Алексей Олин - Иисус говорит - Peace!
Ладно хоть аванс не нужно возвращать.
Все утро гулял по улицам. Заглянул на Некрасова. Красные шторы таинственного окна при свете дня были раздернуты. Толстая некрасивая женщина мыла окна.
На газонах вылезала трава. Жизнь в городе шла своим чередом. По Дворцовой гуляли Петр Первый и Екатерина. Я нашел вход в Эрмитаж. А в Фонтанке качались на маленьких волнах, созданных туристическими катерами, красивые чайки.
День выдался солнечный и теплый.
Я купил пива и шесть пирожков с кошачьим мясом, занял скамейку во дворе на Невском. Съев первый пирожок, я поймал себя на мысли, что у меня, по сути, ничего нет. Ни дома, ни образования, ни денег. Нет настоящей девушки и настоящего друга. Никого.
Я хотел этого ничего и никого, и вот я это получил. Мне вдруг стало страшно.
– А что дальше-то? – спросил я вслух.
И поднял глаза к небу. Что дальше?
Забрякал мобильник. Я вздрогнул. Сунул руку в карман пиджака. Извлек трубу.
Номер был незнакомый.
– Да? – сказал я.
– Слышь, зануда, ты хоть живой там? – раздался тревожный голос Алисы. – Еле твой номер выпросила у хозяйки. Пока она не стерла…
Я улыбнулся.
– Живой. Пока.
– Ты палочки-то не разучился еще держать?
Я машинально посмотрел на барабанные палочки, высовывающиеся из бэга.
– Нет. Не разучился.
– Хорошо, – вздохнула Алиса. – Нашей группе срочно нужен барабанщик. У нас есть своя репетиционная точка. Она покрыта крышей. Еще там есть стол и диван. Чай, сахар и печенье гарантирую. Смекаешь?
– Ага, – сказал я.
– Тогда сегодня в семь вечера я тебя жду. Записывай адрес…
Я записал под диктовку адрес.
– Счастливо, зануда! – сказала она и бросила трубку.
Что это было? Я не успел понять. Мобильник забрякал снова.
– Але?!
– Прикинь, он зафурычил! – заорал в трубку Ильясов.
– Кто?
– Камин. Он работает! Приезжай, будем картошку печь! Вот ведь штука, да?! Не портится от времени! – тараторил Ильясов.
– Когда приезжать?
– Да когда хочешь! Жду в любое время дня и ночи!
– Слушай, – перебил его я. – Только я не один приеду. Ничего?
– А с кем? С кобылой?! Так вези и ее, конечно…
Я посмотрел на Ласкера, споро подъедающего мой четвертый кошачий пирожок. Тот поднял в ответ голову и грустно вздохнул.
– Буду с одной старой уродливой псиной, – сказал я Ильясову.
– Да хоть с бегемотом! До связи!..
Я опять улыбнулся. А потом и вовсе начал хохотать. Ласкер затявкал из солидарности. Кривоногий немецкий еврей!
Звонок раздался в третий раз.
– Алло! – почти крикнул я.
– Чего ты кричишь? Ты когда домой приедешь?
– Привет, мам.
– На выходных приедешь?
– Постараюсь.
– Я пирог испеку.
– Хорошо.
– Чем занимаешься? Работаешь?
Я подумал, чем я занимаюсь. И сказал:
– Хочу этим летом поступить в институт.
– Шутишь опять? Всегда шутишь. И в какой, если не секрет, ты намылился?
Я еще подумал.
– В медицинский.
– То есть ты хочешь стать врачом?
– Да, – ответил я. – Точно. Хочу стать врачом. Лет через семь.
– Ты ж при виде крови в обморок падаешь.
– Один раз-то и упал всего. В пятом классе.
– В девятом. И не один. Ты просто не помнишь.
– Серьезно?
– В общем, приезжай. Я пирог испеку.
– Ага.
– Пока.
– Пока.
Я нажал «отбой». Уставился перед собой невидящим взглядом.
Ласкер куснул меня за ногу.
– Эй, ты чего кусаешься?
Ласкер потянул меня за штанину.
– Все, идем, идем, – сказал я, поднимаясь, и по привычке – потянулся за плейером.
А потом передумал его доставать. Впервые за долгие месяцы мне не хотелось затыкать уши. Потому что мой друг прав: есть штуки, которые не портятся от времени. Все-таки они есть. Они просты, как притчи.
Но вот только давайте без пены, сладкие, без пены!
Санкт-Петербург, 2009
