Виктория Трелина - Жила-была девочка: Повесть о детстве прошедшем в СССР
Дождь заканчивается, и мы, наконец, доходим до «Туриста». Там Римку, которая всю дорогу изображала взрослую леди, пробирает хохотунчик, она, прячась за спинами покупателей, пытается уложить Славку на раскладушку с ценником или посадить на пластмассовый таз. И пока родительницы стоят на кассе, мы с Оксанкой, надрывая животы, наблюдаем борьбу сестры с братом, которая постепенно переходит в драку. Продавщица с высокой причёской, качает головой из-за прилавка.
Домой мы попадаем под вечер. Закрываемся в комнате у Римки со Славкой на ключ. Включаем светильник с круглыми дырочками, от которого по потолку бегают разноцветные пятна, и телевизор с надписью «Горизонт». «Надежду дарит на заре паромщик людям», – поёт с шипящего серого экрана певица с пышными волосами. Римка моментально засыпает в кресле, хотя это была её идея – устроить дискотеку. Я расстраиваюсь, но будить подругу не рискую – когда Римка хочет спать, её лучше не трогать. Но без неё, я не знаю, как вести себя на дискотеке, поэтому сижу за столом и выковыриваю из сыра, купленного тётей Леной, синюю цифру два. Интересно, каким образом и, главное, зачем, продавцы засовывают в сыр эти цифры? Славка с Оксанкой играют в настольный футбол, звякая маленьким шариком – мячом, и постоянно обзывая друг друга всеми производными от слова «дурак». Мамы сидят в нашей комнате, смотрят «Песню года» и гадают на картах. «Ночная дорожка, пустые хлопоты», – улавливаю я тихие реплики тёти Лены, когда захожу домой, чтобы засунуть под диван диск здоровья, от которого у меня уже шумит в голове. У моей мамы на лице маска из сметаны. Я помню, что когда ею мажешься, очень долго нельзя разговаривать. Я не знаю, что произойдёт, если в этой маске заговорить, но, мне всегда кажется, что случиться что-то страшное. Поэтому я очень волнуюсь, когда по вечерам мама надевает бархатный ободок и замешивает сметану в маленькой чашечке без ручки. Я тихо стою, прислонившись к шкафу, и контролирую, чтобы мама из-за своих болтливых подруг не забыла, что у неё на лице сметана.
Когда я возвращаюсь, Славка с Оксанкой заряжают диафильмы. На обоях в цветочек дрожит кривой жёлтый квадратик света, захватывая собой спинку кресла и Римкину голову. Я кидаюсь к кучке кругленьких баночек, чтобы найти свою любимую плёнку про Мойдодыра. Римка во сне хмурит лоб, на котором чёрными буквами, плавно переходящими на стену, написано: «Одеяло, убежало…» Я, Славка и Оксанка давимся сыром от смеха. На палас цвета мокрой горчицы, падают жёлтые крошки, мы наступаем на них новыми одинаковыми колготками…
Братья, сёстры и детские обиды
Я встаю в семь часов утра. Бабушки уже нет в хате. Наверное, доит корову. Надеваю сарафан, тёплую кофту на пуговицах, повязываю косынку. Заглядываю в дедушкину комнату – он спит одетый и в очках, значит, уже почистил в сарае, принёс воды и вернулся. Я осторожно снимаю с его носа очки и кладу на стол, на цыпочках выхожу в коридор, из кучи старой обуви выбираю парные резиновые сапоги и обуваю. На дворе лето, но ранним утром в деревне сыро и прохладно. На траве роса. Дверь на летнюю кухню распахнута, оттуда веет то ли пар, то ли лёгкий дымок. Это бабушка топит грубку, чтобы в большом чугуне сварить нечищеную картошку для поросят. Там в глубине тумана кухни, я слышу Нянькин голос, вижу её руки на палке, и кошек, которые лакают из миски молоко, слитое со дна подойного ведра, а у стола бабушка в фартуке, вымазанном мукой, лепит вареники с ягодами. Я становлюсь в дверном проёме на порожек, упираясь головой в притолоку.
– Подылася? – спрашивает меня Нянька и улыбается, – А то уже сваты приходили.
Она всегда так говорит. Я смеюсь, потому что это неправда, сваты – это женихи, а мне только восемь лет.
– А молоко уже приезжало? – я беру со стола горсть чищеной земляники и запихиваю в рот.
– Нет, ещё не было. Иди, карауль, – говорит бабушка.
Я открываю калитку, на лавке стоят две банки молока, прикрытые полотенцем. Над моей головой пролетает ласточка, громко чирикнув. Лавочка сырая, поэтому я не сажусь, а прохаживаюсь взад-вперёд, наблюдая, как на носки резиновых сапог садится роса.
– Ммо-о-о-о-ло-ко, – раздаётся где-то вдалеке голос дядьки Феди, – Мо-ло-ко-о-о-о-о.
Я с готовностью хватаю со скамейки банку, вслушиваясь в цоканье копыт за углом.
– Тпру-у, – шумно останавливается возле меня серая лошадь. Дядя Федя в толстой фуфайке и шляпе неуклюже выбирается из тележки с гремящими бидонами.
– Давай, хозяюшка, – он берёт мои банки и переливает молоко, – Шесть литров, скажи матери, пусть запишет.
Жители деревни часто называют бабушку моей матерью. А иногда и сама бабушка торопясь говорит мне: «Тань». Таней зовут мою маму. Наверное, взрослые очень давно живут и иногда путаются во времени, им тогда кажется, что оно вернулось на несколько лет назад.
Я несу пустые банки с мутными от молока стенками на кухню, там, у двери на гвоздике, висит разрезанная пополам замусоленная тетрадка. В неё бабушка что-то вписывает каждое утро, когда сдаёт молоко.
– Собирайся, пойдём в Медвежье за ягодами, – говорит Нянька, поднимаясь со стула. В руках у неё палка, пустой бидончик, ведро с водой и миска с варениками. За ягодами я пойду с удовольствием. Я говорю, что уже собрана и прошу бабушку к нашему приходу сварить суп «без чего».
– Ну, это проще всего, – соглашается бабушка.
Хотя она не любит, когда просто. Обычно её суп густой с фасолью, рисом и зеленью, который тоже безумно вкусный. Но сегодня мне хочется прозрачного в жёлтом бульончике супчика без лука и морковки.
Мы с Нянькой заходим к ней во двор. Забор у бабушкиной тёти деревянный, на нём всегда сохнут какие-то банки, суконные носки и старинные кувшины. Возле низкого сарая, который Нянька называет «землянка», растёт крыжовник. Он ещё не дозрел, но я люблю именно такой – кисленький. Пока она заносит в хату воду и вареники, я напихиваю себе в рот всё, что растёт тут же под ногами: шарики крыжовника, стебли заячьей капусты, высасываю цветочки медуницы. Мы идём через огороды, погромыхивая крышками бидончиков. С Нянькой я чувствую себя взрослой и умной. Ведь она ростом с меня, и не училась в школе. Я ей сама читаю книги, которые нам задали на лето. Я не хожу в библиотеку, чтобы взять произведения из школьной программы. У нас на полках есть учебники литературы и русского языка за все классы до самого десятого. С тех времён, когда дедушка с бабушкой работали в школе, у учебников изменились только обложки.
Для того, чтобы ходить за ягодами у нас в деревне много мест: Репное, Ямное, Залес, Ярушка и Медвежье, куда мы сейчас и направляемся. Я прошу Няньку рассказать сказку про Милитрису Кирбитовну, потому что это самая длинная сказка, и можно слушать её всю дорогу.
