Инна Гофф - Рассказы-исследования
Не всякое дерево может приняться на новой почве. Думаю, что чем богаче интеллект, чем развитей душа, тем это труднее.
Лидия Алексеевна Авилова принадлежала русской интеллигенции в самом высоком значении этого слова.
Описав по просьбе Буниных свою жизнь в России (те первые после революции годы, голод и холод, доставлявшие ей физические страдания, и вызванную ими болезнь – туберкулез легких; и торговые ряды на рынке, где она продавала свою одежду и где такие же, как она, продавцы в «буржуином», или «дворянском», ряду разговаривали между собой по-французски; и мышей, которые были везде – «на столе, в постели, даже в карманах платья»), Авилова заключает:
«А теперь я думаю, что все это было терпимо…»
Из другого письма (4 июля 1923 года):
«Но мне мои выступления обходятся дорого… Их тут приезжает много, много, и все идут поговорить ко мне, потому что я недавно… „оттуда“… тут нельзя жить со своей точкой зрения на что бы то ни было. Надо подравняться.
А у меня и точки-то нет… я ищу, тоскую, и, представьте себе, я люблю до страдания свою родину… Там кто-то что-то понимает. Там мне было очень плохо. Здесь мне противно и скучно. И я боюсь здесь умереть».
…Она вернулась на родину. В 1930 году ее дочь умерла. Не стало той самой Ниночки, которая девочкой сидела на коленях у Антона Павловича в день их последней встречи на вокзале, и он, ласково перебирая ее золотистые локоны, пошутил, что она «похожа на классную даму». Ниночки, «которая очаровала меня в Москве», вспоминал о ней Бунин. Воспитание осиротевшего внука[9] стало смыслом убывающей жизни. И еще – ее воспоминания о Чехове, которые были созданы в тридцатые годы.
В 1940 году она рискнула отдать в печать свою рукопись.
Прошли годы, и она уже не столько опасалась возможного гнева Марии Павловны. Сильней был страх, что воспоминания могут затеряться… Как затерялся ее «литературный сундучок», отданный на хранение семье Даниловых. В нем книжки журналов с ее повестями и рассказами разных лет и красивый ящичек с письмами к ней Гольцева, Бунина, Максима Горького. Из-за этой шкатулки, полагала Авилова, они и были украдены. Возможно, разочарованный содержимым, вор уничтожил драгоценные письма. И среди них письмо некоего Алехина, адресованное Анне Алексеевне Луганович.
А может быть, эти письма еще найдутся? Если бы!..
Узнав о женитьбе Чехова, Лидия Алексеевна решила поздравить его по-своему и тем как бы продолжить рассказ Чехова.
В конверт, адресованный Антону Павловичу, она вложила другой – с письмом Алехину от Анны Алексеевны Луганович (герои рассказа Чехова «О любви»). В сделанной ею приписке она просила Чехова переслать письмо по адресу, который ему должен быть известен.
Луганович писала Алехину, что рада за него. Благодарила его за то, что вся ее молодость была точно обрызгана свежей душистой росой. И спрашивала Алехина, счастлив ли он.
С помощью Чехова Анна Алексеевна Луганович получила письмо от Алехина:
«Низко, низко кланяюсь и благодарю за письмо.
Вы хотите знать, счастлив ли я? Прежде всего, я болен. И теперь знаю, что очень болен. Вот Вам. Судите как хотите. Повторяю, я очень благодарю за письмо. Очень. Вы пишете о душистой росе, а я скажу, что душистой и сверкающей она бывает только на душистых, красивых цветах.
Я всегда желал Вам счастья, и если бы я мог сделать что-нибудь для Вашего счастья, я сделал бы это с радостью. Но я не мог.
А что такое счастье? Кто это знает? По крайней мере я лично, вспоминая свою жизнь, ярко сознаю свое счастье именно в те минуты, когда, казалось тогда, я был наиболее несчастлив.
В молодости я был жизнерадостен – это другое.
Итак, еще раз благодарю и желаю Вам и т. д.
Алехин».Так писал Авиловой Чехов на пороге своей новой жизни.
«…ярко сознаю свое счастье… когда, казалось… я был наиболее несчастлив».
Когда же он был несчастлив, Алехин?
«Я был несчастлив. И дома, и в поле, и в сарае я думал о ней…»
Цветы… Сравнение с цветами часто в их переписке.
Мария Павловна Чехова пишет в книге «Из далекого прошлого»:
«Лидия Алексеевна Авилова передала мне все письма к ней брата…»
Письмо Алехина Авилова оставила у себя, сочтя его слишком личным. Обнаружив, что оно утеряно, она очень горевала. И сделала для себя копию – она помнила его наизусть, как стихи. Есть ее запись на полях рукописи:
«Может быть, добавить и письмо Алехина? Но оно только переписано. П[одлинника] нет. Можно ли?»
Работая над окончательным вариантом своих воспоминаний, она делает запись в дневнике:
«27. XI.1939 года.
Я сегодня уничтожила копию письма Алехина. Жалко. Я сделала ее после того, как погиб оригинал. Помнила каждое слово, даже длину строк. И написала все точь-в-точь так же, даже подражая мелкому почерку Ант. П.
Так вышло похоже, что меня это утешило. И я долго хранила эту копию. А сегодня уничтожила. Вот почему: нашли бы после моей смерти и, конечно, узнали бы, что это фальшивка, подделка.
Кто мог бы понять, зачем она сделана? Не возбудило бы это подозрений? Не отнеслись бы с недоверием к моей рукописи? Одна ложь все портит…
Один обман – все обман, все ложь, все подделка, как письмо.
И не хотела я совсем упоминать об этих письмах Луганович – Алехина, да не могла вычеркнуть их. Они меня так примирили, так утешили. Без них… После моей смерти… Неужели еще долго жить?»
Письмо «Алехина», оставшееся в воспоминаниях Л. А. Авиловой, было впервые опубликовано в чеховском томе «Литературного наследства» (1960).
А что, если там, в шкатулке, было и другое письмо? Еще более личное? Запись в дневнике Авиловой:
«В этой тетради я пыталась распутать очень запутанный моток шелка, решить один вопрос: любили ли мы оба? Он? Я?»
«…В клинике я был слаб. Я недостаточно владел собой. Но, может быть, мы слишком много рассуждали, слишком сдерживались…»
(«Из пропавшего письма» – пометка Л. А. Авиловой. – И. Г.)И ниже:
«Нельзя забыть, что я больной. Не могу забыть, не должен забыть. Связать с собой женщину молодую, здоровую… Отнять у нее то, что у нее есть, а что дать взамен? Я врач, но я не уверен, что я вполне выздоровею».
(«Из того же письма» – пометка Л. А. Авиловой. – И. Г.)Внучка писательницы поясняет: «Примечания сделаны на полях тетради карандашом, нетвердым почерком…»
Видимо, они были сделаны в том же 1939 году, когда была уничтожена копия утерянного письма Алехина Луганович. В нем этих фраз нет. Да и быть не могло. Они явно относятся к переписке более ранней. Скорее всего Авилова оставила его у себя как слишком личное. Как оставила у себя письмо, подписанное «Алехин», сочтя невозможным его публикацию.
Письма от Антона Павловича Авилова получала по почте до востребования, о чем сама говорит.
Иногда Чехов писал в Москву на Плющиху с припиской: «Для передачи Лидии Алексеевне Авиловой».
В годы, когда Мария Павловна занималась собранием чеховских писем, был еще жив муж Авиловой Михаил Федорович.
Все это надо учитывать, когда мы говорим об их переписке.
Мы можем только гадать…
В книге «Из далекого прошлого» Мария Павловна Чехова пишет, что Авилова попросила вернуть ей ее письма Антону Павловичу, «что я и сделала».
Тут нужна поправка. Три письма Л. А. Авиловой Антону Павловичу остались у Марии Павловны и были переданы ею вместе со всем чеховским архивом в начале двадцатых годов в отдел рукописей Государственной библиотеки имени Ленина.
1904 год. Февраль. Последняя вспышка в их переписке. Перед тем долгое молчание. И вот ее письмо Антону Павловичу с просьбой дать «маленький рассказик, хотя бы страничку на помощь раненным на войне» в затеянный ею сборник.
Он отвечает ей сразу. И она вновь пишет ему.
Приведу выдержки из второго, наиболее интересного, письма Авиловой Антону Павловичу:
«И вот Вы ответили мне не так, как я боялась!
Я знаю, что мое письмо опять-таки издерганное. Но это оттого, что я сегодня глупо счастлива. Я давно уже не пишу издерганных писем, я выучилась застегивать на все пуговицы свой нравственный вицмундир…»
Воображение подскажет нам, как усмехнулся Антон Павлович по поводу «нравственного вицмундира».
«Пять лет. Я бы очень хотела видеть Вас, рассказать Вам и многое снять с себя, что мне так ненавистно. И в особенности в мои годы, когда жизнь прошла (Л. А. Авиловой в 1904 году сорок лет. – И. Г.), сознавать себя все еще смешной и жалкой так тяжело! Точно позор. А я по совести не чувствую, что заслужила его.
Простите мне, Антон Павлович, мою непрошеную откровенность. Я хватаюсь за случай, но я не искала его.
