Владимир Высоцкий - Черная свеча
Каштанка стушевался от столь неожиданного доверия, враз утратив всегдашнюю привычку ерничать.
— Да, еще очки. Оправа золотая. О каких пустяках я говорю?! Простите. Но все равно, возьмите.
— Бросьте вы, доктор! Нехай меня казнят — отправлю! Хотите: я вам свой гнидник дам, а вы мне — свой шикарный макинтош?
Доктор закашлялся, благодарно улыбнулся взволнованному вору. Затем, худой и узкоплечий, он протолкнулся сквозь бандеровцев, осторожно похлопав по плечу самого широкого из них, загородившего ему путь:
— Разрешите.
— Я знаю, кто «петуха» пустил! Здесь они, поджигатели! — громко произнес до сих пор напряженно молчавший секретарь парткома колхоза «Путь Ильича» на Херсонщине Шпаковский, подарив Упорову осатанелый взгляд. Тот догадался — секретаря ничем не остановишь, его надо только убить. Еще он знал — это придется сделать ему самому. И постарался успокоиться, объяснить себе — выбора нет, так хоть кто-то спасется из тех, кого ты вел за собой на поджог. Прилив решимости очистил голову от посторонних мыслей.
— Гражданин начальник! — раздался впереди знакомый голос доктора из Ленинграда.
— Ну, шо тоби, шо, голуба? За гробиком пришел, купаться не хочешь! — ухмыляясь, шутил Стадник, однако, послушав доктора, сменил тон: — Шо — шо? Эй, куды прешься! Сдурив, падла чахоточная! Ты пиджог?!
Этап заволновался. Зэкн начали подниматься на носки, чтобы разглядеть поджигателя.
— Вылез сам! Не менжанулся! Из воров, поди?
— Тю, придурок, не видишь разве — политический. Из интеллигентов.
— Кирова им мало — лагерь спалили!
Доктор стоял перед Стадником, смущаясь общего внимания, комкая в руке забрызганный кровью платок.
— Вы так и доложите кому следует. Столыпин Федор Федорович поджег весь этот ужас лично. А я пошел…
— Куда ты пошел, козявка?! — ошалел от нахальства зэка старшина.
— В побег! — крикнул доктор и опять задохнулся кашлем.
— Застрелю, — благодушно улыбнулся Стадник, — чтоб собаки не разорвали. Так что вертайся в строй, я майора кликну. Марш в строй, гнида!
Доктор с выдохом толкнул в грудь старшину обеими руками и побежал к завалившемуся проволочному заграждению, ходульной трусцой смешно выбрасывая перед собой непослушные ноги.
— Стоп! — заорал рассвирепевший Стадник, поглядел на этап и снова крикнул: — Стреляю!
Доктор быстро выбился из сил, едва шевелил ногами. Он повернулся в тот момент, когда успокоившийся старшина поднес к плечу приклад автомата… Доктор хотел что-то крикнуть, но пуля пришла чуть раньше.
Доктор медленно поплыл к земле, развернулся спиной к стрелку, сделал шаг вперед и, получив еще одну пулю, шлепнулся лицом в колымскую землю.
Упоров позавидовал доктору. В тот, неожиданный для всех момент такой скорый, вроде бы безболезненный конец виделся ему идеальным вариантом избавления от холода, голода и дурных надежд. Все равно когда-нибудь убьют или зарежут, так ведь пока дождешься того, ого — го как намучаешься! И, взглянув на человека, так подумалось — укравшего его пулю, зэк вдруг сказал себе: «Дурак!», внутренне содрогнулся, почувствовал или увидел маету расставания души с телом. Она была застрелена вместе с доктором, она кричала в каждой клетке своего остывающего дома, надеялась, не хотела с ним расставаться. Ей было страшно, потому что страшно было ему, даже без пули меж лопаток…
«Всему свое время, — Упоров закрыл глаза, чтобы не видеть жуткого прощания. — Твое еще не пришло…»
— Шпаковский! — позвал посуровевший Стадник. — Ты шо хотел донести до нашего сведения? Знаешь, кто лагерь спалил?
Упоров снова взглянул на бывшего парторга… Тот был уже не столь решителен, зато оказавшийся рядом с ним Ираклий рассматривал его с недвусмысленным вниманием.
Шпаковский открыл рот, глянул на Ираклия, снова закрыл, явно нервничая. В конце концов сказал:
— Чахоточный и есть, которого вы сразили, гражданин начальник! Ночью в окно лукался, когда я парашу искал.
— Ты ничего не перепутал, Шпаковский? Мабуть, другой злыдень был. Ночью они уси на одно лицо.
— Он не ошибся, гражданин начальник, — подтвердил Ираклий. — Такой и ночью врага разглядит.
Шпаковский быстро кивнул, продолжая заботиться о себе уже с большим старанием и не спуская с грузина настороженных глаз.
— Ты, Шпаковский, должен был раньше сказать: сам видишь, сколько людей страдает. Но все одно, молодец! А этот…
Старшина кивнул в сторону проволочного заграждения:
— Надо ж, гадость какая! За интеллигента канал! С виду-то и не подумаешь!
Подошедший майор молча осмотрел труп доктора, недоуменно пожал плечами, спросил безразличным голосом:
— Нашли поджигателя, Стадник?
— Так точно, товарищ майор! Убит при попытке к бегству.
— Этот? — майор указал пальцем в сторону лежащего доктора.
— Он самый. Свидетель есть. Эй, Шпаковский!
— Не надо! — майор недовольно поморщился. — Этап возвращается. Выдать сухари, чай, селедку. Вас благодарю за службу.
— Служу Советскому Союзу! — прогавкал старшина, и, повернувшись к заключенным, не выдержал, осклабился, потеряв всю свою молодцеватость, и каждая оспинка на его грубоватом простодушном лице расплылась в счастливой улыбке.
— Поздравляю, гражданин начальник!
Каштанка услужливо вытянул из-за плеча бандеровца тощую шею:
— Такому выстрелу товарищ Ворошилов позавидует.
Старшина был начеку, но праздник вор ему испортил.
— Молчать, заключенный Опенкин! Не понимаете по-доброму, тоди усе буде по закону!
— Тогда чеши за селедкой, пидор. Не слыхал — товарищ майор приказал?!
— Какой он тебе товарищ, вошь тюремная?!
— Иди спроси! Но вначале тащи селедку!
Заключенные понимали — Стадник непременно застрелит вора при случае, однако забава им нравилась, этакая игра с ощущением неизбежного конца. При этом многие из них, окончательно разуверившиеся во всяком добре, испытывали что-то похожее на удовольствие от того, что кто-то уйдет раньше их. Даже обезножевший после лежания на холодной земле профессор математики Футорянский смотрел на все с тихой улыбкой, освободив мочевой пузырь и забыв на время о своих бесполезных конечностях, размягчившихся до состояния студня…
Упоров взглянул на Шпаковского. Какая-то часть души еще жила ожиданием неприятностей, по он нарочито небрежно вынул бритву и начал срезать ногти. Он хотел доказать себе, что ничего не боится, потому останется в выигрыше при любом раскладе дел. Он хотел себя обмануть…
Он открыл глаза, и молодой блатарь с хищной улыбкой раздраженно спросил:
— Ты чо, на курорте, боров?
