Сусана Фортес - Границы из песка

Он задается вопросом, является ли вполне объяснимое стремление отдельных людей делать топографические наброски и чертить на картах линии целью само по себе или служит каким-то иным интересам, и вдруг поражается собственной наивности – ведь когда Керригэн впервые рассказал ему о заговоре, он счел это чудовищной нелепостью.

За одним из поворотов дороги вдали возникает изломанная линия огоньков, похожих на неровный шов, подрубающий ткань города,

но вокруг по-прежнему пусто. Странно, ему совсем не хочется спать. По ту сторону моря – невидимый испанский берег, такой близкий и, возможно, именно поэтому недостижимый. Гарсес печален и обескуражен, как человек, перед которым вновь возник постоянно преследующий его образ. Он пытается прогнать его, вернуться к размышлениям о практических вещах, но Эльса Кинтана с настойчивой мягкостью проникает и в них, да еще приводит с собой целую череду захватывающих видений. Он вспоминает, как встретил ее в день приезда в вестибюле «Эксельсьора», когда им владело еще не желание, а чистое любопытство, вспоминает ее усталые движения, способность сразу заполнять собой все пространство, какую-то скрытую в ней тайну, связанную отнюдь не с внешностью, а с чем-то еще, ее серьезный, задумчивый вид, отполированные ногти, нервно постукивающие по стойке администратора, глубокий мягкий голос, когда она произнесла свое имя, и непередаваемый тон единственной в мире женщины. Однако не это заинтриговало его, не слишком осторожная, неуверенная походка, хотя она привлекала к ней излишнее внимание, а быстрые боязливые взгляды, которые она время от времени бросала назад, оставаясь при этом неприступно-сдержанной. Почему одни женщины вызывают в мужчинах потребность немедленно протянуть руку и предложить опереться на нее, а другие нет? Разные воспоминания вихрем проносятся в голове Гарсеса, как движения в танце, – сначала медленные, а потом все более быстрые и беспорядочные, пока не возникает последнее, когда на коктейле капитан Рамирес доверительным жестом, оскорбительным для порядочной женщины, взял ее за обнаженный локоть, будто имел право на подобную фамильярность, а она медленно подняла на него взгляд, безмолвная, словно сфинкс. Он пытается представить их вдвоем за деревьями, но картинка получается смещенной и искаженной, как в страшном сне. Какие дела могут связывать ее с человеком вроде Рамиреса, какие секреты, что у них может быть общего, а если ничего, то почему она согласилась пойти с ним в сад, где в полумраке никто их не увидит? Подозрения, которые она с самого начала вызывала у Керригэна – все вместе и каждое в отдельности, – теперь кажутся ему пророческими и упрямо терзают мозг; не пришлось бы, как и в случае с заговором, признать его правоту. Ему срочно нужно выяснить, кем была и кто сейчас эта женщина и что она делает в Танжере. Идея так захватывает его, будто от этого зависит смысл его существования, а сомнения обретают в его мятущемся мозгу силу страсти.

Длинная прибрежная улица изнывает от полуденной жары. Круглые солнечные пятна прозрачны и симметричны. Оранжевые пузырьки на голубой глади. Недвижное сияние. На этом палящем фоне облачка и кровли кажутся особенно четкими, а воздух – особенно плотным. Сплошное солнце. Его сияние косо ложится на первый ряд плоских крыш. Филип Керригэн медленно направляется к лавке Абдуллы бин Саида. Взявшаяся откуда-то страшная вонь заставляет его зажать нос рукой. Мелькают силуэты женщин в ярких кафтанах, трое пожилых мужчин оживленно беседуют о чем-то, сидя на площадке лестницы. Похоже, никто не замечает смрада, пропитывающего воздух. Наверное, в медине все запахи настолько остры, что обоняние у местных жителей сильно притупилось. Чем дальше по улочке, тем зловоние невыносимее. Вдруг на стене он с отвращением видит какие-то окровавленные выпуклости, вокруг которых вьется туча мух. Мгновение спустя Керригэн понимает, что это две петушиные головы в перьях и с гребешками, и чуть не наступает на влажную мягкую массу из потрохов и жира. В любом другом месте при виде подобной мерзости его передернуло бы от отвращения, а здесь он почему-то находит это вполне естественным. «Наверное, совсем уже обжился», – думает он. Неожиданно запах, кровь и ошметки мяса вызывают в памяти совсем иные края и иное время, а именно зиму 1916 года.

Бесконечные окопы, прорытые в вязкой земле, извивались от Ла-Манша до швейцарской границы. Сидевшие в окопах люди, каждый с более чем тридцатью килограммами снаряжения, с заплесневелыми от сырости ногами и чистыми, как мораль, желудками, купаясь в облаках фосгена и иприта, призваны были противостоять немецким бомбежкам. Сильные дожди, которые сопровождали наступление, превратили поле боя в трясину, а реку Верден [32] – в глиняное пюре. Время от времени в горах раздавались взрывы, и тогда деревья выстреливали в желтую небесную крышу черными снарядами птичьих стай. Какого-то раненого истощенного паренька, привалившегося к стенке окопа, явно тошнило, но даже на рвоту у него не было сил. Темный ободок вокруг розоватой дырки в паху почему-то напоминал утиный пух. За неимением ничего съестного паренек сунул в рот горсть земли. Вдали дымились неизвестные деревеньки, и рана, казалось, тоже дымилась – гнилостными испарениями и чем-то серовато-жидким. И снова корреспондент London Times погружается в этот запах, как в реку, у которой нет ни дна, ни водного пространства, – только отвращение, распространяющееся по всему телу от ноздрей к ступням и назад к горлу и тут же пропитывающее легкие.

«Смерть роднит людей с животными, – размышляет Керригэн, – возвращает к нашему основному состоянию, а оно представляет собой мерзкую клоаку с непрекращающимися химическими процессами». Пройдя останки обезглавленных птиц, он замедляет шаг. В ногах ощущается застарелая усталость, однако больше всего устала душа. Вскоре он оказывается перед деревянной дверью лавки, принадлежащей зятю Исмаила, пересекает двор, где, как и в прошлый раз, навалены какие-то мешки и накрытые брезентом ящики, хотя при дневном свете это место кажется ему менее захламленным, и решительно поднимается по нескольким ступенькам, ведущим внутрь. Однако на пороге он останавливается: то, что происходит в одном из углов лавки, у непременного чайного столика, заставляет его слегка удивиться и в то же время мысленно улыбнуться. Да, жизнь порой предсказуема именно из-за своей кажущейся непредсказуемости, думает он. Лицо женщины наполовину скрыто волосами, наискосок пересекающими скулу; на ней хорошо сшитый костюм цвета морской волны и легкая блузка, на шее – платочек в белый горошек. Она сидит на самом краю дивана, туфли на каблуках лишь слегка касаются пола, из чего можно заключить, что она нервничает и в любой момент готова подняться. Руки напряженно сжимают лежащую на коленях плоскую прямоугольную сумочку, губы влажно поблескивают, поскольку от волнения она их то и дело облизывает, однако что-то в ее облике говорит о решительном настрое; похоже, в случае необходимости она готова даже проявить нахальство.

Сидящий напротив Абдулла бин Сайд улыбается, поглядывая на вырез блузки, и кивает в знак согласия, после чего приближает лупу к какому-то предмету – судя по его заинтересованности, драгоценности, и недешевой. Керригэн уверен, что вот-вот начнется бесконечная церемония переговоров, в ходе которой продавец ради повышения, а покупатель ради снижения цены способны проявить недюжинные артистические способности. Он внимательно всматривается в слегка покрасневшее и изменившееся, возможно, из-за подступающих слез лицо женщины: чистый лоб скрывает какую-то упрямую мысль, припухшие вяловатые губы слегка кривятся от досады, хотя она и пытается ее скрыть, на виске беззвучно бьется голубая жилка, словно потаенный ручеек чужого сознания. Для некоторых мужчин сострадание бывает опаснее красоты, вид загнанного существа мгновенно рождает в них жалость, способную разрушить самую неприступную крепость, однако в данном случае речь, видимо, об этом не идет. Тем не менее бывают дни, когда корреспондент London Times глубоко презирает торговцев, само искусство торга выводит его из себя, он ненавидит стремление запутать покупателя почти так же сильно, как жадные руки нищих, которые на переполненных улицах хватают его за пиджак и тянут к себе.

– Сию минуту буду к вашим услугам, господин Керригэн, – говорит Абдулла, заметив его присутствие и пытаясь не допустить вмешательства в интересующее его предприятие.

Однако Керригэн уже решил принять в нем участие и твердым шагом подходит к столу, за которым совершается сделка. Там на кусочке бархата лежит кольцо: прекрасно отшлифованный, чистый как слеза рубин в окружении крохотных золотых лепестков. Керригэн берет его, с пристрастием, чуть прищурившись, рассматривает и восхищенно присвистывает, однако араб, похоже, не имеет ни малейшего намерения поднять цену.

Похожие книги на "Границы из песка", Сусана Фортес читать полностью, без сокращений.

Сусана Фортес - Границы из

Дмитрий Одинов - Л. Лунный

Нам Хи Сон - Лунный скульптор

Nam Heesung - Лунный

Nam Heesung - Лунный