Андрей Шляхов - Доктор Данилов в тюремной больнице
— Садитесь вперед, Владимир Александрович, — сказала Бакланова, — сзади вам будет тесно.
С точки зрения физического комфорта Данилов доехал до Монаково превосходно, тем более что водителем Бакланова оказалась неплохим. Она вела машину четко, плавно и дисциплинированно, скорость не превышала, резких маневров не делала. С точки зрения комфорта психологического лучше было бы поехать домой на автобусе, потому что всю дорогу психолог Бендюговская жаловалась Данилову, обретя в нем свежего и молчаливого слушателя, на свою тяжелую во всех смыслах жизнь. Время от времени Бакланова, делавшая вид, что полностью поглощена вождением, изучающе косилась на Данилова, словно интересуясь, не тормознуть ли у обочины. Но Данилов держался по-джентльменски: слушал, кивал головой, пару раз сказал: «Да, конечно», — и думал о том, что психологам каждый норовит излить душу, их же самих, видимо, редко кто слушает.
Лучший друг Данилова Игорь Полянский утверждал, что хуже подруги-психолога ничего быть не может. Полянский судил со знанием дела, так как таких подруг у него было несколько.
— Прикинь, Вова, психологи ничего не воспринимают просто так. Они во всем ищут подоплеку, скрытые мотивы и второе дно, — говорил Полянский. — Ни слова без подтекста, ни мысли без скрытых мотивов. Постоянно чувствуешь себя как Штирлиц в кабинете Мюллера! Такое ощущение, что тебя постоянно изучают, как подопытного кролика, даже в постели!
Глава пятая
Старший психолог колонии старший лейтенант внутренней службы Бендюговская Екатерина Андреевна
Хуже моей должности нет, точно нет, потому что старший психолог тянет на себе всю работу лаборатории. Начальнику лаборатории некогда, он руководит, да и какой у нас начальник? Так, одна видимость, правда, крупногабаритная. Ну что можно сказать о тридцатипятилетнем мужике, который если чем и гордится, то только ростом? Весом бы лучше гордился — без малого десять пудов трепещущего перед начальством мяса. Форму по спецзаказу шьет, из стандартного набора только фуражка впору и обувь. Зато то и дело повторяет: «Большому кораблю — большое плавание». Боров!
В психологии Капранов полный ноль, но зато умеет создать много шума из ничего, пустить пыль в глаза, создать видимость. Главное его занятие — постоянно напоминать администрации о том, что в колонии есть психологическая служба и что без нее никак нельзя обойтись, особенно с учетом того, что сейчас набирает обороты реформа. А когда доходит до дела, то все спихивается на меня, потому что я старший психолог, всем должна. Только чего должна, непонятно. В итоге я работаю за себя, за начальника и за Юльку, потому что у нее мало опыта, она всего боится и ничего не умеет. Зачем тогда, спрашивается, пришла работать в колонию? Полировала бы своей попой стул в каком-нибудь отделе персонала. Так нет же, хочется ходить в погонах, получать кучу надбавок, выслуживать льготную пенсию, при этом ничего не делая. Ну, почти ничего: анкеты заполнять или отчет с черновика набело перепечатать Юлька может. А вот что посложнее, извините… Это же так здорово, что есть Екатерина Андреевна, которая все знает, всегда подскажет, многое за тебя сделает, чтобы потом не переделывать, на это времени больше всего уходит.
Называется наша песочница звучно — «Психологическая лаборатория». Это начальство так придумало, чтобы поднять нашу и свою самооценку. Ла-бо-ра-то-ри-я! Ой ты, неужели! Вроде бы подразумевается, что мы преимущественно заняты научно-исследовательской работой, потому и «лаборатория», а не «отдел» или «отделение». Куда там, научно-исследовательской! Мы занимаемся самой рутинной рутиной. Мы ведем 7 журналов, включая такую бредятину, как журнал учета перемещения психологической информации (блюдем секретность и конфиденциальность!). Также пишем по десять, а когда и по двенадцать отчетов в месяц (принцип Капранова: «Сделал — запиши, не сделал — запиши два раза»). Еще дважды в день проводим проверку караулов и дежурной службы (если это можно назвать психодиагностикой, то я — китайская императрица), работаем со спецконтингентом, пишем ответы на «умные» письма руководства. Кроме этого, мы обязаны просветительскую работу проводить — читать лекции сотрудникам.
Я еще иногда успеваю статейки пописывать (хоть и только в наших ведомственных журналах), ночами сижу, что хорошо для служебного роста. Писать можно, что угодно, лишь бы совпадало с мнением высокого начальства и выглядело бодро. «Аспекты социальной адаптации лиц, отбывающих наказание в свете реформы уголовно-исполнительной системы» или что-нибудь про социальный лифт. Социальный лифт и социальная мобильность — очень модно. Вертикальная социальная мобильность, горизонтальная социальная мобильность… Капранов в шутку называет «петухов» людьми, «которых не пускают в социальный лифт». Плоско, по-капрановски, но в общем-то верно: если человека «опустили», то ему не подняться, хоть ты тресни. Оттого-то многие насильно опущенные (есть и такие, кто добровольно «опускается», по зову своей природы) идут на суицид, портя нам отчетность и карьеры.
На деле все сводится к одному — чтобы в учреждении не было суицидов. Их отсутствие — главный показатель качества нашей работы. Нет суицидов, все остальное тебе простят, есть — отымеют за все разом. Но ведь они разные: одно дело, когда кто-то «вскрывается» или вешается оттого, что не может адаптироваться к зоне, совсем другое, когда это происходит из-за проигрыша в карты, который нет возможности выплатить. Проиграл — повесился, а час назад и не помышлял о самоубийстве.
Почему за такие суициды должен отвечать психолог? Там, наверху, это никого не интересует, им лишь бы крайнего найти. По сути дела, жизнь за решеткой есть не что иное, как перманентное испытание на прочность. Ну как тут угадаешь, кто в какой момент слабину даст и в петлю полезет? Ладно, раз так об осужденных печетесь, давайте больше психологических ставок, чтобы в каждом отряде был свой психолог. А что? Это не я сказала, а капитан Полежаев, начальник девятого отряда на собрании вслух размечтался. Персонального психолога ему захотелось…
А чем оборачивается ежедневная оценка психоэмоционального состояния сотрудников? Вот стоит передо мной человек, у которого из-за нехватки сотрудников более двухсот рабочих часов в месяц… Причем он не охранником в детском саду работает, не краеведческий музей сторожит. Он на зоне работает, со спецконтингентом. Профдеформация, о которой столько все говорят, плоха сама по себе, а если она накладывается на хроническую усталость, на психоэмоциональное истощение, когда человек просто выгорает изнутри… Случись что, крайним окажется психолог вместе с непосредственным начальником. Живем по принципу «делай так, потому что так надо родному учреждению». Но отвечаешь потом за все сама.
