Тим Дорси - Не будите спящего спинорога
Снова стало тихо. Распутин потрусил вверх по улице, стуча когтями по асфальту. Ночью улица Спинорога принадлежала Распутину, и пес обходил свою территорию.
Это кто? Белка? Распутин бросился вперед.
— Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р! Белка юркнула на дерево.
Распутин пошел дальше. Это кто? Кошка?
— Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р!
Кошка прыгнула на крышу автомобиля. Кто следующий? Опоссум?
— Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р!
Опоссум метнулся под веранду Дэйвенпортов. Наконец Распутин дождался дичи покрупнее. Ага!
За полночь Коулмэн сидел на передней веранде и украдкой курил косяк, зажав его специальными щипчиками, чтобы не пропало ни крошки драгоценного продукта. С тех пор, как началось «Позднее шоу» Леттермана, прошло четыре косяка — значит пора подкрепиться. Коулмэн держал на коленях блюдо с кукурузными чипсами и маленькими, на один укус, сосисками.
Затянувшись еще раз, Коулмэн почувствовал, что кто-то на него смотрит. Обернулся — никого. Глюки, наверное, — а травка-то класс!..
Раздалось низкое рычание. У ступеней стоял Распутин; с обнаженных клыков капала слюна. Пес ступил вперед и клацнул зубами.
— О, приветик! — сказал Коулмэн. — Пришел брат мой меньший!
Распутин опять клацнул зубами и залаял.
— Кушать хочешь, да?
Коулмэн бросил собаке сосиску. Распутин поймал ее на лету и проглотил.
— Ух! Да тебя совсем голодом заморили! — Он бросил новую сосиску, Распутин поймал и ее. Потом сел и завилял хвостом.
Поток сосисок не прекращался.
— Кажись, сегодня у тебя день рождения!.. Это надо отметить! Стой…
Коулмэн хотел подняться, но упал.
— Ого, классно вставило!
Он встал еще раз, помедленнее, и ушел в дом.
Коулмэн вернулся с пластиковой упаковкой из-под искусственных сливок, поставил перед Распутиным и налил пива. Собака принялась лакать.
— Эй, паря! Главное в нашем деле — не спешить!
Коулмэн опять сходил в дом и вынес новый косяк и трубочку от рулона туалетной бумаги. Зажег косяк, глубоко затянулся, приставил трубку ко рту и, держа у носа Распутина, выдохнул.
— Задержи дыхание!
Распутин, увы, слушал невнимательно. Он замотал головой и тоненько, по-щенячьи, закашлялся.
— А давай телик посмотрим!
Коулмэн пошел в дом, Распутин за ним. Захватили финальную сцену «Конана».
— Что-то опять кушать хочется. А тебе?
Распутин хвостиком потянулся за Коулмэном на кухню; Коулмэн открыл кладовку.
— Ну, что на тебя смотрит? Пес дважды пролаял.
— Что, Лэсси любит «Читос»?
Коулмэн вывалил в глубокую миску целый пакет. Открыл два «Будвайзера» и вылил в большой пластиковый стакан.
— Надо лить медленно, под маленьким углом, чтобы не сильно пенилось.
Коулмэн открыл еще банку и налил Распутину.
Распутин пошел вслед за Коулмэном в зал. Коулмэн поставил пиво и «Читос» на пол перед собакой и включил шоу «Ночной Ник».
Четыре утра.
Серж и Шэрон вернулись с ограбления номера в мотеле. В доме, не считая голубого свечения от телевизора, было темно. Серж и Шэрон тихо переругивались.
— …Нечего было бить его пистолетом! — говорил один.
— А что он на меня пялился?! — отвечала другая.
— Ты же делала ему минет!
— Все равно нечего пялиться!
— Похоже, мы так и не придем к консенсусу… — Серж включил свет. — Что задела, блин?
Коулмэн в полной прострации валялся на диване, Распутин — под кофейным столиком. Рядом блестели две лужицы рвоты — собачьей и коулмэновской.
— Какая гадость! — с чувством сказала Шэрон.
— Рота, подъем! — заорал Серж.
— Что? Что случилось? — пробормотал Коулмэн, медленно приходя в себя. Распутин проснулся и стукнулся головой о столик. Шатаясь, выполз, врезался в табурет и упал.
— У собаки красные глаза! — Серж внимательно посмотрел на пол. — Ты кормил его «Читос»?
— Он сам попросил.
— Тогда понятно, почему его рвало. Что тебя рвет, я давно привык. А это что такое?
— Лавовая лампа.
— Сам знаю. Что она делает на полу?
— Чтобы он посмотрел. Целый час на нее таращился.
— А чем вы еще занимались? — спросил Серж. Коулмэн смутился.
— Ну, выкладывай! Коулмэн выложил.
— Господи! — воскликнула Шэрон. — Нуты и извращенец! Коулмэн обиженно ответил:
— Я перчаткой.
— Но зачем?! — никак не успокаивался Серж. — Как такая мерзость вообще взбрела тебе в голову?
Коулмэн пожал плечами.
— У него сегодня день рождения.
Глава 17
В здании «Консолидированного банка», где работал Джон Милтон, по первому этажу тянулись в ряд тридцать восемь офисов со стеклянными дверями. Там сидели тридцать восемь вице-президентов.
Свет горел во всех офисах за исключением последнего, с опущенными жалюзи.
Между двумя планками жалюзи виднелся зазор, будто через него кто-то подглядывал.
Подглядыванием занимался некий Пьер Принсипал. Обычно он шпионил за персональными менеджерами и телефонными операторами, которые работали в середине зала. Сейчас он проводил глазами Амброза Таррингтона-третьего и Команду Э, а потом проследил, как Джон Милтон ставит табличку «Обращайтесь в соседнее окно» и уходит на обед.
На выходе у Джона по спине побежали мурашки. Он замер, обернулся и увидел на другом конце этажа щель в жалюзи. Жалюзи резко закрылись.
В полутемном офисе Пьер отступил от жалюзи, обошел кругом стол и сел. Положил вспотевшие ладони на кожаный ежедневник и замер. Бросил взгляд на тикающие настенные часы. Офис был безупречно чист и отлично обставлен. На стене висел вдохновляющий плакат: гребцы из Йельского университета в каноэ. Под гребцами подпись: «Главное — работать в команде».
Для Пьера Принсипала, прекрасного руководителя среднего звена, на вице-президентском Монблане воздух оказался слишком разреженным. Пьер не стремился к вице-президентству, причем совершенно осознанно. Он понимал: это лишняя ступенька в карьере, и делать на ней абсолютно нечего. В буквальном смысле слова. Вице-президент в безвыходной ситуации: если и хочет работать, то не может. А живет в вечном страхе разоблачения.
Высокий, худой и крайне обидчивый, с черной растительностью, обрамлявшей лысину и щеки, Пьер, по общему мнению, напоминал одного пренеприятнейшего персонажа из сериала «Закон в Лос-Анджелесе». Ему долго удавалось оставаться на плаву, не попадая в поле зрения руководства и не превращаясь в одного из мелких начальников, неизбежно увольняемых с каждой переменой наверху.
Пьер пережил уже шесть смен власти и прекрасно ладил со всеми. Такой уж у него был талант — или дар божий. Работники куда компетентнее старались годами, и все безрезультатно. Пьер же добивался успеха не трудом, а одним-единственным необычным свойством: он был человеком-зеркалом. Проведя с новым начальником всего пару минут, Пьер, сам того не осознавая, перенимал его интонации, любимые словечки и жесты. Если боссы ходили по барам и пили сверх меры, Пьер так же закладывал за воротник. Когда они смеялись, он хохотал громче всех, а на площадке для гольфа ругался не менее витиевато. Когда банк возглавил баптист, в груди Пьера воспылало благочестивое пламя. Под началом еврея Пьер неожиданно для себя встал грудью на защиту интересов Иерусалима. Когда управление перешло к группе южан, Пьер засунул за воротник бумажную салфетку и принялся поглощать жареную бамию. Он страшно растолстел, заговорил тягуче, по-южному, и взял себе кличку Персик. Когда на смену южанам пришли ньюйоркцы, Пьер сбросил вес, начал тараторить, ездить на работу на такси и проводить выходные на севере штата. Начальники считали Пьера парнем что надо, хотя почему — сами толком не знали.
И тут случилось непоправимое.
Пока Пьер был в отпуске, один из вице-президентов, продержавшийся на посту довольно долго, прокололся по-крупному. Вняв в минуту слабости гласу разума и справедливости, он отменил в банковских чеках скрытые пошлины и был немедленно уволен.
По возвращении из Вегаса Пьер очутился у самой вершины организационной структуры компании, которая представляла собой не обычную пирамиду, а скорее песочные часы. В нижней половине были люди, выполняющие всю работу и поддерживающие верхнюю половину. Верхняя же включала в себя бесчисленное количество управленцев, функции которых были столь важны и нерелевантны, что существовали лишь в теории. Целью верхней половины часов было сократить все рабочие места в нижней.
Первые три дня на новом посту Пьер провел в темном офисе в совершенно разобранном состоянии. На четвертый день Пьер все так же глотал бы «Ксанакс» и гнул скрепки — если бы в ящике стола не обнаружил стопку листочков для служебных записок. Пьер воровато огляделся и начал писать. Откинулся назад, перечитал. Профессионально, много длинных и умных слов и ровным счетом никакого смысла. Не просто хорошо — идеально. Спасен! Пьер аккуратно поместил записку в девственно пустой ящик для исходящей почты, взял плащ и ушел домой.
