Джонатан Коу - Номер 11
Поразмыслив недолго, Элисон решила, что мириться – как повелось, ее забота. Вэл научилась дуться без устали, а Элисон не хотелось провести вечер в молчании. Она встала в дверях гостиной:
– Мам, прости.
– Все нормально. – Вэл не обернулась и не убавила звук.
– Ты меня слышала? Я сказала «прости».
Вэл дернула головой в ее сторону:
– Да. Слышала. Хорошо. Извинения приняты. Но было бы еще лучше, если бы ты, прежде чем обижать меня, трижды подумала, стоит ли это делать.
Это было чудовищно несправедливо, но Элисон смолчала: длить перепалку не имело ни малейшего смысла.
– Я послушала твою песню, – сменила она тему.
Фраза произвела мгновенный эффект. Вэл приглушила телевизор и повернулась к дочери с заискивающей улыбкой:
– Да? И как тебе?
Ответ дался Элисон легко. Как бы ни бесило ее поведение матери, музыку, что та сочиняла, Элисон любила всегда и слушала постоянно, ни разу не усомнившись в том, что придет день – и везение пополам с настойчивостью вернут Вэл в поле зрения публики и ее песня снова станет хитом. А новая песня, которую Элисон включала на протяжении дня, была определенно одной из лучших.
– Очень хорошо, – сказала она. – Прекрасно на самом деле.
– Правда? Ты ведь не просто так говоришь? Не для того, чтобы отвязаться?
– Нет, мама, не просто так. Песня – супер. Ты и сама знаешь.
– Присядь. – Вэл похлопала ладонью по дивану и, когда Элисон уселась рядом с ней, порывисто обняла дочь: – А что ты думаешь об аранжировке?
– Вполне приличная. То есть… э-э… почти в норме.
– Ну, это максимум, что я могу сделать в домашних условиях. Значит, по-твоему, эту песню можно давать слушать?
– Не знаю, мам. Я же не в музыкальном бизнесе.
– Арендовать бы студию… Часа на три или на четыре, когда у них простои, я бы тогда смогла записать вокал как надо.
– Еще бы. Отличная идея… если ты можешь себе это позволить.
– И отправила бы запись Черил.
Элисон кивнула. Она никогда не знала, как реагировать, когда мать упоминала своего так называемого агента, что уже лет десять не перезванивала Вэл и не отвечала на сообщения.
– А название тебе понравилось? – спросила Вэл. – «Ко дну и вплавь». Цепляет или не очень?
– Мне в этой песне все нравится.
Вэл опять заключила дочь в пылкие объятия, и, опасаясь, что излияния затянутся, Элисон мягко высвободилась и встала:
– Ладно, я пойду наверх. Надо закончить письмо к Рэйчел.
– Забавно, – сказала Вэл. – Я только что получила весточку от ее матери по электронке.
– Да? И как она поживает?
– Нормально. Расстраивается из-за работы, как и все вокруг.
– Вот с кем тебе надо посоветоваться насчет Стива.
– Ай, мы со Сьюзен давным-давно не говорим на такие темы. – Вэл уже смотрела на экран, врубая звук.
Разговор, судя по всему, был окончен. Оставив мать смотреть рекламу финансовых услуг (при том, что она никогда ими не воспользуется) и летнего жилья (при том, что отпуск ей давно не по карману), Элисон поднялась в свою комнату, где вытащила из ящика стола, набитого всякой всячиной, недописанное письмо и перечитала его.
В последние годы они с Рэйчел баловались самыми разными способами связи, благо выбор был велик: обменивались электронными письмами и сообщениями, переговаривались в Фейсбуке и в WhatsApp, а недавно даже опробовали новехонькое приложение Snapchat, пересылая друг другу фотографии и короткие сообщения, что оставались на экране всего несколько секунд, а затем исчезали навеки. Но нередко случалось, что кому-то из них нужно было поделиться с подругой чем-то особенно личным, и тогда в ход шло только письмо, настоящее, старомодное, на бумаге. И то, что сейчас Элисон хотела поведать Рэйчел, было на сто процентов особенным и личным.
Пока, впрочем, исписав две страницы, она даже на полшага не приблизилась к главной теме. Последний абзац выглядел так:
Вторую неделю хожу в колледж (да, киса, это тебе не Оксфорд с Кембриджем, у нас учеба начинается в сентябре), и пока все очень даже круто. Не уверена, что программа полностью меня устраивает, но какое счастье обретаться среди студентов и преподавателей, которые хотят от тебя лишь одного: чтобы ты занималась искусством! С тупой зубрежкой наконец покончено!
Конечно, об этом тоже необходимо сообщить, но Элисон ругала себя: сколько можно умалчивать о самом насущном. Она нервно схватила ручку, покусала кончик минуты две и написала:
Хотя все это на самом деле не так уж и важно. Не для того я тебе пишу. А пишу я, потому что есть кое-что, о чем ты должна знать и о чем я еще никому не рассказывала. Хочу, чтобы ты узнала первой, потому что… ну, причин множество. Но в основном, потому что ты – мой самый давний настоящий друг и твоя реакция значит для меня невероятно много. Итак, догадываешься, о чем я? Разумеется, нет. С чего вдруг? (Глубокий вдох.)
Я – лесбиянка.
* * *В субботу днем, решив слегка пополнить свой гардероб перед отъездом в Оксфорд, Рэйчел отправилась с матерью по магазинам. Спад в экономике никуда не делся, но вы бы ни за что об этом не догадались, глядя на толпы людей, кочующих от прилавка к прилавку в Городском центре Лидса в упорных поисках товаров длительного пользования. Miss Selfridge и Monsoon кишели покупателями. В Primark было не повернуться. В H&M, Topshop, Claire’s Accessories и Zara протискивались с трудом. А в River Island и Lush людей заворачивали с порога. Домой Рэйчел с матерью возвращались разморенными и выдохшимися.
Увешанные пакетами, они тащились по улице к дому, когда увидели припаркованную напротив их двери машину – ярко-красный «порше». Прислонившись к автомобилю, с довольной улыбкой на них глядел брат Рэйчел, Ник.
– Черт побери, – сказала мать, – что ты тут делаешь?
– Привет, мама. Привет, сестричка. – Он поцеловал обеих. – Притворитесь, что вы хоть чуть-чуть рады меня видеть.
– Естественно, рады. Но было бы неплохо, если бы ты предупредил нас заранее.
– Я только что прилетел из Гонконга. Дай-ка я тебе помогу.
– Из Гонконга? – переспросила Рэйчел, отдавая брату пакеты. – Я думала, ты на Кубе.
– У тебя устаревшая информация. Впрочем, за мной не угонишься.
Ник не появлялся дома более года. В свои двадцать шесть он выглядел, как ни странно, моложе и красивее, чем в юности. Чувства Рэйчел к брату, по сути, не изменились с тех пор, как двенадцать лет назад они вместе гостили в Беверли у бабушки с дедушкой, когда брат столь жестоко разыграл ее в полутемном соборе, – иными словами, она его обожала, не одобряла и в глубине души побаивалась. Эта затаенная настороженность ничуть не уменьшилась, когда Ник повзрослел и закрутил некий бизнес на пару с «деловым партнером» по имени Тоби. Их деятельность привела к тому, что отныне Ник наслаждался жизнью заядлого путешественника, заключая какие-то непонятные сделки на разных континентах и перепрыгивая из страны в страну то ли по надобности, то ли из личной прихоти; по международным аэропортам он передвигался с той же уверенной небрежностью, с какой большинство людей вышагивает по пригородным железнодорожным станциям. То, чем они с Тоби зарабатывали на жизнь, явно приносило завидный доход, однако о подробностях их бизнеса Ник не распространялся, и Рэйчел чувствовала, что лучше и не спрашивать.
