Нагиб Махфуз - Шахразада. Рассказы
— Где уж старикам понять юного философа!
Надира сдвинула брови, показывая, что шутки неуместны.
— Никто не хочет признавать за мной право на самостоятельный выбор, как будто я живу среди обитателей пещеры[19].
Адхам вспомнил многочисленные выступления ее отца по телевидению.
— Но ваш отец — человек современных взглядов.
— Как же, современных!
— По крайней мере по сравнению с моим отцом.
— Сравните еще с каменным веком! — прыснула она.
Он устремил вдаль мечтательный взгляд и увлеченно воскликнул:
— Каменный век! Если бы нам вернуться туда хоть на часок, я сей же момент взвалил бы вас на спину и без помех потащил к своей пещере в жилищном кооперативе «Аш-Шарк».
— Я уже говорила вам: не мечтайте! Лучше дайте я скажу, зачем пришла.
— О! Значит, мы встретились не случайно?
— Вы же сами рассказывали мне, что работаете здесь по утрам.
— Тогда пошли в мой кооператив, — с нарочитой серьезностью снова предложил он. — Вполне подходящее место для серьезной беседы.
— Неужели вы не видите, что я не шучу? — рассердилась Надира. Закурив новую сигарету, она подняла на него свои чистые, цвета меда глаза и оценивающе окинула его взглядом.
— Вы, помнится, обещали познакомить меня с господином Али аль-Кебиром.
— Вы серьезно? — спросил он озабоченно.
— Абсолютно серьезно.
— Несомненно, вы восхищаетесь им как актером?
— Конечно.
Они переглянулись.
— Ему сорок пять!
— Понимаю. А вы никогда не слыхали о магии возраста?
— Нет, но я много слышал о возрастной трагедии.
— Собираетесь взять на себя роль проповедника-моралиста со странички «Вчера и сегодня»?
— А какая роль отводится мне?
— Вы — его лучший друг.
— У него дочка ваших лет.
— Да, кажется, на факультете права.
— Будьте со мной откровенны, скажите, что вы задумали. Может быть, например, разбить его семью и выйти за него замуж?
— Ничего я разбивать не собираюсь, — ответила она, засмеявшись.
— Платоническая любовь?
Она пожала плечами.
— Кратчайший путь на экран?
— Нет, я не пролаза.
— Тогда что же?!
— Вы должны сдержать свое обещание.
И тут у него промелькнула идея.
— Вы мне подсказали тему для моей статьи! — воскликнул он.
— Какую же?
— Свободная любовь вчера и сегодня, — ответил он после некоторого раздумья.
— А поподробнее?
— Ну вот хотя бы такой тезис, — он непроизвольно заговорил строгим голосом. — Раньше, если девушка оступалась, про нее говорили, что она падшая, а нынче объясняют, что это озабоченность, вызванная цивилизацией, или философская озабоченность.
— Вы претендуете на прогрессивность, а сами ужас как допотопны! — рассердилась она.
— Чего же ждать от того, чьи родители жили в каменном веке?
— А вы бы не могли видеть во мне просто человека, такого же, как вы?
— Видеть в вас себя? Это какой-то нарциссизм.
— Вот вы смеетесь надо мной, и отец кричит…
— А вы?
— Я только прошу сдержать обещание.
— Дайте я сперва расскажу вам кое-что о нем. Он великий артист. Многие считают его даже лучшим киноактером у нас. Все так. Но он известен и своим поведением. Если его знакомят с такой девушкой, как вы, он тут же везет ее в свой загородный особняк и начинает с того, чем остальные кончают.
— Благодарю. Из вас вышел бы прекрасный опекун.
— Все-таки настаиваете на встрече с ним?
— Да.
— Ладно, — сказал он с вызовом. — Однако я требую плату вперед.
Надира вопросительно вскинула голову, и ее ровная челка разметалась над бровями.
— Окажите мне честь посещением моей холостяцкой пещеры.
Она улыбнулась и промолчала.
— Согласны?
— Я уверена, что вы выше этого.
— Но я тоже одержим озабоченностью века.
— Нет, не надо смешивать шутку с вещами серьезными, — сказала она и добавила извиняющимся тоном: — Я отняла у вас столько драгоценного времени.
Надира закурила третью сигарету. Они обменялись долгими взглядами и оба улыбнулись. В воздухе опять воцарился дух взаимной симпатии. Он вспомнил о своей статье, и сразу вернулось ощущение расслабляющей жары и влажности.
— Все-таки вы реакционер в модной одежке, — произнесла она шутливо.
— Да нет! Вы и сами в это не верите. Но вы очаровательны, и шутки ваши милы. Я устрою эту встречу у себя в редакции. Загляните туда как бы случайно в среду часов в девять вечера.
— Спасибо.
— Я же ваш должник: вы ведь подсказали мне тему моей будущей статьи.
— Посмотрю, как вы ею распорядитесь.
— В процессе письма я перевоплощаюсь в другого человека.
— Вы так внимательны к мнению своих читателей, что готовы забыть собственное «я»?
— Возможно. По правде говоря, мое лучшее «я» тоже еще не нашло самовыражения.
Надира увидела, что он смотрит на свой блокнот, и молча переставила сумочку на пустой стул. А Адхам снова устремил взгляд на сонный дворец, застывший в уединенном величии. Ему нравилась веранда, выходящая в сад, а еще больше — балкон второго этажа, покоящийся на двух колоннах-обелисках. Как приятно сидеть там в лунную ночь и не думать о деловых встречах, обременительных условностях… Или купить яхту и плавать на ней по морям, знакомясь с новыми людьми, новыми странами… Жену, конечно, оставить в Каире… Гавайские острова, танцы, гирлянды из роз… Выкинуть из головы темы для «Вчера и сегодня». Заодно со всеми прочими проблемами: нищетой, невежеством, болезнями… Заняться лучше изучением истории человечества… Тебя, конечно, посещают иногда сомнения в своем таланте, но вот такие всплески фантазии прогоняют их. Эти странные, волнующие фантазии, неподвластные рассудку, нереальные и необъяснимые, хорошо знакомые лишь завсегдатаям кабаков и курилен…
— Надира, что вы думаете об иррациональном?
— Как о вполне рациональном! — оживилась девушка
— Оно вторгается в мою жизнь, словно сон в явь.
— А я даже подумываю сочинить для кукольного театра пьесу в абсурдистском стиле.
Она вздохнула и добавила с сожалением:
— Если бы не папа, я написала бы безумную повесть из своего опыта.
— Если бы вы еще и меня включили в ваш опыт, было бы совсем хорошо! — опять пошутил он.
— Не смейтесь. Представляете, какой бы это имело успех…
На некоторое время каждый погрузился в свои мечты, и оба замолчали.
Внезапно тишину нарушил какой-то резкий звук, заставивший обоих вздрогнуть и обернуться. Они увидели человека, который, надев на плечи веревочную петлю, тащил за собой по реке тяжелый баркас со спущенным парусом. Рывками бросая свое тело вперед и изо всех сил напрягая мускулы, он тяжело ступал по узкой отмели, тянувшейся возле самого парапета. Но, несмотря на все его усилия, баркас, казалось, не двигался, замерев на поверхности спящей воды, а если и двигался, то не быстрее черепахи. Впереди на палубе стоял старик в чалме и следил сочувственным взглядом за тяжелой работой бурлака. И всякий раз, как тот замирал на месте, чтобы вдохнуть воздух и снова натянуть веревку, старик кричал ему с борта: «Еще!» И в ответ слышалось громкое: «Ух-ха».
На лицах собеседников отразились досада и раздражение, но они не произнесли ни слова. А бурлак шаг за шагом, ценой невероятных усилий подходил к ним все ближе и ближе. Это был парень лет двадцати, темнокожий, с выбритой, непокрытой головой, грубыми чертами лица; глаза его от напряжения почти вылезли из орбит, ноздри раздулись. На нем болталась старая, выгоревшая галабея, из-под которой были видны босые ноги со вздувшимися жилами. Когда он наконец поравнялся с ресторанчиком, в недвижном воздухе повис тяжелый запах пота и речного ила. Адхам и Надира, сидевшие за столиком сморщились от брезгливости, и девушка поспешила достать свой надушенный платочек. Они проводили глазами медленно удаляющуюся согнутую фигуру, потом обменялись сочувственными взглядами и, улыбнувшись, одновременно потянулись за сигаретами.
Ребячий рай
Пер. В. Кирпиченко
— Папа…
— Ну что?
— Мы с моей подружкой Надией всегда вместе.
— Это хорошо, детка.
— И в классе, и на переменках, и в столовой.
— Прекрасно. Она такая милая, воспитанная девочка.
— Но на урок закона божия я иду в один класс, а она в другой.
Он взглянул на жену, которая вышивала скатерть, и увидел, что она улыбается. Тогда он сказал тоже с улыбкой:
— Это ведь только на время урока закона божия.
— А почему так, папа?
— Потому что у тебя одна вера, а у нее — другая.
— Как это?
— Ты мусульманка, а она христианка.
— Почему, папа?
— Ты еще маленькая, поймешь, когда вырастешь.
