Гюнтер Грасс - Крик жерлянки
Конечно, подобные сведения весьма скудны. Мне доподлинно известно лишь то, что Решке предоставил собеседникам не только таблицы и статистические выкладки, выданные усердным компьютером, но и гарантийные письма от немецких похоронных бюро, страховых и больничных касс, положительные отзывы о проекте от высокопоставленных министерских чиновников, налоговую документацию и эскизный топографический план будущего кладбища. Пентковская имела с собой письма от администрации воеводства, от гданьского филиала Национального банка, от двух депутатов сейма и от епископа. Добавьте к сему ораторское мастерство Решке, отточенное на лекциях; с присущим ему красноречием он ряд за рядом заполнил могилами все прежнее Сводное кладбище в полном соответствии с будущими «Правилами внутреннего распорядка».
Позднее я узнал, что землячество — или, как оно официально именует себя, «Союз жителей Данцига» — обещало без особого афиширования поддержать проект. Открывался доступ к картотеке землячества. Личное участие членов землячества в миротворческом проекте не обуславливалось какими-либо требованиями со стороны землячества. Подчеркивалось, что никто не вправе выставлять их, поскольку речь идет о гуманном совместном начинании, а именно таковым было признано немецко-польское акционерное общество по созданию кладбища для репатриантов. Госпожа Иоганна Деттлафф заявила в этой связи: «Мы говорим сейчас только о клочке родной земли для каждого желающего и ни о чем другом». Участники переговоров пришли к единодушному мнению, что данный проект служит делу мира и взаимопонимания между народами.
В составленной Александром Решке протокольной записи отмечено все, вплоть до поданного кофе, кекса и нескольких рюмочек водки; упомянуто и то, что на госпоже Деттлафф, бодрой женщине шестидесяти с лишком лет, было ожерелье из отшлифованных янтарных кругляшей. Пентковская подарила землячеству копию серебряного, частично позолоченного кубка данцигской гильдии пивоваров с выгравированным посвящением и датой «1653»; ответный подарок землячества был, по всей вероятности, не без умысла подсказан Александром Решке — выпущенная в 1907 году издательством «Фельхаген унд Клазинг» монография «Гравюры на меди Даниэля Ходовецкого».
***Они уехали из Любека вечером. Сохранившийся счет подтверждает, что ночь с 17 на 18 марта они провели в гамбургском отеле «Прем», на сей раз в двойном номере. Утром они посетили большое, похожее на парк Ольсдорфское кладбище, о чем свидетельствует восторженная реплика Пентковской из письма: «Как хорошо, что я это увидела. Немецкое кладбище в Гданьске тоже должно быть красивым. Пусть не таким большим, но таким же ухоженным. Пусть людям захочется там погулять и, может, поискать местечко для себя…»
Затем наша пара провела несколько дней в Бохуме. Сведений о новом осмотре какого-либо кладбища не осталось. Есть только краткая запись об итогах выборов в Народную палату, которые Решке назвал «пирровой победой демократического блока». Неизвестно, понравился ли Александре Рур, а вот про квартиру она сразу же по возвращении домой пишет: «Твоя квартира была для меня приятным сюрпризом, Александр. В образцовом порядке не только книги, но и все остальное, вплоть до постельного белья. Просто не верится, что так живет холостяк…»
От этой первой поездки в Бохум сохранились фотографии, на которых наша пара снята то отдельно, то вместе с другими людьми. Решке водил Пентковскую в университет, где представил ее коллегам, ознакомил со своей программой, «ориентированной на практические нужды». «Импровизированная лекция Александры о золочении как важной реставраторской специальности, о необходимости восстанавливать исторические центры разрушенных войною городов, — пишет Решке в дневнике, — вызвала у моих студентов живой интерес. Это и не мудрено, ибо ее шарм оказался куда сильнее, чем довольно спорное утверждение, будто любая реконструкция всегда немного подделка…»
Они редко сидели дома и не забывали о делах. Так, в Дюссельдорфе они нотариально заверили в присутствии министерского чиновника из Бонна предварительное соглашение, которое позволило открыть в Немецком банке целевой счет. Все обошлось без особого бюрократизма, однако должные формальности были соблюдены. Боннское министерство по общегерманским вопросам признало проект заслуживающим поддержки, поэтому для стартового капитала были выделены кое-какие средства, которые пошли на особый счет. Решке указывает в своей первой бухгалтерской записи 20 000 марок. Упоминается рассылка бланка с заявлением о вступлении в акционерное общество, где оговорено, что членский взнос может быть выплачен сразу или в рассрочку; гарантировался возврат денег, если до конца года акционерное общество не будет зарегистрировано.
Фотография запечатлела нашу пару перед входом в здание; видна латунная табличка, на которой нотариус увековечил дни и часы работы своей конторы. На Пентковской — купленный в Эссене бордовый костюм, не раз упомянутый в дневнике, на голове у Решке — неизменная беретка. Авоська отсутствует. Зато Решке держит в руке «дипломат».
21 марта Александра уехала домой. Еще до ее отъезда на целевой счет поступили первые взносы. Компьютерный прогноз подтвердился: лишь треть вкладчиков пожелала платить в рассрочку. К 31 марта на счете имелось уже 317 400 марок. Для начала весьма недурно. Идея явно оправдывала себя. Вскоре набрался первый миллион.
Можно было бы задаться вопросом, почему вдовец и вдова так долго откладывали новое свидание и не встретились, допустим, уже на Рождество. Даже если учесть, что Пентковской требовалось для оформления визы определенное время, то Решке мог приехать к ней поездом или прилететь на самолете без особых проблем. Они могли бы договориться о каком-то нейтральном месте, например, о Праге. Однако ничего подобного дневник не сообщает. В письмах они уверяли друг друга в своей страсти, их слова были проникнуты желанием, тем не менее Александр и Александра не собирались торопить события. Каллиграфическим почерком написано: «Жизненный опыт подсказывает, что в нашем возрасте надо сохранять благоразумие».
Читаю ее каракули: «Наша любовь не пустяк. Она от нас никуда не денется».
Александр пишет в декабре: «Мы ждали друг друга годами, так что лишний месяц не в счет…»
«Знаешь, — отвечает Александра, — когда я сижу на лесах перед астрономическими часами, время летит совсем незаметно».
Он кажется самому себе похожим на муху внутри янтаря: «Ведь ты тоже целиком вместила меня».
«А ты — меня, милый Александр».
«Но желание мое велико…»
«Еще не время, любимый, погоди…»
Не забудем, что у нашей пары имелись еще и семейные обязанности. Пентковскую навестил на Рождество сын: «Витольд был очень мил. Я баловала его, как маленького». Решке целых три дня провозился с внуками: «Они утомили меня гораздо меньше, чем их родители, которые вечно ищут спора со мной».
Возможно, еще в Гданьске, например, за завтраком в отеле «Гевелиус», они договорились одарить себя следующим свиданием лишь тогда, когда их идея встанет на ноги, но при этом было условлено, что в спорных случаях приоритет должен отдаваться делу, то есть польско-немецко-литовскому акционерному обществу по созданию миротворческих кладбищ. Недаром в одном из своих апрельских писем Пентковская вспоминает поговорку: «Делу время, потехе час». Так или иначе, пасхальные отпуска прошли, и лишь потом, на середину мая, была назначена новая встреча. К этому времени предполагалось закончить подготовку к учреждению акционерного общества.
***Решке выехал на машине, другие три человека вылетели из Гамбурга самолетом: госпожа Иоганна Деттлафф, 65 лет, супруга ушедшего на пенсию директора районной сберкассы из Любека; господин Герхард Фильбранд, 57 лет, владелец средней по размерам фирмы из Брауншвейга, и доктор Хайнц Карау, консисторский советник североэльбско-лютеранской церкви. Все трое согласились стать соучредителями акционерного общества и занять три отведенные немецкой стороне места в наблюдательном совете; кандидатура госпожи Деттлафф была предложена данцигским землячеством. Их сопровождал юрисконсульт, фамилия которого не упоминается.
Номера для гостей и конференц-зал на семнадцатом этаже Пентковская заказала в отеле «Гевелиус» с учетом его удобного расположения в самом центре города. У меня есть копии документов обо всех связанных с этой встречей расходах, оплаченных из средств банковского счета, открытого при содействии министерства по общегерманским вопросам. Из тех же средств дважды оплачивался обед на четырнадцать персон. Заключительный ужин, состоявшийся на второй день переговоров и прошедший, по словам Решке, «в дружеской атмосфере и с застольными речами», был оплачен, судя по всему, либо Гданьским воеводством, либо польским Национальным банком, во всяком случае, счет за него у Решке не сохранился.
