Энн Ветемаа - Моя очень сладкая жизнь, или Марципановый мастер
— Клара Цеткин говорила, что… — расслабленно бормотала Катарина.
Но, я думаю, на этом самом месте разумно прервать главу.
ПРЫЖОК НАЗАД, В 1954 ГОД
Умный и разумный абитуриент, который понятия не имеет, что слова песни "Каждому найдется где-то кто-то" (или вроде того) могут соответствовать истине, как раз сейчас в торжественно убранном зале нашей средней школы пишет сочинение на аттестат зрелости.
Иосиф сын Виссариона уже преставился… Внутренний автоматизм абитуриента, то есть мой, естественно, сделал свои выводы из этого факта, но они не мешают мне писать выпускное сочинение про Павла Корчагина. Да и с какой стати. И, естественно, с верных идеологических позиций. Верным я считаю то, что, вероятно, не стоит уже завершать сочинение апофеозом великого вождя, что прежде было всенепременным.
И все же я обнаруживаю в себе некий симптом, намекающий на опасный синдром: единственный человек, единственный гений, от привязанности к которому я не мог избавиться за день-другой — потребуется наверняка не меньше недели, — это великий Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин.
Мой дорогой деревенский дедушка умер в Сибири, в каком-то лагере смерти, мой другой дедушка где-то в изгнании, но таким духовным измерением — гениальностью и в то же время высшей простотой средств, использованных для воздействия на великий русский и отчасти на эстонский народ — хотя бы на меня, — какими владел великий Сталин, нельзя не восхититься.
Ну, "надеюсь, что справлюсь и с этим…" — поется в песне.
Потому что моя интуиция подсказывает мне, что недалеко то время, когда начнут говорить о его чудовищных делах. По всей видимости, о диктаторстве, тирании, культе личности и так далее. И Сталиным станут пугать детей. (Правда, по всей вероятности, временно.) И вскоре я буду смело говорить о страшной несправедливости, которая выпала на долю моего деда, который сам себя сотворил и в похвалу которому у его тогдашних рабочих (не многочисленных) наверняка и сейчас еще достанет добрых слов. И разве мог человек, рожденный в другое время и в другом обществе, сразу же уловить изменившийся пульс эпохи?! Ему следовало бы дать время, чтобы опомниться.
О своем втором дедушке, господине Штуде, придется, к сожалению, молчать. Может быть, всегда. А может быть, и нет… Но сейчас я, естественно, стесняюсь его существования и даже унаследованной от него крови, которая помимо моей воли все ж таки течет в моих жилах.
Да, но все это не мешает мне писать сочинение. Я знаю, какого сочинения от меня ждут, и именно таким оно будет. Нетрудно писать, если твоя душевная жизнь, так сказать, сама себя темперировала в верный и удобный политический звукоряд. Естественно, за сочинение я получил "отлично".
Выпускное сочинение завершает в жизни человека длинный период, целую эпоху. Что делать дальше? Для меня этого вопроса не было. Разумеется, я решил поступать в Художественный институт.
И в один прекрасный июньский день я, с чемоданом из желтой фанеры — таким, с закругленными углами, каких сейчас уже не встретишь, — вошел в парадную дверь храма искусств. Этот дом я собираюсь почтить своей учебой, подумал я. Подумал, разумеется, шутя, но я знаю, что часто такая самонастройка помогает обрести уверенность в себе, необходимую для непредвиденных ситуаций.
В моем чемоданчике была дюжина тщательно отобранных работ, характерных для каждого моего творческого периода. Все они были бережно завернуты в целлофан, а в некоторых пакетиках была еще и тончайшая стружка; из каталогов я знаю, что так мы, Штуде, уже столетие назад упаковывали свои сверххрупкие марципановые чудеса.
И, конечно, была в чемодане еще и папочка с одной очень важной бумагой: кондитерская фабрика "Калев" сообщает, что очень заинтересована в использовании именно этого молодого человека в качестве специалиста для придания своей продукции современного оформления; согласны даже взять на себя обязанности по выплате стипендии (или ее части). Получить эту справку было нетрудно, так как директриса Эдда Маурер была истинным ценителем марципанового искусства, на ее лице — когда она рассматривала принесенную панораму Брейгеля — появилось точно такое радостное изумление, как у одного пожилого конькобежца с картины великого Питера, который как раз упал на свой зад… Когда она услышала, что и все формы сделал я, она тут же лично написала мне рекомендательное письмо.
О чем говорило это письмо в так сказать самом широком плане? Кроме всего прочего о том, что скульпторам находится применение и за пределами их узкой специализации. И верно! Искусство нельзя отрывать от жизни. До сих пор скульпторов, кроме реставрации, использовали для изготовления восковых скульптур и чучел животных, и вполне успешно. (Между прочим, профессия изготовителя чучел, чучельника, носит изящное название "таксидермист".) А теперь вот наше развивающееся народное хозяйство нуждается во все новых и новых отраслях и в людях, которые прошли подготовку и владеют формой. Творцы больше не живут в башнях из слоновой кости в гордой отъединенности от народных масс — скоро их золотые руки будут нужны повсюду.
Естественно, кандидат в студенты с важными рекомендательными письмами, то есть я, заверяет приемную комиссию, что хочет пройти основной курс классической скульптуры, как же иначе… Правда, дело своей жизни он видит в более узкой сфере, в которой он, по его мнению, уже достиг известной зрелости, но академическое образование все-таки основа всему. Да и марципановые формы изготавливают из гипса, секреты работы с которым относятся к основным навыкам хорошего скульптора. А если нужно, кандидат в студенты готов продемонстрировать всем заинтересованным достоинства своего рабочего материала, марципана — пластичность, окрашиваемость и относительную легкость обработки. Людей надо проинформировать в том, что марципановые фигурки, покрытые особым воском, хорошо выдерживают испытание временем. И что марципановый скульптор вовсе не должен ограничиваться, явно из предрассудков, избранными малыми размерами.
Я был уверен, что произвожу на преподавателей искусства хорошее впечатление. Тем более что тогдашнее состояние моего любимого дела было действительно жалким. В этом каждый мог убедиться, взглянув на витрины магазинов сладостей: повсюду бездушное ремесло, которое и не заслуживает длительного хранения. Только чтобы детям тут же и съесть… У нас по сей день производят марципан. Как в начале века на заводах ФОРДА собирали автомобили. Стандартная продукция. Можно было предположить, что стандартные фигурки из марципана по какой-то движущей ленте мчат от рабочего к рабочему — кто-то на скорую руку пририсовывает фигурке матроса бескозырку, другой — усы и т. д. и т. д. А если какой-нибудь более одаренный, более серьезный творец с большими задатками вознамерится на миг сосредоточиться, чтобы поразмышлять об одухотворенности фигурки — ведь каждый матрос мечтает о дальних морях и тропических странах, — такой человек, по натуре скорее художник, чем ремесленник, получит волчий билет. Боюсь, что это так. Маркс говорил, что искусство может свободно развиваться только в том обществе, где не ориентируются исключительно на прибыль; следовательно, в нашем обществе созданы все возможности для рождения высокоценного искусства. Но нечто важное, видимо, все-таки осталось незамеченным.
Вот об этих проблемах и теоретизировал молодой человек с желтым фанерным чемоданчиком, но перед ним стояли и более конкретные вопросы: форма и цвет… Мда… в искусстве марципана важно и то и другое. В других областях искусства цвет и форма трагически разделены; когда произошла эта трагическая схизма,I это печальное отдаление друг от друга, трудно даже точно сказать. Во всяком случае, деревянных идолов красили. И в народном искусстве, и в прикладном искусстве цвет и форма по сей день идут рука об руку, а вот в искусстве изобразительном — а ведь искусство марципана относится к нему — уже, к сожалению, нет. (Цветные скульптуры — я знаю это из специальной литературы — делают и сегодня. Ими особенно успешно занимался американский скульптор-живописец славянского происхождения Максим Архипенко, но последователей у него, кажется, не очень-то много.) И в Художественном институте живописью и скульптурой заведуют разные кафедры. Но что именно изучать? Живопись или скульптуру? Надо бы учиться обоим, но с чего начать? Наверное, все-таки со скульптуры.
Итак, я смело поднялся по главной лестнице Художественного института, конечно, с чемоданом в руке, и решил, что прежде всего зайду на кафедру скульптуры. Я легко нашел дверь с нужной табличкой. Но, к сожалению, там находилась только машинистка. Я услыхал, что деятельного завкафедрой здесь видят нечасто. Разумнее искать его в ателье. Мне предложили посмотреть хотя бы в том, что находится здесь, рядом. Там один дипломант вроде бы занимается отделкой своей дипломной работы, которой как раз руководит мастер.
