий этаж Илья будет подниматься на два лишних пролета, чтобы зайти ко мне на четвертый.
Нехорошо делить друзей на тех, кто нам суждены, и оказавшихся рядом по воле случая, – как будто наша дружба – это награда и мы свысока рассматриваем кандидатов. Но Ирка не была мне суждена, это была именно что воля случая (квартира в нашем доме досталась Ирке от мимолетного брака девяностых, Ирка не рассказывает о своем предыдущем муже, говорит: «Так, гримасы бандитского капитализма») – дружба с Иркой возникла благодаря косметическим технологиям. Ирка, флагман косметических технологий, залила ботокс в носогубные складки. Ботокс заполнил не столько Иркины носогубные складки, сколько щеки, и мы с Мурой за глаза называли ее «хомяком».
Однажды, встретившись с Иркой у лифта (гримаса капитализма к тому времени уже исчез), Мурка сказала: «Здравствуйте, Хомяк». Мурка была ребенком и не понимала, что существует разница между «говорить о человеке» и «говорить с человеком». Я шипела: «Не здравствуйте, Хомяк, а просто здравствуйте», Ирка смеялась, – я давно заметила, что красавицы не так обидчивы, как дурнушки, – и тут же, у лифта, мы из соседей стали подругами. Первое, что Ирка сказала мне в качестве подруги: «Ты сама виновата, что попала в неловкое положение, – сплетничала о соседях с ребенком. Не обижайся, я твой друг и говорю это для тебя. Друг должен быть критичным, чтобы ты могла исправить свои недостатки».
Ирка – друг, она всегда не на моей стороне. Всегда говорит «ты сама виновата». Строго относится ко мне как к писателю. Любит хвалить других. Часто говорит «читаю – не оторваться!», и только во мне все запоет, что это моя книга, как оказывается, что нет, не моя. Иногда говорит: «Прочитала твою книгу – не обижайся, но могло быть лучше». Я не обижаюсь, Ирка говорит это для меня, чтобы я больше старалась.
