Маркус Зусак - Против Рубена Волфа
Не можешь признать, что настолько малодушен.
Дело в том, что мы и впрямь деремся во дворе, но только это тренировка перед настоящими боями. И, в общем, Руб, строго говоря, не соврал, но и правды не сказал.
Но вот-вот. Я чувствую.
Я скоро не выдержу и расскажу ей всё. Про Перри, про матчи, про деньги. Про всё. Меня сейчас останавливает лишь одно – склоненная голова моего брата. Глядя на него, я вижу, что он куда-то движется. Он на каком-то пороге, и я ни за что не смогу взять и захлопнуть перед ним эту дверь.
– Прости, мам.
– Прости, мам.
Простите, миссис Волф.
За все.
Ты еще будешь нами гордиться.
Обязательно.
Так должно быть.
– Вы ж понимаете, – говорит миссис Волф, – мальчики, вы должны друг друга выручать.
На этих словах я понимаю, что вот этим враньем, самое забавное, мы и выручаем друг друга. Но вот ее-то, в конце концов, подводим. От этого нам и не по себе.
– Есть какие успехи с работой? – спрашивает отца Стив.
А я слышу. Они в гостиной разговаривают.
– Неа, не особо.
Я жду, что они начнут старую свару про пособие, но нет. Стив больше не трогает эту тему, ведь он тут больше не живет. Он только делает значительное лицо и прощается. По его глазам я понимаю, что он думает: «Со мной такого не будет никогда. Я не допущу».
В пятницу той недели утро, с виду обычное, таит в себе важное событие.
С утра мы с Рубом на пробежке и возвращаемся почти в семь. Мы, как всегда, одеты в старые фуфайки, треники и кроссы. День одет в небо с тучами-валунами и ярко-синий горизонт. У ворот нас встречает Сара.
– Отца не видали? – спрашивает она. – Исчез, слышь.
– Нет, – отвечаю я, не понимая, из-за чего переполох. – Он последнее время стал прогуливаться.
– Не в такую рань.
Выходит мать.
– Его костюма нет, – сообщает она, и в один момент мы всё понимаем. Он там. В очереди. Пошел за пособием.
– Нет, – говорит кто-то.
И еще раз.
Вопреки надежде, что это не так.
– Не может быть, – и я понимаю, что говорит не кто иной, а я сам, потому что морозный утренний пар катится у меня изо рта вслед словам. – Нельзя допускать. – Не потому что нам стыдно за отца. Нам не стыдно. Просто мы знаем, как долго он сопротивлялся этому, и понимаем, что для него это – отказ от собственного достоинства.
– Пошли.
А это сказал Руб, и он тянет меня за рукав. Он кричит маме и Саре, что мы скоро вернемся, и мы бежим прочь.
– Куда мы? – выдыхаю на бегу, но ответ знаю, всю дорогу до Стивова дома. Задыхаясь после рывка, мы стоим под его окном, собираясь с силами, потом орем.
– Эй, Стив! Стивен Волф!
Люди выкрикивают из окон, чтоб мы заткнулись, но скоро Стив в трусах появляется на балконе. Его лицо говорит: вот гады. А голос:
– Так и знал, что это вы, пацаны.
А следом пронзительно и сердито:
– Вам чего надо? Семь утра, мать его!
– Что там, блин, происходит? – вопит какой-то сосед.
– Ну? – Стив требует ответа.
– Да вот… – Руб запинается. – Отец.
– Что отец?
– Он… – черт, до сих пор дыхание срывается. – Он там. – Я дрожу. – Выписывает пособие.
У Стива на лице облегчение.
– Ну, давно пора.
Однако мы с Рубом не отрываясь смотрим на него, и Стив понимает. Мы его умоляем. Мы взываем к нему. Мы воем: «На помощь!» Вопим, что сейчас нужны мы все. Нужны…
– А, черт бы драл! – Стив выплевывает слова. Через минуту он с нами, бежит рядом, в старой футбольной форме и в своих классных кроссах.
– Не можете поскорее? – досадует он на бегу, мстя нам за то, что вытянули его из постели и опозорили перед соседями. И еще бросает сквозь зубы: – Я вам отплачу, увидите.
Мы с Рубом бежим молча и, когда добегаем до дома, мать и Сара уже одеты. Они готовы. И мы. Мы все готовы. Идем.
Через пятнадцать минут показывается биржа труда. У входа сидит человек, и этот человек – наш отец. Он нас не видит, но мы все шагаем к нему. Вместе. Как один.
У миссис Волф на лице гордость.
У Сары на глазах слезы.
У Стива в глазах – отец и понимание – наконец, – что он сам упорствовал бы так же.
Руб перечеркнут когтями пыла.
А я, я смотрю на отца, как он там сидит, один, и представляю, насколько он переживает свое поражение. Черный костюм ему коротковат, и под брюками видны лодыжки в футбольных носках.
Мы подходим, и он поднимает голову. Он симпатичный мужик, мой отец, хотя нынче утром он побежден. Сломлен.
– Думал, приду пораньше, – говорит он, – в это время я обычно начинал работать.
Мы все стоим вокруг.
В конце концов заговаривает именно Стив.
– Привет, па.
Отец улыбается.
– Привет, Стивен.
И все. Больше никаких слов. Не то, что вы могли бы ожидать. Больше никто ничего не делает, только все мы знаем, что не пустим его на биржу. И отец знает.
Он встает, и мы возвращаемся в бой.
На обратном пути Руб вдруг останавливается. Я тоже. Мы глядим, как удаляются остальные Волфы.
Руб заговаривает.
– Видишь, – говорит он, – это Рубака Клиффорд Волф, – Руб показывает, – это Рубака Миссис Волф и Рубака Сара Волф. Черт побери, сейчас даже Стивен Волф – Рубака. А ты – Рубака Камерон Волф.
– А ты? – спрашиваю я брата.
– Я? – Он задумывается. – Это меня так назвали, но я не знаю. – Он смотрит мне в лицо и признается: – У меня тоже есть свой страх, Кэм.
– Страх чего?
Разве он чего-то может бояться?
– Что я стану делать, когда случится бой, который я могу и проиграть?
Вот так.
Руб – победитель.
Он не хочет им быть.
Он хочет быть бойцом.
Как мы.
Вступать в бой, зная, что может проиграть.
Я отвечаю ему – чтобы ободрить:
– Ты будешь драться все равно, как и мы все.
– Думаешь?
Но ответа не знаем ни он, ни я, потому что бой ничего не стоит, если заранее знать, что победишь. Себя проверяешь в схватках, которые посредине. В тех, где есть вопросы.
Руб до сих пор не вступал в схватку. В настоящую.
– Когда это случится, смогу ли я подняться? – спрашивает он.
– Не знаю, – признаюсь я.
Он бы предпочел тысячу раз быть бойцом в стае Волфов, чем хоть раз стать победителем.
– Ну скажи, как это делается, – упрашивает он. – Расскажи.
Но мы оба понимаем, что есть такое, чего не рассказать, чему не научить.
Боец может быть победителем, но это не делает победителя бойцом.
– Эй, Руб.
– Ну.
– Почему тебе мало быть победителем?
– Что?
– Что слышал.
– Не знаю. – Он передумывает: – Хотя, нет, знаю.
– Ну?
– Ну, во-первых, если ты Волф, ты должен уметь драться. Во-вторых, побеждать бесконечно не выйдет, всегда найдется кто-то сильнее. – Руб переводит дух. – А вот если ты умеешь драться – не отступишь, даже когда тебя собьют с ног.
– Если только не сдашься сам.
– Да, но из победителей тебя может выкинуть любой. И только ты сам можешь перестать биться.
– Наверное.
– По-любому… – Руб решает довести разговор до конца. – Бойцом – труднее.
15
Как я уже сказал, остается четыре недели, и я выйду против брата. Против Рубена Волфа. Интересно, как это будет, что я буду чувствовать. Каково оно – драться с ним не дома во дворе, а на ринге, под яркими прожекторами и в окружении толпы, глазеющей, гикающей, ждущей крови? Надо думать, время покажет, или по крайней мере покажут эти страницы.
Отец сидит один в кухне за столом, но уже не с тем побитым видом. По нему видно, что он снова в игре. Он дошел до края, но не сорвался. Думаю, когда ты поступаешься гордостью, пусть на секунду, тут же понимаешь, как много она для тебя значит. В его глазах снова появилась сила. Его кудри падают на лоб.
Руб последнее время тихий.
Он немало времени проводит в подвале, который, как вы знаете, освободился после Стива. Мама в конце концов предложила занять его – если кто хочет, но ни один из нас туда не переселился. Мы сказали, что нам в подвале ужасно холодно, но на самом деле, как мне кажется, оставшиеся в доме Волфы просто чувствуют, что в это время стоит держаться вместе. Я это уловил сразу после Стивова отъезда. Конечно, я бы ни за что не сказал этого вслух. Нипочем бы не признался Рубу, что не переехал в подвал из-за того, что мне без брата одиноко. И что я бы там скучал по нашим разговорам и по его замашкам, которые меня так бесят. И, как бы постыдно оно ни звучало, я бы скучал даже по запаху его носков и по его храпу.
