Юрий Коротков - Седой
— Веревку неси! Веревку давай! — орал Земцов. — Он же бешеный, товарищ капитан! На людей кидается!..
Иванов стоял в кабинете командира. Подполковник, массивный, с тяжелым лицом, сидел перед ним, положив кулаки на столешницу. Рядом сидел майор-замполит, у стены — капитан Манагаров.
— Кто начал драку? — спросил замполит.
Иванов разглядывал карту за спиной командира, время от времени трогая языком рассеченную губу.
— Отвечать, когда с тобой говорит старший по званию!
Я спрашиваю: кто начал драку?
— Не помню.
— В глаза смотреть!
Иванов перевел на него равнодушный взгляд.
— Сержант Земцов говорит, что сделал тебе замечание, а ты бросился на него с кулаками. Так было дело?.. Отвечать!
— Не помню.
— За что ты ударил Бутусова штыком?
Иванов посмотрел замполиту в глаза.
— Просто так, — ответил он, наконец, и улыбнулся — безнадежно и снисходительно.
— Улыбается, — погрясенно сказал Манагаров, — Да он ненормальный.
— Таких, как ты, отстреливать надо, Иванов. Стрелять, как волков, и премию платить, — негромко сказал замполит, — Хорошо хоть штык тупой, не вошел.
— Под трибунал бы тебя надо, — сказал командир, — Да честь дивизиона марать… Новый год ты у меня на губе встретишь…
Давыдов с карабином на плече открыл дверь камеры. Иванов сидел на жесткой откидной койке, опершись локтями на колени.
— На выход, Седой!
Он провел его по коридору.
— Куда? — окликнул Давыдова Земцов из курилки.
— В первый отдел.
Деды переглянулись.
— Зачем?
— Не знаю.
— Смотри, Седой… — многозначительно сказал Люкин.
Иванов, не повернув головы, прошел мимо…
Начальник первого отдела, подтянутый, чистенький старлей внимательно смотрел на сидящего перед ним Иванова.
— У тебя есть родители? — наконец, спросил он.
— Нет.
— Ни отца, ни матери?
— Нет.
Старлей выдержал паузу.
— Кем тебе приходится Антонина Ивановна Петухова?
Иванов молчал, глядя под ноги.
— Ты плохо слышишь? — спросил старлей.
— Мать, — сказал Иванов.
— Почему ты написал, что у тебя нет матери? — старлей поднял со стола анкету.
— Потому что я не считаю ее матерью.
— Да что ж за народ тупой! Меня не волнуют твои родственные чувства. Ты в армии служишь, на секретном объекте! Это официальный документ, — потряс он анкетой, — Иванов мать не признает, Петров про дядю в Америке забудет!.. Где она живет?
— В Калуге, — угрюмо ответил Иванов.
— Кем работала?
— Не знаю.
— Ладно, это с военкоматом будем разбираться. Работнички!.. Зайди к начальнику политотдела…
Замполит положил перед ним срочную телеграмму. Иванов прочитал, равнодушно отодвинул. Майор ходил взад-вперед по кабинету.
— Я все понимаю, — сказал он, кивнув на телеграмму. — И прими самое искреннее сочувствие. Я это пережил. Это к каждому приходит, рано или поздно. Так устроено в жизни… Но и ты меня пойми. Самых лучших ребят мы не можем отправить домой. Лучших! — подчеркнул он. — Это, конечно, особый случай, но я хочу, чтобы ты воспринимал это, как…
— Я не поеду, — сказал Иванов.
Майор остановился, недоуменно сведя брови:
— То есть как? — Медленно покачал головой: — Что ж ты за человек такой, Иванов? У тебя мать умирает! Мать! Родная! Неважно, что там у вас было, но она же тебя носила, родила, кормила! В тебе кровь ее! У тебя хоть что-то живое вот здесь есть? — он постучал себя по груди. — Или пусто?
Иванов скучно смотрел в окно.
— В общем, что с тобой говорить, — майор вытащил из стола заполненный бланк и прихлопнул перед ним на столе. — Вот командировочное. В семь вездеход пойдет в центральный городок. В десять тридцать вертолет… А вот здесь, — он перевернул бланк, — кроме военкомата, поставишь печать больницы и врач пусть распишется, что был у матери. Понял? Всё, вперед!..
Иванов сидел с Александром в продымленной курилке.
— Надо уметь прощать, — сказал Александр. — Твоя беда в том, что ты не умеешь прощать, поэтому не можешь победить. Понимаешь? Пока ты не простил, не пожалел — ты не свободен…
— Она меня пожалела? — спросил Иванов. Александр хотел сказать что-то еще, он мотнул головой. — Ладно, хватит.
Помолчали.
— Твоим передать что-нибудь? — спросил Иванов.
— Нет.
— А как насчет прощения? — насмешливо спросил Иванов.
— Да не о том речь! Прощать надо проигравших. А хозяевам жизни, — Александр кивнул на ввалившихся в курилку дедов, — наше прощение к этому месту…
Он проводил Иванова до вездехода, подождал, пока тот забросит в кабину вещмешок, ежась на лютом морозе.
— Ну, давай, — сказал Иванов, — Держись здесь.
— Ты за меня не волнуйся, — Александр поднял сжатый кулак…
Белка сидела в длинном больничном коридоре на клеенчатой кушетке. Иванов в халате поверх кителя подошел, сел рядом.
— Спит, — сказала Белка. У нее были запавшие глаза с синевой вокруг, — На морфии держат.
— Что там?
— Рак матки. Неудачный аборт.
— Ты давно здесь?
— Вчера утром.
Они молчали, сидя рядом, откинувшись спиной к стене. Из палаты выглянула медсестра.
— Петуховы? Буквально две минуты…
Мать лежала у самой двери, укрытая одеялом до подбородка, седые свалявшиеся волосы были разбросаны по подушке. Белка и Иванов остановились на пороге. Мать медленно перевела на них тусклые глаза. Старушечье лицо ее, обтянутое сухой желтой кожей, вдруг мучительно исказилось, по глубоким морщинам покатились слезы. Она отвернулась, насколько могла, с трудом вытаскивая руки из-под одеяла. Прикрыла лицо и снова обернулась, поверх тонких костлявых пальцев жадно глядя на детей.
Белка подошла, присела на край кровати, взяла ее за руку.
— Вот… — виновато, беспомощно сказала мать.
— Все будет хорошо, мам… Я говорила с врачом, все будет нормально. Завтра станет лучше, честное слово, он так сказал. Ты только не плачь, мам… — торопливо говорила Белка, размазывая слезы по щекам.
Другие больные в палате старательно смотрели в стороны, медсестра деловито поправляла капельницы.
Мать тянулась слабой рукой к халату, висящему рядом на стуле.
— Там…
— Что, мам?
— Ключ…
Белка вынула из кармана халата ключи, показала ей.
— Вы не ждите здесь… Возьми там… что надо…
— Все будет хорошо, мам. Я тебя в Москву заберу, я там договорилась… Мы с Олежкой тебя заберем отсюда.
Мать, склонив голову, пыталась заглянуть ей за спину — Белка загораживала ей сына. Алла вскочила, и мать с той же цепкостью, с которой держала ее руку, впилась взглядом в Иванова, по-прежнему стоящего у двери.
