Ринат Валиуллин - Кулинарная книга
Пузырьки приятно щекотали внутренний мир. Кино было паршивое, зато ее поцелуи восхитительны. Я всегда был уверен в том, что кино — лучшее из искусств, потому что в его темноте можно исчезнуть, заблудиться, заплакать, заняться еще черт знает чем. Оторвав руку от ее спелой груди, поднял с пола бутылку, сделал очередные пару глотков, протянул Лере. Она тоже набрала полный рот вина и неожиданно прилипла своими губами к моим. Я почувствовал, как ее вино потекло по моим деснам. Мы выпили половину и уже не пытались вникнуть в суть картины.
— Где ты так научилась целоваться?
— В кружок ходила.
— Я тоже хочу в этот кружок.
— Тебя не возьмут.
— Почему?
— Потому что ты мне нравишься, — повернулась она ко мне.
— Ты серьезно? — спросил я ее в самое ушко.
— А разве не видно?
— Нет, темно.
— Тогда потрогай.
В
Я ласкал шелковый штрих-код ее лобка, когда она открыла глаза.
— Вероника, ты можешь пообещать мне одну вещь? — произнес тихо, поцеловав ее в живот.
— В постели можно пообещать все что угодно.
— Когда я умру, обещай, что будешь приходить на могилку.
— Ага, с цветами?
— Нет. Цветов не надо. Просто присядь помочиться, чтобы я даже оттуда мог видеть прелести этой жизни.
— Ууу, как грустно. Ты же говорил, что твоя любовь бессмертна.
— Я не за любовь пекусь, я за себя. Ты когда-нибудь изменяла?
— А я что сейчас по-твоему делаю? — потянулась Вероника за телефоном к столику.
— Раньше ты была только моей. — Мне стало не по себе.
— А сейчас?
— А сейчас я даже знать не хочу… Ну чья ты теперь? Чья?
— Я снова стала своей. Ладно, вставай, утро уже.
— Ты уверена?
— Да, я чувствую это по равнодушию к твоим поцелуям.
* * *— Ты чего расклеился, мужик? Не надо меня любить! Я знаю, к чему это приведет, ты перестанешь любить себя. Сильный, симпатичный, к тому же препод. Мне, конечно, было приятно твое внимание, но я не та, что нужна тебе. Я с тобой мне совсем не нужна.
— Вот как?
— Ну да, меня грызло любопытство. Ничто не делает женщину такой доступной, как ее любопытство, — посмотрела она мне прямо в глаза. В этот момент поезд остановился. Одни вышли, другие вошли.
— Тебе часто признавались в любви? — спросил я Веронику, как только электричка тронулась.
— Часто.
— И что ты думаешь, когда говорят: «Я тебя люблю».
— Слишком много слов. Помнишь наш первый поцелуй? Когда мы сомкнулись в одну розовую каплю, которая обещала стать дождем, а может даже, ливнем. Так вот, она скатилась в пропасть, упала одеждой, нравами и засохла… Мы разные на вкус, — добавила после небольшой паузы.
— А если я на самом деле тебя люблю, Вероника.
— Есть такие слова, которые созданы, чтобы им не доверять. Будь с ними поосторожнее. Чтобы спать с тобой, мне они не нужны. Более того, они мне мешают. Они заводят чувства, которые лучше не беспокоить без повода. Я даже предполагаю, что у тебя есть жена и дети, и вроде бы все хорошо в вашей жизни, а тут появлюсь я с ворохом своих чувств. Оставь мне возможность быть самой собою. Влюбленность — и точка.
— Прошлая жизнь, как вредная привычка, — отвел я взгляд вниз и пустил его пастись среди чужих ног.
— Не бросить?
— Из всех вредных привычек я не способен бросить одну.
— Какую?
— Думать о тебе, я постоянно думаю о тебе.
— Не надо постоянно думать обо мне, постоянство нас погубит. Зачем тебе это?
— В моей жизни есть все, только тебя не хватает.
— Я не хочу размениваться. Сам представь, что скоро у тебя не останется ничего кроме меня… еще и хватать не будет. Все, мне пора выходить, — поцеловала она мою щеку. — Не звони мне больше, — выскочила она на платформу и исчезла в толпе с картиной в руке, завернутой в белую бумагу.
Передо мной возникла надпись «Не прислоняться». К ней, пожалуй, больше и не придется, — улыбался я себе с сарказмом, в то время как поезд уже тащил меня в недра земли.
Алиса
Впереди себя я приметил девушку. Это был не тот случай, когда мужчина плетется за какой-нибудь хорошенькой задницей, чтобы скоротать свою дорогу. Просто движение этой незнакомки мне показалось странным, скорее даже обреченным. Ее сумочка на длинных ручках царапалась асфальтом, будто пыталась разделить с ней какую-то боль из солидарности. Я уже почти нагнал хрупкую фигурку, когда та рухнула прямо на тротуаре.
— Девушка. Что с вами? — осторожно убрал вьющие пышные волосы с ее лица и посмотрел в большие голубые глаза. — У вас все хорошо?
— Не знаю, — приходила она в себя.
— Давайте я помогу вам встать, — протянул ей руку. Она вложила в нее свою тонкую прохладную ладонь. Поднявшись, улыбнулась мне грустно из-под густой каштановой челки.
— Что случилось?
— Да так, долго рассказывать.
— Любовь?
— Позвонила одному сердцу, а там занято, — отряхнула она невидимую грязь, подняла сумочку, достала из нее зеркальце, посмотрелась. Потом сделала несколько движений ладонью над своим лицом, убрала зеркало обратно.
— Я знаю, как больно терять любимых.
— Это не просто боль: будто летали внутри тебя бабочки, а их вдруг поймали и прикололи булавками к самому сердцу.
— Я вас провожу, если хотите.
— Я не против, если вам по пути.
— Надо быть настоящим извращенцем, чтобы бросить такую девушку.
— А почему вы решили, что меня бросили, а не я?
— Ну, вы же только что лежали на асфальте, — нелепо пошутил я, но она улыбнулась. — Мы спотыкаемся там, где влюбились, мы падаем, где нас бросили, мы пытаемся подняться там, где любили нас, — попытался я реабилитироваться.
— Спасибо, что спасли меня. Даже не понимаю, что со мной произошло, поплыло все, а потом вы.
— Если вас бросили, и вы падаете, не надо цепляться за что попало.
— Вы не похожи на что попало.
— А на кого я похож?
— На человека.
— Спасибо. — Я от души рассмеялся.
— На молодого человека, который пытается развеселить грустную девушку. Не смейтесь, лучше назовите имя, — снова расцвела улыбкой девушка.
— Алекс.
— Алиса.
— Утешать не люблю, сочувствовать не умею.
— Утешение тяжелый труд.
— А утешение несчастной молодой женщины попахивает съемом. Когда человек подавлен любовью, очень легко пробраться в его сердце. Давайте просто выпьем кофе.
— Давайте, только не сегодня. Мне еще надо на танцы.
— Вы танцуете?
— Да, латино.
— Сальса?
