Альбер Коэн - Любовь властелина
А уж графиня Канио, вдова венгерского министра, который умер два года назад, она его любовница и влюблена до безумия, это всем известно. Канакис здесь как-то видел, как она целует Солалю руку! Представляешь? Он, по-моему, весьма образованный. И к тому же красавец, еще молодой, года тридцать два-тридцать три, и такой элегантный, и очень богатый, я так думаю, — заключил он с гордостью. (Она погладила ему щеку указательным пальцем.) — С чего это ты?
— Просто ты милый.
— А, понятно, — сказал он, непонятно почему почувствовав себя задетым.
Ему не слишком-то нравилось быть милым. Он предпочитал казаться человеком решительным, с трубкой в зубах и холодными глазами — крепким орешком. Чтобы доказать, что он не такой уж милый, как кажется, он выдвинул вперед подбородок. Такого вот человека, привыкшего смотреть в лицо опасности, он изображал перед женой каждый раз, когда вспоминал об этом образе. Но вспоминал он не часто.
(Могучий смельчак и головорез — любимый идеальный образ Адриана Дэма, но помимо этого он имел многие другие, совершенно разные и противоречивые архетипы для подражания. Порой, ослепленный блеском Хаксли, он становился английским дипломатом, изнеженным и холодным, бесконечно светским, шедевром европейской цивилизации, однако, этот образ мерк, стоило Адриану прочесть биографию какого-нибудь знаменитого писателя. Он становился тогда, в зависимости от прочитанного, непредсказуемым и своевольным, или же циничным и разочарованным, или же тоскующим и ранимым — но всегда ненадолго, на часок-другой. А потом ему надоедало, и он вновь оказывался самим собой, стариной Дэмом.)
Он так неестественно диктаторски выпятил подбородок, что у него заболел затылок, пришлось вернуть подбородок в мирную позицию, после чего он взглянул на жену, ожидая реакции. Он жаждал ее мнения о чудесном происшествии, желал долго обсуждать его с ней, вместе радоваться открывающимся перспективам.
— Ну что, дорогая, что ты об этом скажешь?
— Очень даже неплохо для начала, — ответила она, помолчав.
— Вот-вот, — благодарно улыбнулся он, уже готовый развить эту мысль. — Именно что эта встреча — только начало. Я не говорю, что у нас уже сложились дружеские отношения, но между нами появилось нечто, что может привести к настоящим дружеским отношениям. Хотя бы вспомнить, как он похлопал меня по плечу. — Он моргнул, чтобы уловить самое точное определение, передающее все оттенки этого жеста. — Этот жест был, я бы сказал, символом сближения, зарождающейся симпатии. Телесный контакт между людьми, что важно. А похлопал он не слабо, я чуть не упал. Это все может быть очень важным для моего будущего, понимаешь?
— Да, я понимаю.
— Слушай, дорогая, я должен с тобой серьезно поговорить. — Он разжег трубку, чтобы выдержать многозначительную паузу и создать драматический накал, а главное, чтобы почувствовать себя значительным и говорить более убедительно. — Дорогая, я должен сказать тебе нечто довольно важное. — «Довольно» он вставил, чтобы выглядеть сильным мужчиной, сдержанным в выражениях. — Так вот, сегодня ночью я никак не мог заснуть, и, пока я лежал в постели без сна, мне пришла в голову одна мысль. Я хотел рассказать тебе о ней только сегодня вечером, но, раз уж она не дает мне покоя, придется сделать это немедленно. Ну так вот, идея состоит в том, чтобы воспользоваться отъездом Папули и Мамули на месяц, они уедут в следующую пятницу, и начать по-настоящему вести светскую жизнь, не случайно, время от времени, как было раньше, а действительно планомерную светскую жизнь, выработать зрелый, обдуманный план, написать расписание обедов и коктейлей. Я много могу тебе сказать по этому поводу, в том числе и то, что надо все же отделиться от Папули с Мамулей, чтобы руки были развязаны. Потом расскажу тебе о нескольких больших приемах, что я задумал. Но прежде поговорим о коктейлях, самых срочных у нас на повестке дня. У меня идея — давай подготовим сегодня вечером список людей, которых мы пригласим на первый большой коктейль.
— Чтобы что делать?
— Но, дорогая, — начал он, мысленно призвав себя к терпению, — я же в моем положении должен иметь какой-то минимум светской жизни. Все мои коллеги исхитряются устраивать коктейли на двадцать — тридцать человек. У Канакиса как-то собралось чуть не семьдесят человек, и все интересные люди, можно сказать, сливки общества. А мы женаты уже пять лет и еще ничего не выполнили из задуманного. В первую очередь надо пригласить тех, к кому мы ходили на приемы. Если мы так не сделаем, люди это про себя отметят и перестанут нас приглашать. Уже приглашений на коктейли стало значительно меньше. Это тревожный сигнал, он вызывает у меня беспокойство. В жизни, дорогая, без связей никуда, и нет ничего удобней приемов, чтобы завести связи. Можно разом пригласить кучу симпатичных людей, которые потом пригласят вас в ответ, и там вы получите возможность разом познакомиться еще с многими, и дальше все покатится, как снежный ком, и у вас появится возможность выбирать среди множества знакомых, потому что, конечно, надо производить отбор, выделять тех, с кем сразу возник духовный контакт, к кому возникло душевное расположение. И заметь, что с точки зрения хозяина коктейль обходится дешевле, чем званый обед, а приводит практически к тем же результатам. Я говорю «практически», поскольку все же с точки зрения связей ничего не сравнится со зваными обедами, и поэтому надо начать давать и обеды тоже, приглашая самых симпатичных знакомых, при этом как-нибудь тактично избегая участия Мамули и Папули. То есть начать принимать надо даже до того, как мы с ними разъедемся, хотя, по моему плану, это должно произойти в недалеком будущем. Но вернемся к нашим коктейлям. Довожу мысль до конца. Вот мой план, пересмотренный и улучшенный в связи с последней встречей: надо пригласить в первую очередь зама генсека на наш первый коктейль. Он несомненно придет — не зря же он хлопал меня но плечу! А если он придет, дальше все пойдет как по маслу. Уж будь спокойна, я не стану приглашать всякую мелкую сошку. Таким образом, что касается зама генсека, устраиваем коктейль для первого сближения и потом, попозже, прием гран-гала. Правда, чудненько? — От избытка чувств у него вырвалось маменькино выражение.
— Мне он несимпатичен. Почему ты так хочешь пригласить его к нам?
— Дорогая, — сказал он мягко и поучительно, маскируя поднимающееся раздражение, — отвечаю тебе, что, во-первых, для такой шишки вовсе не обязательно быть симпатичным, чтобы его приглашали; во — вторых, лично я нахожу его исключительно симпатичным; в-третьих, я так хочу его пригласить к нам из тех понятных соображений, что мне приходится зависеть от ван Вриеса, а ван Вриес как раз зависит от зама генсека. Вот уже семь месяцев, как я застрял в ранге «Б», а ван Вриес и ухом не ведет, понимаешь, ведь он ничего не делает, чтобы мне перейти в ранг «А»! А ничего не делает он, потому что трус! А трус, потому что опасается, примут ли сверху его предложение о моем повышении и не влетит ли ему за это. Но если он узнает, что меня поддерживает зам генсека, то живо зашевелится, а если наша дружба подтвердится, я уж постараюсь, чтобы он об этом как бы невзначай узнал. Да и не надо будет стараться, потому что на моем коктейле он сам увидит, что к нам пришел зам генсека, и сделает из этого соответствующие выводы, то есть наберется смелости настолько, чтобы предложить меня на повышение, поскольку будет уверен, что его предложение благосклонно примут и у него не будет неприятностей. Да что там смелости, он просто счастлив будет меня продвинуть, он бегом поспешит это сделать, от всего сердца, ну просто на руках меня понесет, поскольку это его поднимет в глазах зама генсека! Ты понимаешь, какие тут хитросплетения?
